Единожды солгавши, кто тебе поверит?
Козьма Прутков, "Плоды раздумья", 1854
Волею судеб я оказался владельцем двух переводов этой книги: на украинский и на белорусский. Белорусский перевод сделан до замятни на Украине, украинский вышел в 2015, и крайне любопытно сравнить для начала предисловия. В белорусском издании автор довольно тактичен и тих, а вот в украинском приносит присягу победившей революции, проявляя (смею утверждать) свои стереотипы и предубеждения. Не менее занятно и то, что в украинском переводе названия Украина переехала на первое место, потеснив Россию на второе (в оригинале книга называлась ‘The Origins of the Slavic Nations: Premodern Identities in Russia, Ukraine and Belarus’), тогда как в белорусском переводе порядок остался такой же, как в англоязычном названии.
При всем том, что книга обладает хорошим научным аппаратом и автор хорошо знаком с литературой по вопросу, видно, что это пропаганда, а не исследование. Пропаганда не совсем топорная, нет, местами даже довольно тонкая (но не всегда, иногда автор теряет контроль), однако приемы видны невооруженным взглядом (Если честно, совершенно не понимаю – на кого рассчитана нетопорная пропаганда? Для некритично воспринимающих читателей она слишком нюансирована, а на тех, кто видит, гхм, натяжки, действия не окажет). Некритичное прочтение источников (выбираются только те, что укладываются в концепцию автора), своеобразное толкование других источников (некоторые из цитированных работ я читал, и мне показалось, что автор, аккуратно говоря, перевирает), hate speech. Sapienti sat, что называется. Думаю, что догадаться о склонностях автора можно по простому перечислению идеологических маркеров: Северо-Восточная Русь, а затем и ВКМ постоянно, с поводом и без повода называется «монгольской Русью», «Вторым Сараем» (в том смысле, что на Третий Рим не тянет, больно уж пропиталась степным влиянием), к месту и не к месту упоминается битва под Оршей, отрицается подлинность «Слова о полку Игореве».
При таком подходе очень трудно построить непротиворечивый нарратив. Собственно, автор и не смог. Самое забавное и наглядное противоречие как раз в любимом эпитете, который должен показывать максимальную инаковость московской стороны – «монгольская Русь». С одной стороны, надо показать, что вся имперская и советская историографии ложны, так как неверно отражали процесс развития наций у восточных славян. Раз историографии ложны, то надо доказывать, что монгольского ига не было. Но тогда с чего вдруг московская сторона полностью изменила свою политическую культуру на монгольскую? Просто так, по собственному желанию? Автор снятием противоречия решил не заморачиваться.
Основная мысль автора, не блещущая, чего уж там, новизной, состоит в том, что кроме проектов модерных наций, создавших современных русских, украинцев и белорусов, были и домодерные идентичности, которые, как считает автор, оказали решающее влияние на те самые проекты модерных наций. Напомню, что современная теория нациестроительства утверждает, что нации – это воображаемые сообщества, сконструированные интеллектуалами в XIX-XX веках с помощью системы образования. Подход Плохия, таким образом, можно назвать протаскиванием верблюда через игольное ушко – он формально подчиняет свое исследование академическому мейнстриму, утверждая, что разделяет конструктивистский подход, но пытается полностью переиначить его, впихнув в него все пороки примордиалистского, пытаясь оправдать (не совсем корректное слово, но лучшего я не нашел) нынешнее разделение восточных славян на три народа. Мне показалось, что верблюд застрял.
Как довольно часто бывает с исследователями, материал побеждает телеологию. Если взять рубанок и снять стружку идеологии с работы Плохия, то можно увидеть много интересного, порой даже открыто противоречащего нарративу автора. Собственно, почти все содержание работы просто кричит о том, что «домодерные идентичности» плодились со страшной силой при изменении границ (каждое такое изменение служило поводом задуматься о природе себя и других). Вот Польская корона отгрызает от ВКЛ несколько воеводств на юго-западе, и местные интеллектуалы пытаются создать связный нарратив, который объединит историю Руського воеводства (Галиции/Галичины) с историей новоприобретенных «украинских» воеводств. Попытка эта разбилась о желание поляков довести интеграцию до предела – уния расколола местные элиты на слишком большое количество лагерей. Занятно, кстати, что автор отказывается признавать существование польской шляхетской нации, объединявшей шляхту Короны и ВКЛ. Мол, чушь это все польская, созданная в XX веке для оправдания претензий на восточные кресы.
Та же тенденция начала работать и после присоединения Левобережья к Московскому царству – киевские интеллектуалы почти сразу начали обосновывать верность новых границ, апеллируя к единству славян со времен Владимира I. Все эти примеры очевидно льют воду на мельницу конструктивистов, показывая, что необходимое условие создания идентичностей появлялось при смене границ, вот только до XIX века не хватало достаточного – всеобщего образования.
Интереснее всего было читать про приключения с названиями страны, известной ныне как Украина. После восстания Хмельницкого в употреблении было удивительное количество вариантов. Это и Войско Запорожское (одновременно и организация, и территория), и Малая Русь/Малая Россия (в переписке с московской стороной для отделения от того, что стали называть Россией Великой), и Украина (со смещающимся наполнением), и разные варианты с использованием Днепра, и, внезапно, просто Россия, под которой, если верить автору, понималась территория, подвластная киевской митрополии. Автор утверждает, что на основе местной России киевские интеллектуалы на службе Петра I пытались создать общую идентичность без всяких триединых/двуединых вариантов, напрямую, но закрепился именно вариант Малой Руси – единства во многообразии, так сказать.
Собственно, нельзя не согласиться с автором, что у восточных славян было много вариантов идентичностей, которые пытались создавать со времен Нестора, опираясь преимущественно на религию, династию и язык. Примечательно, правда, что автор не упоминает ни разу толком новгородский вариант, а ведь современные лингвисты утверждают, что, если бы Москва не присоединила Новгород в конце XV века, то было бы у нас не три, а четыре восточнославянских языка (тот раз, когда Новгород упоминается, автор косячит, не понимая, что Новгород уже при московском владычестве заключал договоры с Ливонией не из-за местной идентичности, а из-за того, что Ливония была провинцией Империи, т.е. имела примерно одинаковый с Новгородом статус в глазах московских властей). Но вот с мыслью, что какие-то домодерные идентичности были вневременными и стали основой для «специфических черт» трех имеющихся наций, согласиться нельзя. Государственные границы оказали куда большее влияние, чем домодерные идентичности, хотя бы потому, что эти границы, в первую очередь их изменение, и создавали эти идентичности. Если бы ВКЛ дожала мир восточных славян, починив ВКМ в XIV веке, если бы ВКМ справилось с ВКЛ в XVI веке до того, как ВКЛ соединилось с Польской короной, если бы войны между ВКМ и ВКЛ в целом имели бы другой результат (скажем, Смоленск остался бы в ВКЛ, а Киев попал в ВКМ лет на сто раньше), то современные национальные границы между тремя «славянскими» странами были бы совсем другими (и домодерные идентичности тоже были бы другими).
P.S. Забавно видеть, как создается пропаганда. Так, автор не в курсе, что ариане – это не только древняя секта, но и название одного из протестантских учений (если не ошибаюсь, антитринитариев), поэтому, когда приводит цитату из Грозного, который как раз об этих, протестантских арианах пишет, обвиняет царя в смешивании современного и древнего, вечно, мол, у этих московитов каша в голове.
P.P.S. Спасибо автору за упоминание нескольких работ Валери Кивельсон и Нэнси Коллманн, я их даже в относительно ближайшие планы решил поставить (а одно эссе уже и прочитал).