© Минаков С.А., 2024

© ООО «Издательство «Вече», 2024

* * *

 
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева, —
И погнулся крест, и вдавился в грудь;
Как роса из-под него кровь закапала…
 

Михаил Лермонтов, 1837 г.

 
Но, примерив хищный прищур Батыев,
раскормив кричащее вороньё,
целый день горит и дымится Киев
и бросает камни в окно моё.
 

Светлана Кекова, 2014 г.

 
В Киеве уже цветут каштаны,
с мостовой дождями смыло кровь.
Ты мне, друг, для каждой новой раны
по свинцовой пуле приготовь.
 

Светлана Кекова, 2014 г.

Русь не русская представляется мне диковинкою, как если бы родился человек с рыбьим хвостом или с собачьей головою.

Григорий Сковорода

 
По Полтавскому Шляху, на Киев
командиры пехоту ведут.
Это наши полки слободские
за победой на запад идут.
………….
Мы не предали отчую славу
и над Лаврою свет золотой!
Постоим за Луганск и Полтаву,
за поруганный Киев святой!
 

С. М., 2005 г

 
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева, —
И погнулся крест, и вдавился в грудь;
Как роса из-под него кровь закапала…
 

Михаил Лермонтов, 1837 г.

 
Но, примерив хищный прищур Батыев,
раскормив кричащее вороньё,
целый день горит и дымится Киев
и бросает камни в окно моё.
 

Светлана Кекова, 2014 г.

 
В Киеве уже цветут каштаны,
с мостовой дождями смыло кровь.
Ты мне, друг, для каждой новой раны
по свинцовой пуле приготовь.
 

Светлана Кекова, 2014 г.

Русь не русская представляется мне диковинкою, как если бы родился человек с рыбьим хвостом или с собачьей головою.

Григорий Сковорода

 
По Полтавскому Шляху, на Киев
командиры пехоту ведут.
Это наши полки слободские
за победой на запад идут.
………….
Мы не предали отчую славу
и над Лаврою свет золотой!
Постоим за Луганск и Полтаву,
за поруганный Киев святой!
 

С. М., 2005 г

«Где каштаны по-русски лопочут…»

По счастью, в долгие годы харьковской жизни у меня была нередко отрадная возможность, приезжая в Киев, «удел Пресвятой Богородицы», всякий раз неизменно приходить в Лавру, любоваться благолепием, бывать здесь на храмовых службах, прося Богородицу и святых отцев Киево-Печерских ходатайствовать за нас пред Престолом Божиим.

Впервые я попал в Киев на один день, десятилетним, дело было в июне 1969 г. Второй раз – в августе 1975-го, когда отдыхал с родителями в пансионате в Боярке, той самой, где Павел Корчагин самопожертвованно строил узкоколейку. Третий – на один сентябрьский день в 1977 г., по пути на практику на Львовщину из Белгородского индустриального техникума. Тогда зародилось и впоследствии не пошатнулось впечатление, что Киев – возможно, самый прекрасный город из многих-многих тех, где мне довелось побывать, что благодатна и простая прогулка по нему.

Впечатление от светлого города на Днепре не ушло и в ту пору, когда до меня стали доходить смыслы остроумных суждений «киевлянин – это не доехавший до Москвы одессит» и «украинец – это русский, укушенный поляком».

Мне внятны были восхищенные слова: «Какой ты красивый, мой родной Киев! Добрый город, святой город! Какой ты прекрасный, какой ты ясный, мой седой старик! Что солнце между планетами, что царь между народом, то Киев между русскими городами. На высокой горе стоит он, опоясан зелеными садами, увенчан золотыми маковками и крестами церквей, словно святою короною; под горою широко разбежались живые волны Днепра-кормильца. И Киев, и Днепр вместе… Боже мой, что за роскошь! Слышите ли, добрые люди, я вам говорю про Киев, и вы не плачете от радости? Верно, вы не русские».

Нет, это не Гоголь, как вы вполне резонно могли бы подумать. Поэтичный и вдохновенный, с высокой любовью и пафосом исполненный пассаж принадлежит писателю Евгению Гребёнке (по-малороссийски – Грэби́нке), уроженцу полтавского села. Гребёнка в русской культуре остается автором слов знаменитого романса «Очи черные» и песни «Помню, я еще молодушкой была» (в оригинале «Молода еще я девица была…»).

И малоросс из городка Нежина Николай Васильевич Гоголь-Яновский, великий русский писатель, сделавший героев своих сочинений Хому Брута и сыновей Тараса Бульбы киевскими бурсаками, Киев очень любил, мечтал о жизни в «прекрасном, древнем, обетованном Киеве, увенчанном многоплодными садами, опоясанном моим южным прекрасным, чудным небом, упоительными ночами, где гора обсыпана кустарниками, со своими как бы гармоническими обрывами, и подмывающий ее мой чистый и быстрый, мой Днепр».

Он и в эпистолярном жанре оставался поэтом: «В одном письме ты пишешь за Киев. Я думаю ехать. Дела, кажется, мои идут на лад… Ты рассмотри хорошенько характер земляков: они ленятся, но зато если что задолбят в свою голову, то навеки. Ведь тут только решимость: раз начать, и всё… А воздух! а гливы! а рогиз! а соняшники! а паслин! а цибуля! а вино хлебное, как говорит приятель наш Ушаков. Тополи, груши, яблони, сливы, морели, дерен, вареники, борщ, лопух!.. Это просто роскошь! Это один только город у нас, в котором как-то пристало быть келье ученого…»

«…Туда, туда! В Киев, в древний, в прекрасный Киев!.. Там или вокруг него деялись дела старины нашей…» – восклицал Гоголь в другом письме, предвосхищая на несколько десятилетий знакомую всему миру «чеховскую» интонацию «В Москву! В Москву! В Москву!».

Николай Васильевич мечтал приобрести в Киеве дом, «если можно, с садиком, и если можно, где-нибудь на горе, чтобы хоть кусочек Днепра был виден из него…».

Картины эти столь благолепны и усладительны, что решительно непонятно – откуда же взялось то страшное и абсурдное, что рассказали нам о киевских событиях 1918–1919 гг. Булгаков и Паустовский. Неужели в городе жили те же люди, что и во времена гоголевские?

А в советское время русский губернский город Киев был раздут до степени столицы УССР, после того как первой столицей Советской Украины побыл Харьков (с 1921 по 1934 г.), большевики провели жестокую насильственную украинизацию и т. д. Широко известно, что в высшем руководстве СССР за семь десятилетий было немало украинцев. Взять лишь Хрущева и Брежнева! И.В. Сталин добился для УССР представительства в ООН! В новосозданной международной организации наша большая страна представительствовала тремя голосами – Украины, Белоруссии и собственно СССР. А как же Россия, РСФСР? – резонно спросите вы, и мы с вами только руками разведем.

В послевоенные годы Москва сделала УССР самой процветающей республикой Советского Союза – в промышленности, сельском хозяйстве, образовании, жилищном строительстве. Вся страна пела украинские песни и смотрела фильмы киностудий УССР. Утверждаю, что в составе советской империи Киев и территории, которые мы называли УССР, достигли наибольшей суверенизации в своей истории; прежде тут столетиями не было опыта государственности.

Чего же боле? Тем не менее в конце «перестройки» в Киеве задули такие ветра самостийщины – «геть вид Москвы!», что и нам, живущим в русском Харькове, пришлось спешно хвататься за фундаментальные источники. Мы почти ничего и не знали бы о своей тысячелетней истории – героической, святой и трагической, если бы не русские летописцы; поначалу это были ученые монахи, то есть люди, записывавшие хотя бы значимые события и сохранившие для нас то, о чем историк Н.М. Карамзин сказал: «Россия нам Отечество: ее судьба и в славе, и в уничижении равно для нас достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь Государства Российского от начала до нынешней степени оного. Увидим толпу Князей недостойных и слабых, но среди их увидим и героев добродетели, сильных мышцею и душою. В темной картине междоусобия, неустройств, бедствий являются также яркие черты ума народного, свойства, нравы, драгоценные своею древностию. Одним словом, история предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь Отечество».

Помним, что, живя именно в Киеве, Анна Горенко (Ахматова) начала переписываться с поэтом и исследователем Николаем Гумилёвым, который ухаживал за ней еще в Царском Селе. В апреле 1910 г. Анна и Николай обвенчались – под Киевом, в селе Никольская Слободка.

Похоже, провидец Гумилев уже тогда понимал в киевской природе вещей то, что было сокрыто до поры чуть ли не ото всех. «Из логова змиева, / Из города Киева / Я взял не жену, а колдунью, – напишет он в знаменитом стихотворении, своеобразным мостком между Гоголем и Булгаковым, —

 
Твержу ей: крещенному,
С тобой по-мудреному
Возиться теперь мне не в пору;
Снеси-ка истому ты
В днепровские омуты,
На грешную Лысую гору».
 

Эта пара наших прекрасных поэтов родила миру выдающегося ученого Льва Николаевича Гумилева, апологета и движителя теории этногенеза.

И кто упрекнет этого остроумного человека, заметившего, что «когда украинец умнеет, он становится русским», если взглянет на проницательную реплику украинского националиста Ивана Лысяка-Рудницкого, несколько лет не дожившего до «нэзалэжности»: «Самым верным способом для окончательной компрометации бандеровщины было бы допустить ее на некоторое время к власти. Несложно себе представить, чем бы это закончилось. К сожалению, это слишком дорогостоящий эксперимент, чтобы мы могли себе его позволить. Ибо бандеро-националисты втянули бы неминуемо в позор и катастрофу всё наше национальное дело».

Но киевская пагуба все-таки поползла. Говоря словами булгаковского Мастера, «тьма накрыла великий город». Кстати, знаменитый писатель родился и учился в Киеве, был наречен в честь Михаила Архангела, небесного покровителя города.

Так откуда же киевская пагуба-то, где ее начала? Что стало причиной киевской ереси, гордого взрастания малоросского Каинового комплекса ревности о брате-великороссе? Подвижная идентичность, мимикрия ума, особая чувствительность к магии, всему потустороннему, страстная тяга к манипуляции души?

Или цивилизационный подвох заключается в том, что во главу угла украинской ментальной самоидентичности полтора столетья назад был поставлен стихотворец Шевченко? Обратим внимание: с Пушкиным в уме и сердце резать братьев нельзя, а с Шевченко, подобно идолу стоя́щим в красном углу каждой украинской семьи, – оказалось, можно!

Классик украинской литературы Иван Франко, который в своём дневнике однажды оставил запись «Меня сегодня кровно образили – обозвали украинцем, хотя все знают, что я русин», в письме к шевченковеду Василию Доманицкому высказался так: «Вы, сударь, глупости делаете – носитесь с этим Шевченко, как неведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения».

Известный современный православный проповедник протоиерей Андрей Ткачёв внятно определил пагубность шевченкового наследия: «Он – деструктивно мыслящий человек, и он отравил сознание украинства на взлете. Когда украинство отпочковывалось от русского мира и осознавало себя самобытным, оно впитало всю эту Тарасову поэтику, его главную идеологему: все виноваты, кроме нас. Я считаю, что Тарас Шевченко – творец ложных идей, губительных на протяжении всей истории Украины».

Не все помнят, что киевский златоуст о. Андрей, львовянин, последние годы перед госпереворотом 2014 г. был настоятелем храма Алипия Печерского в Киевской лавре, но из-за угроз со стороны нацистов вынужденно уехал в Москву.

Кстати, о малоросской восприимчивости к «кудесничеству», мистике, суеверию, которые мы долгие годы ошибочно принимали в украинцах за набожность, афористично говорит знаменитая фраза персонажа из гоголевского «Вия»: «Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы».

А ведь воистину заколдованное место – Киев. В период размышлений, порой и с киевскими коллегами, о «феномене киевского русского оранжизма», о «падении Киева в цивилизационную бездну» думалось и о том, что меняются эпохи, происходят грандиозные исторические потрясения, на авансцену выдвигаются различные социальные и этнические слои, различные, подчас взаимоисключающие, политические силы, но все они почему-то упорно воспроизводят одну и ту же, неизменную, атмосферу городской жизни. С поразительной стабильностью тон в городе задают обширные сообщества людей «подвижной самоидентичности», если угодно, податливой ментальности, охотно поддающихся внушению.

Может быть, советский Киев 1960—1970-х был по-особому неуютен для людей ярких и талантливых, круче других регионов страны расправлялся с инакомыслящими оттого, что многочисленный городской обыватель воспринимал происходящее со стадным безразличием.

И в киевских оранжевых событиях конца 2004 г., и в инфернальных деяниях, полыхнувших там же в ноябре 2013-го, весомую роль сыграло наличие несметного количества горожан, готовых с большой охотой предаваться стадной эйфории: исступленно суетиться вокруг «майдана»; верить в то, что установка на идеи антимосковского (читай – хуторянско-провинциалистского) толка – это и есть «шлях до Европы», принимать в качестве допустимой нормы общественного сознания обороты вроде «язык попсы и блатняка» и призывы «Думай по-українськи!».

Культурный Киев в результате дрейфа в украино-националистическую (ныне читай – в оранжево-коричнево-антирусскую, необандеровскую, нацистскую) сторону неизбежно стал «более провинциальной русской провинцией», чем Харьков или Одесса, а в связи с этим неизбежно, как и предупреждали многие, включая гетмана Скоропадского, и «более провинциальной украинской провинцией», чем Ивано-Франковск (Станислав) или Львов.

Вот что пишет гражданин нынешней Украины Роман Василишин: «Украина как-то слишком уж буднично и обреченно вступила в эпоху всеобщего упадка. Массовое моральное и физическое страдание и предчувствие грядущих впереди еще бóльших страданий становятся привычным эмоциональным фоном общественного сознания. Подавленность, апатия и нарочито-демонстративное безразличие ко всему увлекают на свою стремнину все новые и новые тысячи ранее вполне успешных, активных и креативных граждан и не позволяют им выплыть на светлые изобильные берега.

Над Украиной густеет мгла и сочится запах тлена. Общественная атмосфера становится все более и более смрадной, удушливой и едкой. Над Украиной сгущается мрак. Словно Черная Тень из одноименной шварцевской сказки, вырвалась из «украинского коллективного бессознательного», вобрала в себя из народного чрева все самое постыдное, низкое и мерзкое и накрыла государство тьмой. Уже не видно путеводных огней и не найти спасительной дороги назад. Путь наш – во мраке!»

Известный прозаик, историк литературы и замечательный поэт, чью строку я вынес в заголовок статьи, неотменимый харьковец Юрий Милославский уже в 2014 г. горько, безысходно, но и трезво высказал «в лицо» Киеву:

 
Бог тебя наказал до последних, засечных камней,
Не щадя куполов, что ворованным трачены златом.
Первозванный Рыбарь не побрезговал банькой твоей,
Но тебя – не отмыть ни огнем, ни водою, ни адом.