«Сочная, зёленая, ядовитая цикута! ^[1] Тебе служить эмблемою Афин, а не оливковой ветви!»

(Ганс Христиан Андерсен)

I. Суд

Корабль с феорией^[2] отплыл на остров Делос,

Был ныне год^[3] для исполнения обета Аполлону

Тесея^[4] память чтить за мужество и смелость,

За то, что обреченных спас из бычьего полону.^[5]

Еще за горизонтом не успело скрыться судно,

Как к Агоре́^[6] уж потянулись толпы горожан.

К восходу солнца на базаре стало людно

И был виной столпотворенью не пожар.

Причиною явился суд, что должен состояться,

Хоть их прошло немало за последний срок,

Затронул каждого он, и в стороне остаться

Никто не мог, перешагнув судилища порог.

Ведь подсудимый всем известный им – Сократ

Сказал бы раньше кто, что это все случится,

Осмеян афинянами, конечно, был стократ,

Однако, вот он, перед ними, весь лучиться,

Как будто не его на суд призвали и винят.

С улыбкой доброю глядел и будто вопрошал:

Зачем я здесь, друзья, и в чем я виноват?

Поговорить всегда я рад, но где я оплошал?

Один из обличителей Сократа молодой еще поэт

Вменял в вину, что позабыл философ олимпийцев^[7] имя,

Не верит в них, смущает молодежь, "Скажи, Мелет,

Как мне не верить в них, коль вижу я, обиженного ими?"

Так в шутку отвечал ему Сократ, тот юмору не внял,

Однако, не смутившись, обвиняемый продолжил:

"Согласны, что в неверье гениев^[8] меня Мелет не обвинял?

Коль верую в детей богов, то усомниться разве должен

В самих родителях, еще скажу, что молодежь я развращал

Не более, чем каждый здесь из вас в суде сидящий.

Быть может метод разговора мой отцов их раздражал

И диалог тот не был для невежд щадящий?

Все началось с того, что друг мой пылкий Херефонт,

Прибы́в однажды в Дельфы, вопросил оракула о том,

А есть ли кто мудрей меня и Пифии ответ, как звон

Разнесся по Элладе всей, что я богаче всех умом.

Все это говорю, что б объяснить, откуда клевета пришла.

Услышав изречение оракула, подумал я, что все не так.

Нет, бог, конечно, лгать не может, но мне б не подошла

Та мудрость, о которой он сказал, но все ж я не простак.

И, что б узнать, что бог имел ввиду, пошел искать ответ

Я к тем, кто, как мне думалось, намного был меня мудрей,

Ведь тот, кто занимается делами государства много лет,

Конечно, должен ею обладать, но лишь казался для людей

И для самого себя он только мудр, и я ему сказал о том,

Что возбудило ненависть его ко мне, и тех, кто рядом был,

И от него пошел к другому я, и тот же результат, потом

От государственных чинов к поэтам перешел, но не добыл

Зере́н той мудрости ни у кого, а приобрел зато я их нена́висть.

Моя ж попытка уличить себя в невежестве и опровергнуть

Сам оракул, потерпела крах, и понял я тогда себе на зависть:

Пред божьей мудростью любое знание способно меркнуть.

И, говоря о мудрости оракул полагал, что тот мудрей

Кто, как Сократ познал, что ничего не стоит в этом,

Как только понял я тот смысл, намного стал бодрей,

Но приобрел врагов не счесть, причина моим бедам.

А молодежь, что слушает меня, использует мой метод

И, подражая мне, испытывает так же, как и я людей,

Встречая в изобилье тех, кто думает, что по́лны света,

А выясняется, что мрак ночи их разума убогого светлей.

От этого, те испытуемые злятся не на них, а на меня

И говорят, что негодяй, Сократ, и портит молодежь,

Поэтому напал Мелет с Анитом и Ликоном, но, а я

Хочу спросить вас граждане: зачем вам эта ложь?

Иль жаждете вы от меня слепого преклоненья?

Жалеете, что не привел сюда на суд своих детей?

Не умолял во имя их пред вами, ставши на коленья

Мне дать для жизни ради них еще немного дней?

Тогда б в ваших сердцах проснулось состраданье

И вы б забыли про неверие мое в богов и наказанье

Наверно б минуло меня, и я бы с вами пожил,

С условием, что никогда слова как меч из ножен

Уж больше не покинут грудь мою и буду я ничтожен,

Как кефаред, что без кефары^[9], и стану бесполезен?

Зачем же жизнь такая мне, коль сам низложен,

Как царь, лишенный царства или хлеб, что плесен?

Кто, осудив меня и дальше жить свободно сможет,

Ведь я для вас, как овод для коня, что так тревожит

И, жаля вечно, не дает заснуть, и в этом беспокойстве,

Не позволяя вам забыть себя в обманчивом довольстве,

Что прежде пищи сытной и порочных удовольствий

Ценней всего пред богом мера и желанье совершенства.

Я часто не давал вам стать на путь простой и скользкий

И думая, убив меня, познаете вы наконец блаженство?

И разве я не заслужил от вас в Пританее^[10] бесплатного обеда,

Как олимпийцы^[11], что отличаются лишь только силой мышц,

Но коли наказанье заслужил, то мину дам, ведь я же беден,

Наверное, бедней меня лишь только полевая мышь.

Когда закончил речь Сократ, то были афиняне в гневе,

Особенно за то, что предложил кормить его бесплатно.

Еще прибавилось камней^[12] против него, как будто плевел

В зерне, что стать мукой должна и хлебом благодатным.

И двести двадцать голосов невинность обещали,

На шестьдесят же больше тех, что не прощали

Обычно сразу казнь после суда и назначали,

Но прежде судно с Делоса должно причалить

Покуда не вернется Делиос^[13] к афинским берегам

Пролитье крови запрещают боги и законы,

До той поры быть узником Сократ обязан там,

Где он со смертью вскоре будет обрученный.

И обведя глазами всех присутствующих в зале,

Сказал Сократ: «Ну что ж друзья, меня вы наказали,

Не удивлен я этим, однако ж наш Мелет не с чем ушел,

Коль не было б за ним Анита и Ликона^[14], он приобрел

Довольно крепкую опору в их лице, но не весе́л

Лишь сам поэт лицом, и вряд ли рад своей победе.

Не мудрено же это, ведь не в бою ее он приобрел:

Пал клеветой его сраженною старик, что слаб и беден.

Поторопились вы немного афиняне и, подождав чуть-чуть,

Дождались бы спокойно смерти вы моей, ведь стар уж я,

А так пойдет о вас дурная слава меж людьми, как муть,

Что реку чистую способна сделать непригодной для питья.

Кто захотят хулить вас, верно скажут, что погубили мудреца,

Хоть о себе сказать подобного, конечно, не осмелился бы я,

Не я ли бесконечно заявлял, что ничего не знаю, но конца

Не ожидал увидеть все ж такого для себя, вы ждете от меня

Чтоб сам сказал о том, какого я хотел бы от суда венца?

Уж говорил вам, что в Пританее обед мне б подошел,

Но вам, как видно, оказалось жаль лепешки и яйца,

Ведь за столом я еще долго разговоры с вами б вел.

Тогда конечно же изгнание мое, спасенье круг для вас.

Вот это приняли бы вы охотнее всего, но посудите сами:

Коль вы не в состоянье вынести меня и моих фраз,

Неужто на чужбине будут рады мне и встречен я цветами?

Конечно нет, и хороша б была моя судьба на склоне лет:

Покинуть родину и быть гонимым отовсюду людом,

Поскольку я и там бы говорил, а молодежь, словно на мед

На речь мою как пчелы прилетела б, а отгонять их буду

Вмиг разъярившись, выгонят меня они и сами, а не стану,

Так их отцы, как впрочем тут и вы, меня от них погонят.

Вы скажите: «А может говорить, Сократ ты перестанешь

И проживешь спокойно так до самого конца, пока схоронят»?

А, если вам скажу, что против бога выступлю, коль замолчу

И выбрав вместо речи немоту, покой свой точно потеряю,

Что лик создателя в беседе с человеком я открыть хочу,

А коль прервется диалог с людьми мой, то и с ним – я знаю.

И потому молчанье для меня, как ваш вердикт о смерти,

И мой Демоний^[15], что обычно говорит, сегодня так инертен,

Как видно афиняне, для меня, произошедшее здесь благо,

Иначе не позволено мне было б совершить такого шага.

И смерть не зло, и не кончается под крышкой саркофага

Любая жизнь, а там, куда приду, уйдя от этого суда земного,

Ждет суд меня Миноса, Радаманфа, Триптолема и Эака.^[16]

Чего б ни о́тдал каждый тут, чтобы побывать хотя б немного

В компании с Орфеем^[17] и Гомером^[18], Гесиодом^[19] и Мусеем^[20]

И если это правда, я хотел бы умереть хоть сотню раз,

Коль мог бы побеседовать с Агамемноном или Одиссеем

За разговоры те не убивают, ведь мертвые блаженней нас.

По отношенью к смерти судьи, вы в благое тоже верьте

И истина лишь в том, что ничего дурного быть не может

С хорошим человеком в этой жизни или после смерти,

Поскольку о его делах любых пекутся боги, мне ж положен

Такой удел от вас скорее не случайно, да и знаменье тоже,

Меня не отвратило от него, и я не в гневе на судейство ваше,

Хотя оно достойно порицанья за желанье наказать построже,