Перевод и предисловие Ганса Сакса

Редактор: Анастасия Ладанаускене

Лёд и пламень. Объяснительная записка от переводчика

Дорогой читатель! Книга, которую ты держишь в руках – лишь начало большого труда по составлению и публикации многочисленных и объёмных трудов французских баснописцев, и ныне под одной обложкой собрали мы произведения баснописцев, похожих друг на друга словно волна и камень, лёд и пламень, стихи и проза – Шарля Перро и Жана-Жозефа Ваде.

Сын парижского адвоката Парламента, брат архитектора, протеже первого министра Кольбера при дворе Людовика XIV, генеральный контролёр сюринтендатства королевских строений (вот уж «век при дворе – и сам немножко царь»!). И сын мясника из Пикардии, протеже Эммануэля Арма́на де Виньеро́ дю Плесси́-Ришельё, тогда ещё герцога д'Аженуа, снискавший лишь королевскую пенсию, не доживший до сорока. Возможно ли найти более разные судьбы? Тяжеловесный, словно Карл Росси, Перро. И Ваде, пластичный, словно архитектура Чарльза Камерона. Не удивляет ли вас, дорогие читатели, столь разительный стилевой контраст? Я уж молчу о разнице в содержании: предельно дидактичный Перро, поучающий манерам поведения при дворе в «улыбательном духе» с немалой дозой эротизма, и предельно демократичный, даже социалистичный Ваде, выплёскивающий на страницы язык улиц и площадей, басни которого лишены эротизма, но всё же глубоко интимны.

И вместе с тем они – продукты эпохи: Перро вместе с Лафонтеном и Бенсерадом стояли у развития классицизма, ещё не очистившись до конца от барочной скорлупы, а Ваде уже привносил, мешая штили, в классицизм нотки сентиментализма.

И как не собрать два полюса одного стиля под одной обложкой? И как не воспользоваться возможностью выпукло показать, сколь разным может быть французский классицизм? И именно поэтому волна и камень, лёд и пламень…

Ведь так интересней, не правда ли?

Много смысла из ничего. Предисловие

Любая форма материи – и человек здесь не исключение – стремится к состоянию покоя: вода течёт вниз, сыпучие вещества образуют конус, странники предпочитают путь наименьшего сопротивления и даже высшая нервная деятельность стремится к автоматизму и повторяемости. Стоит ли удивляться тому, что общество, как и прочие формы материи, стремится постоянно сделать из настоящего некую итерацию прошлого (хотя, говоря объективно, вполне справедливо)?

Именно поэтому в искусстве и возник классицизм, правивший бал с середины XVII до начала XIX века. Одной из примет стиля стали многочисленные отсылки к литературе эпохе античности, а также различные её интерпретации. В особенности досталось Эзопу: короткий и простой сюжет басен, почти афористичное сжатие и при этом претендующая на мудрость глубина мысли идеально вписывались в мольеровский императив: «Развлекая – поучай, поучая – развлекай!», отчего количество интерпретаторов составит, пожалуй, несколько десятков, если не добрую сотню: достаточно вспомнить Жана де Лафонтена и Ивана Андреевича Крылова, а уж подражателям их и вовсе несть числа. Теперь хотелось бы вернуться к самому баснописцу.

А был ли Эзоп? Или это очередной литературный Франкенштейн вроде Козьмы Пруткова? Многие спорят об этом до сих пор. Первым существование Эзопа поставил под сомнение Мартин Лютер, а после и филологи подлили масла в огонь; теперь же многие максимум что говорят, так это то, что у Эзопа был прототип. Хотя так ли это важно? Образ же получился, и какой! Одна только внешность чего стоит! «С виду он был урод уродом: для работы негож, брюхо вспученное, голова что котёл, курносый, грязный, кожа тёмная, увечный, косноязычный, руки короткие, на спине горб, губы толстые – такое чудовище, что и встретиться страшно. А ещё того хуже – был он немой и совсем не мог разговаривать». А уж мысли!

Самое интересное в баснях Эзопа – их матричность. Разберём басню «Мышь и лягушка» и её переводы и интерпретации.

Эзоп

Сухопутная мышь на свою беду подружилась с лягушкой. И лягушка, задумав дурное, привязала лапку мыши к своей лапе.

Сперва они вышли на сушу, чтобы закусить полевыми колосьями; но потом, когда они приблизились к берегу пруда, лягушка при виде воды воспрянула духом, закричала «брекекекекс коакс!» и потащила мышку за собою прямо в глубину.

Несчастная мышь, наглотавшись воды, раздулась, умерла и поплыла по пруду, привязанная к лягушкиной лапе.

Её заметил коршун и схватил в когти; а лягушка на привязи потащилась следом за нею и сама так же досталась на обед коршуну.

[Даже и у мёртвого есть защита, ибо божественная справедливость надзирает над всем и, воздавая мерой за меру, блюдёт равновесие.]

Перевод Михаила Гаспарова

Перро и Бенсерад «Версальский лабиринт»

Желая утопить крысу, лягушка предложила ей прокатиться на своей спине через всё болото. Одну из лап она привязала к крысе – для безопасности, но на самом деле для того, чтобы утянуть на глубину. Коршун увидел сверху тонущую крысу, вытащил её, а заодно и лягушку да съел обеих.

Всё предательство – или позор, или гнусь:

И обман для победы не избавит от бед.

Как бы всё хорошо ни обставить, боюсь,

Что предатель однажды погибнет вослед.

Перевод Ганса Сакса

Бенсерад «Басни Эзопа в катренах»

Лягушка с крысой посреди болота повстречались

Да о своих делах сосредоточенно общались.

Тут коршун налетел на них —

И съел двоих.

Перевод Ганса Сакса

Их современник Жан де Лафонтен

«Кто хочет обмануть другого, тот нередко

Сам попадается», – сказал Марлен давно.

Сужденье это очень метко,

Да жаль, в наш век состарилось оно;

Однако же вернусь к повествованью.

У берега пруда откормлена, жирна,

Предавшись сладкому мечтанью,

Сидела Крыса: видимо, она

Совсем была не склонна к воздержанью.

С ней разговор Лягушка завела

И молвила: «Я угощу на славу,

Пойдём ко мне». Пришёлся зов по нраву —

И Крыса радостно согласие дала.

Какие ж тут ещё, казалось бы, приманки!

Однако же Лягушка ей поёт

О редкостях трясины и болот,

О прелестях диковинной гулянки

Под гладью тинистою вод,

О том, как, побродив по всем болотам этим,

Она вернётся с гордостью домой

И в добрый час расскажет детям

Про жителей страны чужой,

Про управленье, общество и нравы

Лягушечьей державы.

Всё хорошо, да горе только в том,

Что Крыса плавает с трудом.

Но Квакушка и здесь нашлася: Крысы ногу

К своей ноге привязывает вмиг,

С подругой вместе в воду – прыг!

И вот пускаются в дорогу…

Но, очутясь среди болот,

Хозяйка гостью тянет в лоно вод,

Чтоб, все обычаи коварно нарушая,

Скорей в болоте Крысу утопить.

Пожива, дескать, не простая,

Такой кусок не шутка раздобыть!..

Лягушка про себя мечтает. Крыса ж бьётся,

Взывает к небесам. Лягушка знай смеётся,

Да тянет Крысу вниз… Среди борьбы такой

Вдруг Коршун закружил в выси под облаками.

Увидел Крысу он, упал с небес стрелой,

Схватил её, взвился и – вытащил когтями

Лягушку с Крысой заодно:

Погибнуть им обеим суждено.

А Коршун рад: событие такое

Не принесло ему вреда,

На ужин рыбу и жаркое

Заполучил он без труда.

Таков судьбы закон суровый,

Предупрежденье шлёт он нам;

Кто для других сплетает ковы,

В них попадает часто сам!

Перевод Владимира Мазуркевича

Сравнивая лишь современников мы без труда увидим, что меняются не только детали, но даже сам вектор повествования, его мораль: изначальная философичность о равновесии у Эзопа превращается в порицание коварства и козней у Перро, призыв к осторожности у Бенсерада и – как витиевата человеческая мысль! – клеймению невоздержанности у Лафонтена! И это только одна из многих басен.

Не менее интересна и история появления самого сборника басен Шарля Перро и Исаака де Бенсерада «Версальский лабиринт». Изначально планировался просто регулярный парк, но в 1669 году Шарль Перро, в то время уже главный служащий сюринтендантства королевских строений, посоветовал Людовику XIV перестроить Лабиринт таким образом, чтобы он помогал обучению Дофина. С 1672-го по 1677-й Ленотр, архитектор Лабиринта, перепланировал своё творение, добавив к нему 39 фонтанов, которые изображали сюжеты басен Эзопа. Над созданием гидравлических скульптур работали скульпторы Жан-Батист Тюби, Этьен ле Онгр, Пьер ле Гро, а также братья Гаспар и Бальтазар Марсе.

Каждый фонтан сопровождала табличка с басней Эзопа в виде четверостишия, написанного Исааком де Бенсерадом. По этим табличкам сын Людовика XIV учился читать. Бенсерад, который также отбирал басни для Лабиринта, отмечал, что его стихи описывали соответствующие басни именно по желанию Короля.

Лабиринт пользовался большой популярностью не только у Короля и дофина, а также среди знати, которая допускалась к Версальскому парку. С учётом этого в 1675 году было издано руководство «Лабиринт Версаля» Перро, содержащее басни, описания фонтанов и стихи, написанные поэтом Исааком де Бенсерадом для каждой басни. В 1677 году руководство переиздали с гравюрами Себастьяна Леклерка Старшего. Вскоре вышло третье издание, в котором гравюры Леклерка были раскрашены Жаком Бейли. Маленькая карманная книжка была роскошно оправлена красным сафьяном с позолоченным тиснением.

Также руководство перевели и дважды издали на английском: под редакцией Джона Боулза и в книге «Эзоп при Дворе» Даниэля Беллами-старшего с гравюрами Джоржа Бикхема.

В 1668 году Шарль Перро написал свою версию Версальских басен, и в то время, когда остальные баснописцы морализаторствовали, он щедро посыпал Эзопову мораль галантностью и куртуазностью хитросплетений межполовых отношений, тем самым создав нечто вроде современного издания «Науки любви» Публия Овидия Назона.

Как мужчина в самом расцвете сил я не мог пройти мимо такого невинного и по-мольеровски или даже по-оденовски (автор либретто к неоклассической опере И. Ф. Стравинского «Похождения повесы») остроумного учебника любви для галантных кавалеров и прекрасных дам, а прочитав, немедленно сел за перевод.

Но вернёмся к судьбе Версальского лабиринта, в 1778 году он был разрушен по распоряжению Людовика XVI ввиду большой стоимости содержания. Однако остались басни. Осталось описание Шарля Перро, сказки которого мы впитали с молоком матери, хотя сей сказочник был в первую голову драматургом; остались катрены Исаака де Бенсерада, остались иллюстрации… Такие последствия имеют басни того, факт чьего существования до сих пор является предметом ожесточённых споров. Воистину, vita brevis, ars longa.

В заключение хотелось бы перефразировать (уж коли предмет разговора располагает) ещё одного известного француза: если бы Эзопа не было, его следовало бы выдумать. И тем, кто выдумал, да и самому Эзопу большое человеческое спасибо.