Marriage Made in Rebellion

© 2016 by Sophia James

«Трудное счастье»

© «Центрполиграф», 2019

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2019

Глава 1

Англичане объявили, что более не намерены соблюдать неприкосновенность представителей нейтральных держав в море. Я же намерен не признавать их и на суше тоже.

Наполеон Бонапарт

Ла-Корунья, Испания, 16 января 1809 года

Капитан Люсьен Говард, граф Росс, был уверен, что его нос сломан, шея, похоже, тоже пострадала. Он лежал на земле, придавленный своей погибшей лошадью.

На помощь врача здесь рассчитывать не приходится. Пройдет еще день, и в гавани уже будет хозяйничать Наполеон вместе со своими генералами. Все кончено, англичане потерпели поражение, суровая зима окончательно сокрушила силы сопротивления, да еще людей по ошибке отправили в Виго, а потом отозвали обратно…

Люсьен оказался в отчаянной ситуации. Передвигаться он не в состоянии, и проклятый холод прикончит его.

Смерти Люсьен не боялся, его тревожило, что ожидание конца может стать затяжным и мучительным. А больше всего бесила собственная беспомощность. Лежа на спине, Люсьен смотрел в небо и отчаянно надеялся, что конец наступит быстро. Он не молился просто потому, что не рассчитывал получить ответ небес на его призыв. На нем слишком много грехов. Он убил столько людей, хороших и плохих, во имя страны и короля! Но стоило увидеть застывший взгляд убитого врага, как ему приходило в голову, что человек всегда остается человеком, на каком бы языке он ни говорил, что его возвращения ждут дома родные. И Люсьена ждут. От этой мысли ему стало грустно, и он постарался не думать о близких.

Наступил вечер, солнце низко склонилось над горизонтом, и скоро совсем стемнеет. В некотором отдалении вдоль рядов оливковых деревьев и алоэ виднелись огоньки смоляных факелов. Похоже, искали выживших. Но у Люсьена не было сил позвать на помощь. Так он и лежал на дороге. С одной стороны возвышалась стена из грубо отесанного камня, с другой – раскинулся чей-то старый сад.

Несмотря на пронизывающий холод, ему почему-то было тепло и хорошо, и слова покаяния наконец пришли на ум сами самой.

– Прости меня, господи, ибо я согрешил.

Это оказалось не трудно. Губы Люсьена расплылись в улыбке. Нет, совсем не трудно.

Английский солдат был весь залит кровью своей лошади. Видимо, постепенно убывавшее тепло тела большого животного спасло его от стужи, позволив дожить до морозного январского утра, какие были не редкостью в это время года в Галисии.

Солдат, скорее всего, был не жилец. Светлые волосы окрасились кровью, лужицей растекшейся под его головой и продолжавшей сочиться из раны на шее. Солнце уже озарило небо первыми лучами. Повсюду лежали тела убитых. Кто англичанин, а кто француз, было не разобрать – смерть уравняла всех, подумала она. Только генералам могло прийти в голову, что эти чудовищные жертвы могут быть оправданы достойной целью. Больно было думать, что эти молодые люди, гордость и цвет обоих государств, пали на поле боя, так и не успев толком пожить. В досаде она чертыхнулась, потом склонилась над солдатом и сняла с его пальца золотое кольцо с печаткой, чтобы отдать отцу.

Между тем веки англичанина дрогнули, и он приоткрыл глаза. В бледном утреннем сиянии они казались удивительно светлыми, почти прозрачными.

– Еще… не… умер? – произнес солдат на хорошем испанском языке.

– Где болит? – вместо ответа спросила она.

Солдат улыбнулся:

– Легче… сказать… где… не… болит…

Мужчина был удивительно красив. Слишком красив, чтобы умереть вот так, посреди дороги, всеми брошенный и забытый. Праведный гнев укрепил ее решимость. Срубив куст утесника, чтобы расчистить место для задуманного маневра, она отломила от ограды жердь, подсунула ее под шею мертвой лошади и всем телом навалилась на импровизированный рычаг. Ей удалось приподнять тяжелое тело животного. Еще чуть-чуть – и оно перекатилось на бок. С уст мужчины невольно сорвался стон.

– Давай, давай, англичанин, кричи во всю глотку, – произнесла она. – На твоем месте любой бы взвыл. Твои соотечественники ушли морем, а французы хозяйничают в городе, так что никто тебя не услышит.

Кое-кому из английских офицеров удалось благополучно уплыть в сторону родины по опасному, бушующему Бискайскому заливу. Некоторые взяли на борт своих коней, другие скакуны бродили неприкаянные по улицам Ла-Коруньи, а третьим – и число их было весьма велико – посчастливилось еще меньше. Они приняли смерть у прибрежных скал, где им перерезали горло в качестве так называемого акта милосердия. Лучше умереть, чем попасть в руки врага.

Между тем к ней присоединились Адан и Бартоломеу с холщовыми носилками.

– Забирать? – спросили они, указав на раненого.

Она кивнула:

– Только поднимайте осторожнее.

Бартоломеу опустился на корточки и поскреб ногтем заляпанный грязью эполет.

– Капитан, – объявил он.

У нее упало сердце. Отец все больше и больше сомневался в том, что испанцам удастся одержать победу, поэтому старался держаться подальше от любых политических дел. Энрике скорее согласился бы предоставить кров простому солдату, нежели офицеру. А значит, объясняться с отцом будет гораздо труднее.

– В таком случае мы тем более должны его вылечить, чтобы он снова мог идти в бой и принес нам победу.

По непонятной причине у нее возникло предчувствие, что этому человеку суждено сыграть особую роль в их судьбе. Когда он с трудом протянул к ней руку, она сжала ее в своих ладонях, пытаясь согреть ледяную кожу. Адан и Томеу аккуратно перекатили англичанина на носилки, но все же с его губ снова сорвался стон. У него на спине между лопатками сквозь порезанную ткань мундира и рубахи она увидела сразу несколько ран. Похоже, его атаковали саблей, подумала она. Бедняга дрожал всем телом. Стянув с себя шерстяное пончо, она укрыла его им до подбородка.

Томеу поглядел на нее и озадаченно нахмурился.

– Какой смысл возиться с ним? Все равно помрет. Да и какая разница? Англичанам-то что? Приезжают, уезжают… – с возмущением в голосе продолжил он. – А заканчивается одним и тем же.

– Padre Nuestro que estás en los cielos…^[1] – вполголоса стала произносить она слова молитвы. Затем положила ему на грудь резные четки, и маленькая группа направилась к дому.

Подле него снова сидел парень, одетый по-крестьянски. Он задремал на стуле, уронив голову на грудь, лицо закрывали поля сдвинутой на глаза шляпы. Люсьена била жестокая лихорадка, но все же он попытался сообразить, где находится.

Чуть повернув голову, Люсьен прислушался к доносившимся издалека голосам. Разговаривали на улице, на испанском языке. Судя по толстым деревянным сваям и беленым стенам, дом, в котором он находился, располагался где-то на Пиренейском полуострове. Обстановка говорила о том, что владелец его – человек весьма обеспеченный.

Люсьен покосился на тощего паренька. Нет, этот хозяином быть никак не может. Сразу видно, что зарабатывает на жизнь своим трудом. Но тогда, что он здесь делает? Какой хозяин позволит работнику праздно просиживать часами у постели больного? Люсьен взглянул на смуглую лодыжку, выглядывавшую из-под задравшейся штанины над потертым, заношенным сапогом. И тут парень открыл глаза, оказавшиеся темно-зелеными, и с любопытством уставился на раненого.

– Очнулись?

Говорил незнакомец на лионском наречии, разговорном диалекте испанского языка, однако с легким акцентом, происхождение которого Люсьен установить не мог.

– Где я? – спросил он на том же диалекте.

На лице паренька явственно отразилось удивление.

– У друзей, – ответил тот после нескольких секунд колебаний.

– Давно… здесь?

– Три дня. Вас нашли на поле боя возле Ла-Коруньи на следующее утро после того, как англичане уплыли.

– А французы?..

– Наверняка празднуют победу и грабят город. Что ж им еще делать? Сульт вошел в Ла-Корунью вместе со своей армией, надо полагать, по приказу Наполеона. Поэтому сейчас французов там – пруд пруди.

– О боже…

При этих словах, невольно сорвавшихся с губ Люсьена, паренек перекрестился быстрым, едва уловимым движением. Похоже, его смутило, что собеседник произнес имя Господа всуе.

– Кто вы? – почти шепотом спросил мальчишка.

– Капитан Говард из восемнадцатого легкого драгунского полка. Не знаешь, что случилось с английским генералом сэром Джоном Муром?

– Похоронили ночью на холме возле бастионов цитадели. Говорят, погиб как герой, сражаясь бок о бок со своими офицерами. Рассказывают, в грудь ему попало ядро.

При этих словах сердце Люсьена сжалось от острой боли.

– Откуда тебе все это известно?

– Здесь наша земля, капитан. Ла-Корунья всего в трех милях отсюда. Едва ли в округе может случиться что-то, о чем мы не узнали бы сразу.

– «Мы»?

Паренек молчал, однако молчание это было красноречивее любого ответа.

– Стало быть, ты из партизанского отряда? Кто твой командир – Эль Венгадор?^[2] Мститель? Он ведь, кажется, в здешних местах действует?

Но парень, вместо ответа, сам задал вопрос:

– Где вы так хорошо выучились говорить по-испански?

– За пять проведенных в ваших краях месяцев…

– Да, но для пяти месяцев вы говорите слишком бегло. – В голосе парня явственно слышалось недоверие.

– Просто я очень внимательный и умею слушать.

Люсьен обратил внимание на тонкую шею собеседника и на участившееся биение пульса под его кожей. Затем рука нервно сжалась в кулак. Сломанный ноготь, старый шрам на большом пальце. «А пальцы-то у нас тонкие, даже изящные… И сразу видно, что левша». Удивительно, сколько можно узнать о человеке, всего лишь наблюдая за его движениями. Во-первых, перед ним вовсе не паренек, а девушка, а во-вторых, она его определенно побаивается.

– Кто вы такая, сеньорита?

При этих словах незнакомка стремительно вскочила, положила руку ему на шею и надавила пальцами – для начала чуть-чуть, едва заметно, потом сильнее и сильнее.

– Хоть полусловом кому-то обмолвитесь о ваших… подозрениях, вам конец, desconocido^[3]. Дайте слово, что будете молчать, иначе не встанете с этой постели.

Люсьен огляделся по сторонам. Дверь в комнату закрыта, стены толстые. Никто не услышит призыва на помощь.

– Думаю… не для того… вы меня… спасали… чтобы… убить… сейчас…

Оставалось надеяться, что Люсьен прав, потому что дышать становилось все труднее и труднее. Когда эта особа наконец убрала руку с его шеи, Люсьен ощутил громадное облегчение и тут же себя за это возненавидел. Подобная трусость делает его слишком уязвимым.

– Другие отнесутся к вашим… догадкам отнюдь не так снисходительно, как я, так что в ваших интересах следить за языком. Учтите – все обитатели этого дома готовы защищать меня даже ценой жизни.

Он кивнул и отвел взгляд. В зеленых глазах неизвестной особы читалась напряженная тревога.

– Значит, рискну предположить, что вы – хозяйская дочь.

Люсьен сменил диалект на благородный кастильский, язык, на котором разговаривали аристократы при королевском дворе. Девушка на мгновение застыла, затем, ни слова не сказав, вышла, прежде чем Люсьен успел сказать что-то еще.

Кто он, черт возьми, такой, этот незнакомец с прозрачными голубыми глазами, от взгляда которых ничего не ускользает, с волосами, на ощупь напоминающими шелк, и с телом, покрытым боевыми ранениями! Не простой солдат, это уж наверняка. К тому же ей было прекрасно известно, что легкие драгунские полки сражались под началом Пэджета в Сан-Кристобаль, этого же человека они нашли к востоку от Пьедралонги – то есть в двух милях от того места, где ему надлежало быть, если он говорил правду. Значит, он воевал в войсках под командованием Хоупа?.. Она озадаченно нахмурилась.

Капитан Говард говорил на лионском диалекте, потом на кастильском, причем с легкостью перешел с одного на другой. Кто же этот человек на самом деле и какие тайны скрывает? Что, если он представляет опасность для их дела? При одной мысли о том, что это она велела притащить его сюда, ее охватило чувство вины. Надо поделиться своими подозрениями с отцом и остальными. Приказать, чтобы под покровом ночи его вынесли из дома и оставили где-нибудь подальше от гасиенды, там, где ему помогут. Впрочем, какая разница? Пусть заботится о себе сам. Но вместо этого…

Вместо этого она подошла к одному из окон своей комнаты. Глядя на темневшее вдалеке море, она размышляла о капитане. Было между ними что-то общее. Человек, оказавшийся в чуждой среде и вынужденный принять иное обличье, чтобы избежать опасностей. Когда она его немного придушила, он даже не сопротивлялся – просто выжидал, будто заранее знал, что она не доведет дело до конца.

Чертыхнувшись себе под нос, она захлопнула ставни и отошла от окна.

Лежа без сна, Люсьен прислушивался. Сначала из коридора донесся тихий шелест нижних юбок служанки, потом послышались чьи-то тяжелые шаги. Похоже, слуга гасил светильники на ночь. Судя по звукам, коридор представлял собой открытую галерею, обращенную к морю. Когда его спасительница, выходя из комнаты, открыла дверь, он почувствовал в воздухе соль и услышал шум волн. Девушка сказала, что отсюда до Ла-Коруньи три мили, однако это место явно расположено ближе к морю, чем город. Отсюда до берега не больше мили, а если ветер по-прежнему дует с севера, как три дня назад, то еще меньше. Во всяком случае, с тех пор ветер стал слабее, поскольку ставни двустворчатого окна совсем не скрипели. Разглядывая металлические детали, покрытые патиной, Люсьен сделал вывод, что здание старое. Сбоку от широкой притолоки он заметил царапины. Но, приглядевшись, понял, что это не просто царапины, а зарубки, выстроившиеся аккуратными столбиками. Что это – дни? часы? месяцы? Люсьен лежал слишком далеко, чтобы рассмотреть их получше. Почему эти отметины оставили на стене?

На маленьком деревянном столике возле кровати лежала Библия. Рядом стояла бронзовая статуэтка Иисуса Христа с терновым венцом на голове. Сверху на стене Люсьен увидел украшенный богатой резьбой золотой крест. Выходит, хозяева дома – католики и определенно люди набожные. Малейшее движение стоило Люсьену острой боли в израненной спине. Французы хорошо отделали его своими саблями, когда он пытался угнаться за войсками генерала Хоупа.

Между тем Люсьен ощутил, что жар усиливается. Его трясло в лихорадке. Вот бы та девушка вернулась, принесла ему воды и хоть недолго посидела подле него… Однако в комнате царила все та же тишина.

Но вернулась незнакомка только ранним утром. На этот раз она привела с собой крупного мужчину лет пятидесяти, одетого в весьма эффектный алый с голубым доломан эстремадурского гусара, и двоих молодых людей.

– Позвольте представиться, капитан. Я – сеньор Энрике Фернандес де Кастро, так же известный как Эль Венгадор. Насколько понимаю, вы обо мне слышали?

Люсьен окинул оценивающим взглядом знаменитого командира местных партизан. Суровые темные глаза, пышные усы… В здешних местах этот человек пользовался немалым влиянием, и поэтому его боялись. Дочь была на него совсем не похожа.

– Если английские войска не вернутся, Испании не справиться в одиночку. Наше дело будет проиграно, капитан, – произнес он на чистейшем кастильском диалекте.

– Увы, сеньор, испанские генералы сами поставили себя в весьма трудное положение. Повезло еще, что французские войска так плохо организованы. Если бы Наполеон лично отправился на Пиренейский полуостров, вместо того чтобы поручать командование армией брату, разгром был бы еще более сокрушительным, – ответил на это Люсьен.

Пожилой мужчина выругался.

– В Испании не место узурпаторам, силой захватившим корону, которая не принадлежит им по праву. Королевский род Бурбонов не в силах бороться с этим врагом, только партизанские войска способны выбить французов с испанской земли – ведь, как вы верно заметили, наша армия сейчас раздроблена и находится в весьма жалком состоянии.

Испанская армия раскололась на несколько различных хунт, не ладящих между собой, и была очень неэффективна. Джон Мур и британские экспедиционные войска так и не дождались испанского подкрепления, лишь стали свидетелями постоянных ссор и раздоров.

Девушка слушала внимательно, настороженно поглядывая на Люсьена. Одета она сегодня была в мундир, похоже снятый с английского пехотинца. Этот алый оттенок чудесно шел к смуглому тону ее кожи. Спохватившись, что разглядывает ее слишком пристально, Люсьен торопливо отвел взгляд.

Эль Венгадор отступил на шаг.

– Прямо сейчас сапоги солдат Сульта и Нея топчут северную землю, но юг пока остается свободным.

– Потому что британские экспедиционные войска перетянули все внимание на себя.

– Возможно, – с задумчивым видом кивнул Эль Венгадор. – Позвольте спросить, где вы так хорошо выучили наш язык?

– Несколько лет провел на острове Доминика, потом на Мадейре.

– Но вы говорите на местном наречии, а не на диалекте тех мест, – возразил Эль Венгадор.

– Все учителя хвалили меня за чуткий слух и умение в точности воспроизводить услышанное. В Испании я уже довольно давно, поэтому время освоиться было, – улыбнулся Люсьен.

– А почему вас нашли за линией английских войск? Драгуны восемнадцатого полка, к которому вы якобы принадлежите, сражались в нескольких милях от того места, где обнаружили вас. Можете объяснить, почему вас не было среди однополчан?