Основной областью интересов Штефана Б. Кирмзе (Stefan B Kirmse) является история отдельных регионов Российской империи и СССР (Крым, Казанская губерния, регионы центральной Азии). Только этим можно объяснить, почему тема книги — история судебной реформы в России и процессов, с ней связанных, — съеживается до Симферопольской и Казанской губерний. В свою очередь, из множества национальностей, населявших эти регионы, для анализа того, как реформа влияла на социальный и правовой статус народностей, выделяются преимущественно татары. Таким образом ни о каком «культурном разнообразии», задекларированном в названии исследования, говорить нельзя. Книга преследует цель осветить положение казанских и крымских татар в контексте реформы (астраханские, рязанские и прочие татары либо не рассматриваются, либо упоминаются вскользь), при этом заведомо примеряя на татар имперского периода роль жертв каких-то репрессий:
«После многовековых репрессий и нетерпимости татары и другие народы стали пользоваться правами и возможностями, обычно не свойственными имперскому правлению, и приобрели статус, не сильно отличающийся от статуса национальных меньшинств XX века»(с.29)
или
«…как в Крыму, так и в Казани центральные и местные власти неоднократно применяли против них насильственные меры, тогда как в других случаях они помогали сохранить мусульманскую идентичность»(с.48).
Но при этом:
«…сомнительно, что местные власти вообще были способны проводить политику репрессий в провинции: в их распоряжении было лишь небольшое число офицеров, коммуникации были замедленными, к тому же они не спешили выполнять приказы из центра. При этом репрессивные меры в 1860–1870‐х годах, как правило, уравновешивались либеральными» (с.156).
Подобное паралогическое мышление при внимательном чтении можно обнаружить на протяжении всей книги. Упоминая о репрессиях, автор не утруждает себя привести конкретные примеры «многовековой дискриминации», ссылаясь на работы других исследователей (М.Ходарковский, И.К.Загидуллин и т.п.).
Любопытно, что в отношении завоевания Казанского ханства в XVI веке автор использует термин «аннексия» (с.24), вновь ставя казанцев в позицию жертвы, а не равноправного противника, утратившего в ходе конфликта суверенитет. Самых суровых взглядов на национальный вопрос, по мнению автора, придерживались представители православного духовенства. К примеру, епископ Уфимский с установленным чутким автором «чувством глубокого разочарования» писал Победоносцеву, описывая перегибы в процессе либерализации законодательства: «Кому же охота убить татарина, чтобы попасть в Сибирь?» (с.89).
Справедливости ради приведем этот отрывок чуть в расширенном виде:
«В прошлом же, 1882 году слышал в Мензелинском уезде от станового, что Русские в этом уезде совсем обделены землей, получив в надел по полдесятине. —„Ну, а у Татар?"-„У тех не менее, как по 8 десятин на душу". Татары сравнительно с Русскими бояре. Отчего Русские даже покидают свои насиженные места и разъезжаются. В этом 1883 г. уже видел переселенческее поезда. „Откуда". - „Остуда-то, из Мензелинскаго уезда". -„Куда" -„В Томскую губернию". - „Зачем". - „На жительство". - „Отчего". - „Земли вовсе нет, а чтоб заарендовать, нужно дать 20-25 руб. в год за десятину". Тот же становой, провожая нас, все охал: „Только лишь провожу вас, приходится ехать в такую-то волость". - "Так чего же вы пугаетесь". - „Помилуйте, ведь к ним мне приходится ехать с урядником, да 5-6 понятыми. А их целыя сотни. Они будут выступать деревня против деревни, с кольями, косами и т.д. "- „Татары против Русских»?" - „Нет, Татары против Татар".
Слышал от многих лиц и от товарища прокурора. Особенно нестроен Белебеевский уезд. Там Татары особенно не спокойны. Вышли человек 100 на усадьбу и сожгли ее. -"Н. П-ч, конечно, передает дело нам, суду", - говорил блюститель прокуратуры, - а мы что сделаем? Виновных нет. Никто не сознается. Улик не имеется. Слышали, конечно, как сын Горянскаго (племянника В. П. Бажанова сын, 14-летний гимназист) застрелил человека-татарина?"- "Слышал", - говорю.- „Выехали целою ордою рубить лес его папаши. А против орды выступил он - мальчик, да полесовщик. Кричать: „Не смейте рубить, стрелять будем". Конечно, не слушаются, рубять. Тот стрелил наудачу дробью, из ружья. Вдруг слышить: „Аллах, Аллах!" Татарин оказался убит. Мы, конечно, невольнаго убийцу оправдали, свалив, на тумань и т. д."
Из духовных лиц дан был участок земли, по моему ходатайству, только старослуживому (37 лет службы в здешнем крае) инспектору семинарии Суходольскому. На эту землю право собственности он получил было только на бумаге, хотя и сам ездил на место, кланялся местному мулле, дарил и угощал известных Татар. Вообще издержался, расходовав не менее 300 руб. на землю. но пользы от нея не получил никакой. К собственному успокоению, за несколько дней до смерти, успел продать землю некоему К. Этот поехал на приобретенную землю, вооруженный с ног до головы, но Татары, говорят, не только избили его, по даже высекли, колотя его чем попало, не убили совсем только по счастливой случайности, что он отступая задом, упал в проток воды. А был с пистолетом в руках, но кому же охота убить Татарина, чтобы попасть в Сибирь».
Впрочем, это же русский епископ, ему особо доверять нельзя. Есть такой инновационный подход при оценке источника в новой «исторической» школе — достоверность содержания определяется в зависимости от национальности автора. Кирмзе пишет:
«Не стоит слепо верить и доводам на другом конце спектра, представляющим российское государство в качестве гаранта прав мусульман. Приведенные свидетельства, основанные преимущественно на русских источниках, слишком условны, чтобы подкреплять подобные выводы…(с.285).
Или вот коллега господина Кирмзе Мара Козельски:
«…российские власти были убеждены, что татары снабжают интервентов скотом, капустой, сеном и другими необходимыми вещами. Все документы, содержавшие подобные сведения, составлялись русскими, которые, проигрывая, чувствовали себя осажденными со всех сторон. Российские чиновники, готовившие эти отчеты, безусловно, верили в их правдивость. И все же их предположения едва ли могли содержать правду. Большинство крымских татар были неграмотными и нищими. Трудно представить, что они были способны создать шпионскую сеть или добровольно отдавать кому-то скотину и еду, в которых сами отчаянно нуждались».
Но вернемся к книге господина Кирмзе, которая, как он сообщает, «призвана представить более детальную картину интеграции мусульман в позднеимперское общество» (с.50). Автор признает наличие правосубъектности у других народностей в России: разряд «служилых татар», наличие права на собственность, гарантия свободы совести (указ «О терпимости всех вероисповеданий» 1773 г.). Но вдруг отмечает, что только с 1828 г. в Поволжье и с 1832 г. в Крыму религиозные меньшинства получают «гражданский статус», т.к. именно с этого момента «Имамы обязывались вести так называемые «метрические книги» (с.72). Возможно, это особенности перевода Александра Ланге, который обогатил текст термином «армяно-григорианцы» (136), но скорее всего это очередной пример неосознанной (или наоборот) позитивной дискриминации татар и непоследовательности в оценке их статуса, т.к. далее Кирмзе пишет:
«…татары, чуваши, караимы и другие этнорелигиозные меньшинства являлись полноправными участниками имперской правовой системы, не подвергалось сомнению, что вполне объяснимо, так как эти группы уже более тридцати лет (выделено мной) были официально признаны субъектами права и интегрированы в сословную систему» (с.165)
Например, о торговой деятельности татар, которая регламентировалась законодательно. Почему автор указывает такой срок правосубъектности татар или что он понимает под «официальным признанием» не очень понятно.
Рассматривая отдельные уголовные дела, автор постоянно акцентирует внимание читателя на национальности участников судопроизводства:
«Однако в других случаях, таких как кража со взломом или воровство, суды вставали на защиту интересов татар»;
«На другом заседании в соседнем селе Ак-Мечеть тот же судья слушал дело Федота Ющенко, обвиняемого в краже овец Абдула Аннана Мамбета оглу. В обоих случаях суд защищал татарское имущество от русских и украинских грабителей» (с.245).
После чего признает, что имперские суды рассматриваемой эпохи (как, впрочем, и дореформенные суды) были совершенно безразличны к национальности участников:
«То, что этнические или религиозные различия вряд ли имели значение в большинстве уголовных и гражданских дел, иллюстрируется тем, как люди обозначались в судебных материалах в судебных протоколах не указывалось, были ли обвиняемые и свидетели «татарами» или «мусульманами». Участников процесса называли по имени, сословию и географическому происхождению (например, «крестьянин Абибулла Гайфуллин, из деревни Х, уезда Y, губернии Z») (с.270).
К счастью, автор, несмотря на увлечение процессом виктимизации татар, приходит к следующим выводам:
«В целом анализ всех доступных источников не подтверждает утверждение о глубоком межэтническом антагонизме и не предоставляет доказательств того, что правоохранительные органы сотрудничали с церковью, чтобы контролировать мусульман в регионе» (с.293)
«Эта книга является продолжением недавних выводов о том, что в позднеимперской России не существовало систематической политики притеснения меньшинств. Национальная и религиозная политика всегда была непоследовательной и сильно зависела от обстоятельств. Случаи усиления дискриминации сопровождались шагами в сторону большего равенства. Политику в отношении меньшинств, безусловно, можно понять и объяснить без использования таких нагруженных терминов, как «русификация». Имперская политика не была направлена на навязывание русских традиций ни на западе, ни на востоке» (с.392)
Нужно ли читать подобные «исторические исследования»? Нужно, но не для изучения истории России, а для понимания общей «интеллектуальной погоды» и тенденций в западной русистике, которая формирует образ России и ее прошлого не только в научном, но и политическом мире. К сожалению, традиции Герберштейна и Валишевского живы как никогда, что не может не огорчать. Не может также не огорчать, что несмотря на наличие в редколлегии серии таких ученых как Евгений Анисимов, Олег Будницкий, Андрей Зорин, Александр Каменский и прочих, в свет выходит низкопробное, антиисторичное исследование с элементами пропаганды да еще 2-м изданием.