Пропуская

буквы и запятые,

автор вносит свой вклад

в сохранение лесов Сибири

Тихон

Что бы ни врали духовные

учителя, на самом деле мы не

ищем «кто мы», мы ищем «какие мы».

Однако, что бы мы ни нашли – я нас люблю!

Тихон, продолжение

Введение

Есть в этой жизни совершенно бессмысленные мероприятия, и есть полусмысленные. Чтение этой книги как раз из таких полусмысленных, для кое-кого. Тому, кто прочел первую часть историй про Тихона, смысл откроется полностью, без предисловий. Бумага подорожала, леса редеют, типографское производство не становится чище – есть ли смысл в предисловиях? Разумнее и дешевле сперва изучить первую часть, и лишь потом приступать к чтению этой.

Но если читателю достаточно полусмыслов, то милости просим на эти страницы. Кстати, автор позаимствовал из первой книги эпиграф, чтобы читателю было полегче вернуться в тему, а заодно и настроиться на прощение многочисленных ляпов и несуразиц автора. Когда пишешь о Тихоне – без несуразиц нельзя.

А чтобы не выглядеть вором, стащившим у самого себя эпиграф, автор скромно прикрыл его новым, про духовных учителей, которые что-то там врут, и так далее. Все врут, чего уж там. Только Тихон не врет, и старательно всех нас любит, хотя кое-кого не за что… Но разве должно быть «за что»? Автор не знает ответа на сей вопрос.

Нет, он конечно же знает, он вычитал из умных книжек, что и вы можете сделать. Вы же умеете читать, и это великий дар. Но эта книжка не умная, и не веселая. И не грустная, кстати. В любом случае, наслаждайтесь, потому что человек – это наслаждение.

P.S. Особам, желающим иметь прямые ответы, автор горазд напомнить, что сие произведение является не более чем автопародией человека, возомнившего свою святость. А нежели кто признает в Тихоне и себя, так автору вообще радость, ибо удалось послужить зеркалом для читателя.

Вхождение в старую роль

Жениться на скрипачке не удалось. Почти прижившаяся в голове Тихона идея женитьбы скукожилась, и тихо самоликвидировалась через ноздри с первым осенним приступом гайморита – потому что скрипачек в городе на всех не хватало.

– Надо бы воззвать к мэру, пусть заведет в городе скрипично-музыкальное училище, – размечтался поутру Тихон, – А что, медулище есть, педулище есть, будет еще и скрипулище.

И прогремит Сиреченск на всю Россию своим скрипулищем! Не только лишь на нее, впрочем, но и на весь остальной мир, включая экзопланеты системы Тау Кита и туманность загадочной Андромеды.

– Почему «прогремит»… – тут же задумался Тихон, – Это же не барабанное училище. Не барабулище же, а скрипулище. Тогда уж, пусть «проскрипит», что ли. Но на весь мир!

Несмотря на определенную сумасбродность идеи, шанс на ее реализацию был. Тихон до сих пор числился официальным бомжом Сиреченска, вхожим в кабинет мэра на правах городской достопримечательности.

Люди недалекие возразят, мол, как же так, разве можно, чтобы какого-то бомжа и в достопримечательности? Ну, на то они и недалекие. Далекие же подумают: если виртуального, в природе не присутствующего, Деда Мороза можно сделать почетным гражданином, то почему бы живого, абсолютно материального, воспитанного, начитанного, образованного, красивого, упитанного, вежливого, недурно прикинутого, и еще много чего на «ого» бомжа не выбрать достопримечательностью?

И назначили-таки Тихона приказом самого мэра, провели по бумагам официально, как полагается. Горожане не возражали, им давно уже импонировала уникальность Тихона, и они восторженно приветствовали новую достопримечательность.

Итак, резюмируем, чем же Тихон достопримечателен. Во-первых, Тихона три: сам Тихон, дядя Архип, и отец Филип. Во-вторых, из-за пункта первого Тихона позвали умирать в магнитный томограф, чтобы в момент отделения души от тела попробовать разобраться в том, как же в одной черепной коробке размещаются трое. В-третьих, иных достопримечательностей в городе Сиреченске не имелось, так что хоть одна теперь будет.

Это к тому, что если бы Тихон и впрямь вознамерился воззвать к мэру, в Сиреченске могло бы и появиться скрипулище, но Тихон взывать не стал. Знаменитое «надо бы» в устах Тихона всегда имело значение «да ну его», и эта особенность вполне могла стать четвертым пунктом в перечне заслуг Тихона, потому что наиболее ярко отображала стиль мышления всех сиреченцев.

Не женившись и не став телезвездой, Тихон расстраиваться не стал. Механизм расстраивания в Тихоне давным давно расстроился, поэтому расстраиваться Тихону было нечем. Он бы и рад был испытать определенные ощущения, но нечем было испытывать. Тихон был в этом смысле полным инвалидом, лишенным конечности – если бежать нечем, то зачем бежать? Все равно не получится.

Поэтому Тихон и не расстроился, не женившись и не став. Смирившись и приняв, Тихон получил от Бога подарок. В жизни Тихона возникла Маруся.

Маруся

Когда что-то случалось, маменька отверзала ротовое отверстие и делилась с дочерью наболевшим. Наболевшим у нее было все. Марусе иногда казалось, что мама впускает в себя реальность лишь для того, чтобы переболеть ею внутри, и затем отпустить обратно в мир через варежку рта. Мамины внутренности были фабрикой по переработке реальности в словесную боль.

Грубое слово «варежка» Маруся проговаривала иногда даже вслух, когда никто не слышал. Этим словом она боролась с потоком маминых откровений, кое-как его обесценивая, чуть-чуть ослабляя, делая в итоге не столь отравляющим. Когда отфутболить варежку не удавалось, Маруся пропускала удар и переполнялась.

Перегрузившись чужими откровениями, Маруся весь следующий день потела и бегала в комнату для девочек мыть подмышки. Неспособность послать маму подальше выходила у нее через пот.

А мама уже ждала дочку снова, чтобы излить на нее «то, что внутри». Маруся догадывалась, что она тоже является частью той самой реальности, которую мама желает переварить, предварительно в себя засосав.

Мама так решительно втягивала Марусю в свой внутренний мир, что та однажды не выдержала:

– Мама, ты хочешь родить меня обратно?

На мгновенье опешив от прямоты вопроса, мама бросила короткий взгляд ниже подола. Ну как бросила… так, уронила, не удержав. «Точно хочет», ухмыльнулась Маруся, потом демонстративно тяжко вздохнула:

– Я так и знала, – и чмокнула губками.

А вот сие чмоканье к Марусе перешло по отцовской линии. Отец всегда чмокал, как лошадь, даже не как конь. Всей семьей отучали, так и не отучили. Спившись и умерев, он был положен в гроб с надутыми губками, словно замершими в неоконченном чмоке. Маруся терпеть не могла дур, надувающих губы, они напоминали ей мертвого отца в гробу.

По большому счету, угроза быть рожденной обратно и чмоканье – это было все, чем владела Маруся. Дома не было, мужа не было, детей не было, про деньги умолчим ради стыда, а больше и сказать не о чем. С таким наследством прямая дорога в друзья к Тихону.

Бог многих готовит к нему в друзья, но лишь у избранных получается в них попасть. Тихон, он такой, он всегда рядом, но никто не знает конкретно где. Так, где-то рядом…