© Станислав Гимадеев, 2017

ISBN 978-5-4485-5926-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Отсюда, с этой высоты в полтора десятка метров луна была видна как на ладони. Только изредка, когда высоко в кронах деревьев шелестели порывы ветра, на ее золоченый лик ненадолго наползали уродливые черные фигуры из листьев, ветвей и лиан. Потом ветер стихал, и луна опять представала во всей своей сияющей и таинственной невозмутимости.

Правая ступня затекла, Кандид пошевелился, немного привстал, оседлал ветвь, свесив с нее обе ноги, и снова навалился спиной на теплый, шершавый ствол. Сегодня дуновение ветра ощущалось даже здесь, почти у самой земли. Он потянул носом воздух и опять почуял этот запах. Странный запах. Непонятный. И от этого, может быть, даже пугающий. Или это ему только кажется? Ему много чего в последнее время стало казаться… Словно предчувствие надвигается. Слово-то какое всплыло в памяти, надо же! Предчувствие…

Он оторвал взгляд от луны, раздвинул рукой листву и посмотрел в сторону стоянки. От лунного света стоянку отгораживала плотная, тяжелая стена колонии огромных дырчатых папоротников. Тем не менее, в полумраке можно было различить россыпи хижин, густой кустарник и узкие тропинки между ними, полоски изгородей со шкурами и горшками и многочисленные валуны, наверняка, еще не остывшие от дневного солнца. Впрочем, они никогда не успевают остыть. По крайней мере, те, что всегда лежат под солнцем. Стоянка уже погрузилась в сон. Скользнув взглядом по хижинам, Кандид заметил только двух дежурных с копьями, лениво бродящих от камня к камню. Да еще на поваленном дереве шел, похоже, очередной совет. Там, на бревне шевелилось двое человек. И еще одна маленькая, щуплая, темная фигурка неподвижно сидела прямо на земле, в некотором отдалении от остальных. Неужели безлицый, подумал Кандид. К чему бы это?

Где-то рядом зашуршало. Кандид прислушался, глянул вниз, вдоль ствола, наклонно уходящего в высокие заросли травы, но ничего не заметил. Опять показалось? Зачем это к нам безлицые опять пожаловали, подумал он. Просто так они не приходят. А вдруг это не безлицый, засомневался он и снова, раздвинув ветви, поглядел на поляну. Теперь он увидел, что Рябой встал с дерева и размахивает руками, расхаживая перед сидящим на земле. Нет, все-таки это был безлицый – руки у него были тонкие и очень длинные, как у всех безлицых. С дерева вскочил еще кто-то, безлицый же ничуть не изменил своей позы: как сидел столбиком, так и остался сидеть. За спиной отчетливо зашелестело, и послышались звуки осыпающейся коры. Кандид обернулся.

Листья разошлись, и показалась взлохмаченная голова Рыжего.

– Я так и знал, что ты здесь, – сообщил Рыжий, забираясь на соседнюю ветвь.

– Ты что, без крючьев забрался? – спросил Кандид.

– Но ты же тоже – без крючьев… – шмыгнул носом Рыжий.

– Так я уже привык, – сказал Кандид. – Крикнуть-то снизу не мог?

– А интересно стало: чего ты тут все время пропадаешь по ночам? Вот и залез.

– Ну и что?

– Ничего… – Рыжий с некоторой опаской покосился вниз. – Высоко вообще-то…

– Больше без веревок не залезай, – сказал Кандид, – А то свалишься – я отвечай потом.

– А чего ты тут сидишь-то, Умник? – спросил Рыжий.

– На луну смотрю.

– Все время?

– Угу.

– А зачем ты на нее все время смотришь?

– Думаю…

– Как это так? – Рыжий почесал в затылке. – Смотришь и думаешь? Почему?

Кандид вздохнул и поднял глаза к луне. Как ему объяснить?

– Как тебе объяснить?.. Просто смотрю на нее и думаю. Хорошо думается, понимаешь? Видишь она какая? Вся такая… ну, такая…

Он не знал, какие можно было подобрать слова, чтоб описать луну, и умолк. Рыжий тоже взглянул на желтый диск ночного светила и подтянул коленки к подбородку.

– А о чем ты думаешь, Умник?

– О разном, Рыжий.

– Непонятно, – сказал Рыжий, – Рябой говорит, что думать вредно. И другие тоже говорят…

– Это потому что они не привыкли.

– А ты?

– А я привык.

– Рябой говорит, голова болит от этого… У тебя разве не болит?

– Я ж говорю: привык. Давно уже не болит. Слушай, Рыжий, – спросил вдруг Кандид, – зачем безлицые пожаловали, не знаешь?

Рыжий издал какой-то неопределенный звук и звонко хлопнул себя по лбу.

– Точно! – воскликнул он. – Тебя же Рябой ищет! Я же забыл, что он тебя искал. Никто ведь не знает, что ты сюда, на дерево лазишь, на луну-то свою глазеть… Только ты не думай, я им не сказал, что ты здесь сидишь! Сам решил сходить, чтобы никто не заметил… Все равно уже спать все легли, а я – сюда.

– Зачем?

– А?

– Зачем Рябой меня искал? Чего он опять задумал?

Рыжий пожал плечами.

– Не знаю я. Только он вскочил и стал спрашивать: где это у нас опять Умник, да где? Но я же не буду им говорить, что ты полез на это дерево, я сразу…

– Тогда пошли, – скомандовал Кандид. – Только вот что. Я первым полезу. А то улетишь еще…

Рыжий умолк, пропуская Кандида на ствол. Они стали медленно спускаться с дерева, хватаясь в полумраке за торчащие ветки и свисающую отовсюду скользкую зелень и упираясь коленями в крошащуюся кору. Через несколько минут они спрыгнули во влажную траву, скрывавшую их во весь рост, и стали пробираться к краю пригорка, по щиколотку утопая во мхе.

– Что-то я тебя сегодня днем не видел, – сказал Кандид по дороге.

– А мы ходили к Орешнику, – ответил Рыжий. – За поющими улитками. Их много там, в Орешнике, этих улиток. Только я их есть не люблю! Особенно, когда они петь начинают. Они, конечно, сытные, улитки эти, только мне не нравится, когда их ешь, а они начинают петь… Я уж лучше грибов поем. Те хоть молчат. А эти никак не могут! Ты их ешь, а они…

– А рыба куда подевалась? – перебил его Кандид. – Дня два назад ловили же в ручье. Много ее там было. И рядом… Ни в какой Орешник идти не надо.

– Так в Орешнике тоже нет рыбы, – продолжал Рыжий. – Мы за улитками ходили, а не за рыбой. Я же говорю тебе… Исчезла рыба в ручье! Ушла. Так старики говорят. Ушла, говорят, вся рыба из ручья! И из Лягушатника тоже ушла.

– Зачем это она ушла?.. – пробормотал Кандид. – Куда можно уйти из Лягушатника? Под землю, что ли?

– Никто не знает, – отозвался Рыжий. – Старики сказали: почуяла что-то – и ушла. Из ручья ушла, из Лягушатника ушла. Вот мы и пошли в Орешник. Только в Орешнике рыбы нет, Умник, там поющие улитки – за ними и пошли. Но они долго не живут, улитки эти, много их не наберешь. Перемрут. А сдохнут – их уже не съесть. Как их вообще едят – не пойму… Почему так, Умник? Скажи, ты же знаешь.

– Не знаю, – сказал Кандид.

Они вышли к стоянке. Возникший было в первый момент перед ними дежурный напрягся и перехватил копье, но потом, узнав их, исчез из виду. Кандид направился к поваленному дереву. Рыжий что-то тараторил за спиной, затем смолк и куда-то пропал. Безлицего уже не было на совете – успел убраться восвояси. На дереве, перед Рябым, сидел Криворот и ковырялся ножом в коре дерева. Лицо Рябого было крайне озабочено. Он стоял неподвижно и беспрерывно теребил костяное ожерелье на волосатой шее.

Кандид сел на дерево рядом с Криворотом. Рябой поднял на Кандида хмурый взгляд и некоторое время молчал, шевеля густыми косматыми бровями.

– Безлицые приходили? – осведомился Кандид.

– Один он был на этот раз, – буркнул Рябой. – Только что убрался.

– Сам же его прогнал, – проворчал Криворот, – Ходил тут вокруг него, да руками размахивал…

– Их прогонишь, как же! – сказал Рябой. – И не прогонял я его… Чего на него сидеть глазеть! Не видали мы, что ли, этих безлицых? Нечего нам тут на него глазеть! Зачем нам с ним тут сидеть – он все равно молчит и молчит, слова не говорит! Как с ним говорить, ежели он молчит все время… Где это ты видел безлицего, который по-нормальному говорить умеет?

– Почему же все время? – возразил Криворот. – Вовсе и не все время молчит… Говорил же он тебе! А ты все руками размахивал…

– А чего говорит-то? – поинтересовался Кандид.

– То же самое! – фыркнул Рябой и почесал бороду. – Слышали мы такие разговоры! Несколько дней назад приходили, позавчера приходили – все одни и те же разговоры. Только про Чертовы Скалы и умеют говорить. Как заладили: Чертовы Скалы, Чертовы Скалы… И про Лучший лес уже слушать надоело! Болтать-то всякое можно, а кто его видел-то? Никто этот лес не видел, а разговоров-то поразвели!

– Раз безлицые говорят, что он есть, значит, они его видели, – сказал Криворот. – Зачем же тогда говорить то, чего не видели?

– Ты, Криворот, больно много им веришь, – сказал Рябой. – Нельзя так им верить, а ты веришь, Криворот…

И между ними завязался спор. Спор, который Кандид слышал уже неоднократно и который ему порядком надоел, потому что ничего нового во время этого спора не произносилось. Аргументы были стары и заезжены. Как же не верить безлицым, недоумевал Криворот, когда они все время нам помогают! Почему же это все время, парировалось в ответ, вовсе даже не все время, тут ты, Криворот, что-то напутал или забыл, во время войны помогали – разве кто спорит, что не помогали… Куда бы мы без них-то делись, одна Дьявольская Труха чего стоит! А их ночные разведки, а связь между отрядами! Вот и я о том же говорю, об этом же и говорю… Так ведь нет той войны, сколько уже нет! А безлицые остались, как приходили, так и приходят, как советовали, так и советуют. Только советы-то их совсем не те, другие у них стали советы, Криворот, после Освобождения. Какая разница, они же помочь нам хотят, Рябой, ты же видишь… Тогда помогали и сейчас хотят. Еды-то совсем не стало, что есть-то станем скоро, вот ты мне скажи, Рябой? Рыба исчезает, животные исчезают, земли съедобной нигде не найдешь… Полдня сегодня по Лягушатнику рыскали – пусто стало в Лягушатнике. Скоро к Лысой поляне ходить начнем, а кто нас туда пустит, ясно дело, что никто нас не пустит, потому как им самим жрать охота… А жратвы все меньше и меньше, грибы есть невозможно, зверье куда-то бежит. Куда они все бегут-то? Уж, не за Чертовы ли Скалы они бегут?.. Вранье все это про Скалы и про Лучший лес, понятно, что вранье, безлицые набормотали, а ты, Криворот, и поверил. Кто там был-то в Лучшем лесу, кто ходил-то за Чертовы Скалы, понапридумывали всякого, а ты и поверил! А там, может, еще хуже, чем здесь! Как же может быть хуже, хуже-то ведь уже не может быть, сам видишь, куда еще хуже? С Юга Трещины наступают, скоро совсем нас к Скалам прижмут, что делать станем? С голоду вымрем, на Твердых землях жить нельзя, никто там не живет, бегут все оттуда, и животные и насекомые бегут, и деревья там порченые становятся на Твердых землях, там даже озер не осталось – все пересохли, как же там жить можно?.. Это безлицые так говорят, парировалось тут же, никто же на Твердые земли не ходил, они говорят, а вы уши и развесили… Как же не ходили, когда ходили, сразу после Освобождения, в первое время, когда Трещины-то появились… Сразу и ходили, молва такая есть. Племя Хребта ушло, еще несколько племен ушли, никто не вернулся, ясно дело, что сгинули они все там, на Твердых землях, и мы здесь скоро перемрем, ясно дело… А вдруг не сгинули они там, Криворот, вдруг они там живут себе припеваючи, ни с кем не воюют, едят до отвала, по лесу не кочуют и над нами дураками смеются! И что ты так прицепился к этим местам, Рябой, не пойму я, и многие не понимают, что ты в них нашел? Житья здесь скоро не будет, а он прицепился, гляди, не сегодня-завтра все за Чертовы Скалы уйдут, мы одни останемся… Вовсе и не все, почему же это все-то? Вот и Одноухий, к примеру, тоже никуда не собирается, сидит себе возле озера и со страху не трясется как ты, Криворот, и чего ты все со страху трясешься? А место у Одноухого знатное, хорошее у него место, рыбы там много… В конце концов разговор переключился на Одноухого.

– Сколько же у него людей-то, у Одноухого? – почесал в затылке Рябой. – Не помню я, сколько у него людей, может ты, Криворот, вспомнишь?

– Да уж не меньше нашего будет, ясно дело, – сказал Криворот. – У Одноухого сильное племя, это всякий знает, он все Освобождение прошел, так просто с ним не совладать, Рябой. Здоровые у него в племени мужики, ясно дело.

– Знаю я, что здоровые… Мы тоже, небось, воевали, а не на болотах отсиживались, если б мы на болотах отсиживались, то сейчас бы тут не кочевали, мы бы сейчас…

– А что – Одноухий? – встрял Кандид. – Что ты задумал, Рябой?

– Безлицый сказал, будто Одноухий что-то замышляет против нас, – сказал Рябой. – Задумал, одноухая его харя, какую-то гадость!

– Это безлицый сейчас тебе сказал?

– Еще раньше говорил, дня два назад он говорил, а сегодня еще раз сказал. Говорит, очень скоро напасть на нас Одноухий хочет, отряд, говорит, готовит. Внезапно, значит, во как! Знал я, что Одноухому доверять опасно, знал, что когда-нибудь он начнет гадости вытворять! Только мы перехитрим его, я ему лично второе ухо отрежу! Вот еще бы знать, сколько у него людей в отряде? Может, ты, Криворот, вспомнишь: много ли там у него людей-то?

– Сам, небось, напасть на Одноухого хочешь? – спросил Кандид у Рябого.

– Это точно, Умник, – согласился Рябой. – Это самое правильное: напасть на Одноухого самим. Потому как, если мы на него не нападем, то он нас нападет обязательно. А Одноухому на нас нападать совсем нельзя, потому как мы должны напасть раньше и племя его перебить, а территорию его занять. А территория у него хорошая, Умник, это я точно знаю. Бывал я в тех местах, там должно быть много еды, там долго можно жить, хорошо там.

– Я тоже бывал, – заметил Криворот. – Мы ж вместе там ходили, Рябой, забыл никак? Еще когда только начали подруг гнать к Востоку… Вот это были времена! А ты, Умник, разве не помнишь, ты ж с нами тогда был? Или не с нами? А с кем же ты тогда был, если не с нами?

Кандид не ответил, ему в голову вдруг пришла мысль о том, что зачем бы это Одноухому нападать на Рябого и завоевывать его территорию, если на его стоянке так замечательно и вдоволь еды? И еще какое-то смутное сомнение посетило его, но он не смог поначалу определить – какое, а вместо этого спросил Рябого:

– Меня зачем искал?

– Затем и искал, Умник, что нельзя больше тянуть с Одноухим, – ответил Рябой. – Хватит уже с ним тянуть, нельзя это и опасно. Опередить надо этого Одноухого, потому как если мы его не опередим, то он нас опередит обязательно. Мы должны этого Одноухого поставить на место и ухо-то последнее ему оборвать…

– Когда выходим? – поинтересовался Кандид.

– Сегодня на рассвете, – сказал Рябой. – Пока у них никто ничего не понял, мы и выйдем. А вы заранее пойдете, на разведку пойдете, Умник, нельзя нам без разведки к Одноухому соваться. Вчетвером и пойдете. Лохмач, ты, Ворчун и еще кого-нибудь возьмете. Ты, конечно, вояка плохой, Умник, это мы знаем, но ты же у нас Умник… А это дело такое… без тебя нельзя, Умник, никак нельзя, мало ли, что случится, сам понимаешь… Разведка – это дело хитрое, без тебя, конечно, тоже можно, но с тобой, Умник, куда лучше. И Криворот тоже так считает. Скажи, Криворот, верно я говорю?

– Это Рябой верно говорит, – согласился Криворот. – Это любой в племени скажет: ты у нас, Умник – голова. Много раз выручал, ясно дело. Странный ты, конечно, как отец твой. Тот странный был, и ты, само собой, такой же… Но уж больно ты полезный, знаешь много всякого, откуда ты только это все знаешь – никак непонятно. Все время я удивляюсь, Умник, откуда ты…

– А ты что, знал моего отца? – перебил его Кандид. – Ты раньше не говорил.

– Немного знал… Только я маленький еще был тогда. Это как раз после Одержания было, ох и времена… Да… И вспомнить-то страшно! А мой отец твоего, Умник, хорошо знал, да. Вместе они тогда, вместе…

Криворот неожиданно умолк, погрузившись в воспоминания, перестал ковырять ножом древесину бревна и уставился куда-то в темноту папоротников. В наступившей тишине было слышно, как они монотонно бормочут, как сопит и вздыхает во сне лес, изредка разрежая тишину глухими утробными трелями, протяжными поскрипываниями, посвистываниями и потрескиваниями. Словно невидимые, исполинские чудища переворачивались с боку на бок в промежутках между своими таинственными сновидениями и чмокали, храпели, чавкали и потягивались, хрустя суставами…

– Ну, чего молчишь-то? – спросил Кандида Рябой. – Не молчи давай, скажи, что ты про это думаешь. Умное что-нибудь скажи, раз ты Умник. Может, посоветуешь чего… Ты же умеешь советы советовать, сколько раз советовал, давай не молчи.

– Ты это о чем? – сказал Кандид. – Об Одноухом?

– О нем, конечно, – буркнул Рябой, – чтоб у него второе ухо отвалилось!

– Не нравится мне все это, – вздохнул Кандид. – Не к добру.

– А кому нравится? – воскликнул Рябой. – Мне, что ли, нравится? Или, скажем, Кривороту, нравится? Кому, понимаешь, охота с таким племенем связываться? У Одноухого отряд не хуже нашего будет… Или, может, думаешь, Одноухий сам уйдет со своей стоянки? И муравью понятно, что не уйдет! Чует свою силу, одноухая его морда, и никуда не уйдет!

– Одноухий не уйдет, – поддакнул Криворот. – Ежели бы он слабый был, может, и ушел бы. А так – нет. И мужики у него крепкие, и оружие хорошее. Видел я однажды, какое у них оружие… Одни топоры только чего стоят! Научились топоры-то делать, где только рукоедов таких ловят, таких рукоедов не часто встретишь, особенно, в наше время. Хорошего рукоеда словить – это надо постараться, ясно дело. Да еще чтоб челюсти целые попались, не ломаные, такие только у молодых бывают… Из старых-то челюстей плохие топоры получаются, ненадежные получаются топоры. И ножи ненадежные…

С этими словами Криворот поднес к глазам свой нож и стал пристально рассматривать его костяное лезвие.

– А может, попробовать с ними объединиться? – сказал Кандид. – Как раньше…

– С Одноухим объединишься, жди… – фыркнул Рябой. – Что-то ты не то советуешь, Умник. Зачем это ты только такое советуешь? Как же можно с Одноухим объединиться, когда он спит и видит, как нас всех тут перебить и земли наши под себя подобрать! Я его рожу одноухую насквозь вижу! Объединяться можно со слабыми и маленькими, а с сильными никак нельзя объединяться. Вот если его отряд разбить, ослабить… тогда оставшимся никуда не деться – вот сами к нам и придут! Тут мы уже ученые, тут нас не проведешь.

– Но объединялись же раньше, – сказал Кандид, пожав плечами. – Когда Освобождение шло, ты же помнишь! И слабые объединялись, и сильные.

– Так то ж какая война-то была! – взмахнул руками Рябой. – То ж Освобождение, Умник! Кто ж тогда друг с другом воевал, разве до того было, совсем не до того было. Одно дело – сообща подруг да мертвяков рубить, другое – меж собой воевать. Нашел чего вспомнить!

– Да… – протянул задумчиво Криворот и засунул нож в кожаный поясной чехол. – Тут я с Рябым согласен. Во времена Освобождения все по-другому было, не так все было в те времена. Тогда мы все одного хотели: напасть эту истребить, что в лесу ее больше не было, напасти-то этой. Все были заодно, ясно дело. – Он сделал паузу, явно что-то вспоминая. – Помнишь, Рябой, как мы с племенем Длинного тогда их гнали? Оцепили с нескольких сторон и гнали, гнали, гнали…

– Это на Мертвяково поле, что ли? – наморщил лоб Рябой. – Ты, не иначе, Криворот, про Мертвяково поле говоришь?

– Угу… Ох, мы их тогда побили! Я столько дохлых мертвяков с тех пор никогда уже не видел. Жуть просто. Все, понимаешь, поле – в дохлых мертвяках. И дым – по всему полю!..

– Так они тогда уже слабые были, – сказал Рябой. – И бегали медленно. Тогда вдвоем можно было запросто мертвяка завалить. Главное,