© С. Москалёв, 2025

© «Время», 2025

Смотри в свое Сердце, как только увидишь Любовь – больше никогда не отводи глаз.

Хазрат Инайят Хан

Пролог
Москва – Юг

Москва

Москва встретила Алима мельчайшим дождем, ветром и пронизывающим холодом. Проходя по Никольской улице, он увидел странный предмет в окне аптеки Феррейна. Несмотря на раннее утро, аптека работала, и Алим вошел, чтобы немного согреться. Купил коробочку мятных пастилок и спросил аптекаря:

– Простите, а что это за прибор у вас на витрине?

Аптекарь в очередной раз убедился, до чего плодотворна идея хозяина выставить на витрину нечто таинственно-привлекательное.

– Это аламбик, – сказал он, – перегонный куб. Как видите, тут есть медная бутыль, в которую кладут цветки, заливают их водой, а затем нагревают. Нагретый пар движется по тонкой трубке, уносит с собой эфирное масло цветков и попадает в сосуд с водой, где эфирное масло остывает и всплывает на поверхность. Его собирают и используют для лекарств или духов.

Алим кивнул. Он вспомнил, что когда-то читал об этом. Это был инструмент для извлечения того, что дает цветку аромат, – его сущности. Тогда он и представить себе не мог, что скоро ему предстоит оказаться там, где сущность извлекают не из растений, а из людей.

До начала путешествия в Индию оставалось два дня. Пароходная компания пока не открылась, и Алим решил навестить Николая Говорова, приятеля со времен учебы в последнем классе гимназии, а затем и в Лазаревском институте восточных языков. Говоров теперь служил в Городской думе. Аристократическое происхождение и титул князя помогли ему в его двадцать четыре устроиться на престижное место. Он жил на Арбате, и Алим неспешно отправился к нему, останавливаясь и разглядывая витрины, желая потянуть время и дать своему другу подольше поспать. Но как бы ни были неторопливы его шаги, в конце концов он, как черепаха, убегающая от Ахиллеса, подполз к линии, где старые московские двухэтажные доходные дома мешались с новыми – теми, что кое-где несли на себе отметины русского стиля, какой недавно стал моден в Москве. Как раз в таком доме и жил Николай.

Дверь открыл Петрович, в прошлом учитель военной гимнастики, которого отец Николая пригласил жить в их большой пятикомнатной квартире. Был он не слугой, а скорее компаньоном отца, с которым они служили когда-то в одном полку. В силу жизненных обстоятельств, среди которых было пристрастие к питию горячительных напитков в сочетании с глубокой религиозностью, Петрович в преклонные свои годы оказался на улице. Покровительством Николаева отца он пользовался за какую-то важную услугу, оказанную тому в молодости.

Петрович сообщил, что Николай поехал в Нескучный сад купаться в Голицынском пруду, и предложил подождать в теплой гостиной. «Как же я забыл!» – подумал Алим. Он знал, что уже несколько месяцев, начиная со знаменитого «Ежегодного заплыва» 1897 года, как его приятель взял на себя суровое обязательство каждое утро купаться в пруду, невзирая на погоду. Там, в Нескучном, собралась небольшая, но крепкая компания настоящих спортсменов, выносливых мужчин, которые что ни утро с семи до девяти купались рядом с заведением, где москвичи пили искусственные минеральные воды. Вода в пруду была пусть и холодная, тем более зимой, однако достаточно чистая и пригодная для купания – в отличие от Москвы-реки, в которой приходилось купаться с лодки на самой середине потока. Поблагодарив Петровича, Алим все же решил отправиться в Нескучный, хотя путь туда был неблизкий, и застать приятеля за аскетическими подвигами.

Купальщики Нескучного сталкивались с двумя трудностями: сохранность одежды, оставляемой на берегу, и благопристойность при переодевании, поскольку в нашем мире всегда находятся те, кто не готов делать то или другое сам, но не упустит удовольствия понаблюдать, как это делают другие. Образовались два лагеря постоянных посетителей: купальщики и те, кто с завистью, а кое-кто и с осуждением на купальщиков глазел.

Николай скромность блюл посредством фиолетового халата, набросив который, он переоблачался после купания. Именно по этому халату Алим сразу же заприметил его среди небольшой группы спортсменов-энтузиастов, стоявших под двумя большими вязами. Друзья обнялись и решили вместе пройтись по утренней Москве.

Николай был почетным членом Императорского Российского общества спасания на водах, которое одной из главных целей ставило себе обучение плаванию, а также обеспечение опасных речных мест средствами для спасения жизни – лодками и спасательными кругами. В уставе общества было написано: «В основу руководящих Обществом принципов поставлено безусловное бескорыстие по отношению ко спасаемым. Спасание же вещей, багажа погибающих строго воспрещается». Покровительницей общества была сама императрица Мария Федоровна. Но для того, чтобы кого-то спасать на воде, нужно по крайней мере самому уметь плавать. Этот навык и осваивала компания молодых людей, приучая себя плавать в любую погоду. Удачно, что пруд в Нескучном был неглубоким, в самый раз для занятий и для того, чтобы перебороть страх. Еще Петр Великий во время наводнения в столице сам подавал пример храбрости, спасая тонущих, и призывал солдат: «Сам погибай, а товарища выручай!»

Более тридцати лет в Нескучном устраивали состязательный заплыв на двадцать саженей. Прошлогодний заплыв состоялся в девять утра на Рождество, в вырубленной полынье, и его Николай, к собственной досаде, проиграл какому-то лейтенанту и еще двум господам, один из которых был кронштадтский морской офицер. А так хотелось получить скромную, но желанную памятную медаль! Николай продолжал лелеять надежду как-нибудь отыграться, хотя у него уже и был серебряный памятный знак для ношения на кокарде – из Андреевской ленты, его он удостоился за спасение тайного советника, который неосторожно, будучи в подпитии, купался в Волге рядом со своим имением в Рыбинске. После того спасения чиновник приложил все усилия, чтобы отблагодарить своего спасителя памятным знаком.

Николай был эксцентриком и разрывался между государственной службой и тягою к искусствам. В России быть чудаком и оригиналом, как ни странно, даже почетно. Человек с умственным заболеванием «страдает» от своего поведения, тогда как эксцентрик счастлив в том, как он живет, и в том, что делает. Благодаря этому эксцентрики не бывают сумасшедшими.

Деревья в Нескучном все еще были укутаны морозной утренней дымкой, ночью было прохладно, и потому над домами витал приятный и уютный запах березовых и сосновых дров и угля. Для Алима это был запах утра в большом городе.

Сперва шли по набережной, дошагали до Крымского моста, железными конструкциями напоминавшего Алиму Эйфелеву башню, положенную горизонтально. Решили перейти реку по Малому Каменному и двинулись дальше по Кремлевской набережной, чтоб посмотреть на Покровский собор, именуемый в народе Василием Блаженным. А там уж и до Рождественки недалеко.

После купания Николай иногда заходил в трактир «Яма» – выпить чаю и посмотреть на собиравшихся там «искателей истины». Туда и направились друзья, поскольку все рестораны в такой ранний час были закрыты. А собирались в «Яме» люди странные, с горящими глазами. Алим любил такие места «для своих», где все понятно, уютно, и пусть посетитель за соседним столиком вас не знает, но он все равно как бы знакомый – через друзей или дальних родственников. «В нашем мире, – думал Алим, – где все так быстро меняется, существование подобных живых старинных мест говорит о небесном покровительстве. Без такого покровительства даже благие начинания рассыпаются в несколько лет». Тем более радостно было провести здесь время с другом, да еще и перед дальней дорогой.

Трактир этот был тайный, полуподвальный, случайные прохожие с больших улиц его б не нашли. Время от времени «Яму» посещали благополучные и порядливые православные, чтобы послушать сектантов. Они говаривали: «Занятно послушать заблуждающихся…» Слушали и иногда уходили с опущенной головой и разбросанными мыслями: «А ведь правда! Что-то неладно у нас…»

В этот ранний час трактир был закрыт, но хозяин внутри готовился к приему гостей. Николай помахал ему с улицы, и тот, улыбнувшись, открыл и впустил их внутрь. Хитрость состояла в том, что нужно было занять столик в дальнем зале, возле натопленной изразцовой печки, и до чего же приятно после прогулки посидеть под теплым печным боком, выгоняя из тела остатки стужи! Они прошли вглубь заведения и спустились по трем ступенькам, попросили чаю и что-нибудь поесть, и дружелюбный хозяин предложил им пирожки с капустой, оставшиеся со вчерашнего вечера. Пирожки те делали славу заведению. Когда завсегдатай трактира уезжал из Москвы на несколько месяцев, по возвращении он приходил в «Яму», заказывал пирожков, сосредоточенно съедал несколько, запивал чаем, и только после этого возвращение домой считалось состоявшимся.

По трактиру неторопливо скользил половой в белой рубахе, брюках и фартуке, и облачение его составляло яркий контраст с не слишком чистым полом и закопченным махоркой потолком. На стене в нише стоял фонарь, и в нем горела свеча, а напротив, на другой стене, висела огромная икона Николая Чудотворца в золотом окладе. Иконы эти очень популярны стали в трактирах после коронации 1896 года. Получалось, что лампаду перед иконой повесить нельзя: люди тут пьют и курят, но живой огонь все же присутствует, пускай и в старом жестяном фонаре.

Понемногу подтягивались люди. К их столу подсел знакомый Николая, пожилой художник, много поездивший по Северу. Он горел желанием рассказать забавную историю, которую уже две недели как обсуждали в «Яме».

– Два рабочих, – начал художник, – поспорили о силе действия иконы. Причем поспорили на четверть водки, что само по себе уже курьез. Один говорил, что в машинах – например, в паровозе – действует нечистый дух и он испугается иконы. Решили произвести опыт – веру и безверие проверить на практике. Вышли на железную дорогу где-то в Кунцево, один из рабочих встал с маленькой домашней иконой архангела Михаила на рельсы. Когда машинист поезда, отошедшего от платформы, увидел на рельсах человека, машущего чем-то, он подумал, что на рельсах случилась авария, и остановил паровоз. Победивший в споре сбежал с насыпи, радостно обнял приятеля и… потребовал четверть водки!

Алима это потрясло. В патриархальной Астрахани таких чудес богоискательства он не встречал. Ай да Москва! Неспроста говорили: «Европа надеется на Россию, а Россия на Москву».

Алим вспомнил, как знакомый студент, побывав в Оптиной пустыни, передавал совет одного тамошнего старца не искать подтверждения своим словам в Библии. В ней, по словам старца, можно найти подтверждение чему угодно, даже нехорошему и жестокому, а смотреть нужно, как написано в Евангелии. Важно, чтобы сомнение не стало убеждением, а потом и осуждением.

За соседним столиком старик что-то объяснял молодому парнишке.

– Ну что ты, брат, приуныл? Чего ты хочешь? Смотри, какой богатый, веселый мир! Все твое. Какой дом ты желаешь? Выбирай! Весь мир наш! Все его радости – наши радости! Зачем тебе золото и бриллианты, когда сам Бог на тебя смотрит и улыбается… А люди тоскуют, потому что им привили болезнь – веру в смерть. Смотри! Ведь в Писании же сказано: «Всякий живущий, верующий в меня, не умрет. Веришь ли этому?»

– Но отчего же никто не живет вечно? – усомнился молодой.

– Чудак! Умирают, потому что веры мало! А разве все тайны нам открыты? Есть, брат, есть люди, живущие вечно, вот хоть в Беловодье, но мы просто их не встречали, а встретивши – не признали бы, тут внутреннее око должно быть открыто!

– А вот Василий Кириллович говорит: «Всё в табе, всё в любве», тут и ехать никуда не нужно, ни в Беловодье, ни в Светлояр, – спорил со стариком молодой.

А кто-то рассказывал про комету, которая точно прилетит 12 июня, и с этого начнется Царство Божие на земле. При этом, как только наступит пришествие, избранных переселят на другую планету, землю очистят огнем от всех грехов и потом вернут обратно! О чем только не говорили в «Яме»!

Вышли на улицу, в неожиданное московское потепление на излете зимы, еще на днях такой недоброй. И хотя давно должны были они разойтись каждый по своим делам, но случается так, что интересная беседа удерживает людей вместе, и Николай все никак не хотел бросить разговор, завязавшийся у них с Алимом в трактире:

– Ты помнишь восстание сипаев в Индии? В министерстве говорили, что некий важный делийский мулла называл англиканского священника фанатиком, потому что тот, как и все фанатики, считал, что Бог назначил его исполнить миссию обращения всех индийцев в христиан. Наиболее ретивые из прихожан этого проповедника, военные, у себя в частях перед строем читали Евангелие, заставляя туземных солдат сипаев-мусульман все это слушать. То есть сами сотворили бунт.

– Ну, достаточно посмотреть вокруг, – продолжил Николай, – люди, которым не хватает сил что-то делать самостоятельно, смущают окружающих, особенно людей сильных, чтобы с помощью этой чужой силы делать свои дела. Не хватает денег, значит, нужно объявить кого-то безбожником, пойти и ограбить его. Беда всех новых пророков в том, что они начинают обличать других если не в греховности, то по крайней мере в глупости и слепоте. На самом деле это показывает, что они во всемогущего Бога не верят, а верят в какие-то удобные для них фрагменты и цитаты из Писаний.

– При игре в шахматы на пять ходов вперед без ошибок во всем мире могут видеть десять человек, – говорил Николай, – Стейниц или Ласкер… Это всего шестьдесят четыре поля и тридцать две фигуры, а мир – это бескрайняя доска с одним миллиардом фигур. Кто тут может рассчитывать ходы? Конечно, чем глупее человек, тем больше он склонен думать о своем уме в превосходной степени, но заканчивается это тем, что, не в силах понять сложнейшее устройство мира, они выбирают простые методы управления: сломать построенное и создать хаос, и все это с далекими и непредсказуемыми последствиями.

– Мне кажется, есть области, в которые никому хода нет, – согласился Алим, – это личная внутренняя вера каждого человека. Все в мире, кроме катастроф, имеет органическое, растительное какое-то происхождение. Ты же знаешь, я сам отчасти индиец, хотя и астраханский, нас именуют «агрыжанцами», что означает «выходцы из Агры». Так вот, я скажу: если у индийцев, в их культуре, выросло нечто диковинное, нечто напоминающее причудливое дерево, пусть непривычное и непонятное, то зачем его спиливать? Пусть растет.

Друзья в задумчивости замедлили шаг, незаметно разговор пошел в неприятную для обсуждения сторону, так бывает, когда что-то болит и все внимание утекает в это место. Молчание прервал Алим, вспомнив, что пароходная контора уже открылась и пора идти.

– Обещаю собрать для тебя в Индии побольше сведений от местных очевидцев и участников, свой урду я подтянул по мере возможности, попробую описать ощущения и настроения. Подробности уже есть в сотнях книг, и они ничего не объясняют, а, наоборот, рассыпают картину на тысячи фрагментов. Может быть, именно мои ощущения дополнят твой взгляд и сделают картину более достоверной. Но пока сам не знаю, как все сложится с моей поездкой в Дели. У меня есть несколько семейных обязательств, которые я должен выполнить, и для «Русского слова» я обещал писать корреспонденции. А еще надо для журнала «Жизнь» привезти статью об индийской музыке. Последний раз о музыке индусов писал профессор Московской консерватории Размадзе десять лет назад, вот и все мои знания о ней. Как я буду статью эту сочинять – ума не приложу.

Друзья обнялись, и Николай на прощанье сказал странную вещь:

– Помнишь, как мы читали из Эпикура? «Следует выбрать кого-нибудь из людей добра и всегда иметь его перед глазами, – чтобы жить так, будто он смотрит на нас, и так поступать, словно он нас видит».

На юг

Проведя две недели в пути на австрийском пароходе, вышедшем из Одессы, Алим наконец ступил на благословенную индийскую землю – родину предков. Корабль его дважды побывал в серьезных штормах, прошел по Суэцкому каналу в Индийский океан и пришвартовался в Бомбее. Индийская община в Астрахани, к которой принадлежала семья Алима, существовала уже триста лет. Сохранились Агрыжанская слобода и подворье, где и теперь живут индийцы – и мусульмане, и индуисты, у последних даже есть свой действующий храм. Очень хотелось Алиму посетить Агру и посмотреть на Тадж-Махал – памятник любви и преданности.

На корабле Алим познакомился с русским купцом, который часто сидел на верхней палубе и читал старую библию. Они разговорились, и оказалось, что купец этот с юности мечтал найти Беловодье и однажды от кого-то услышал, что находится оно не на Алтае – там бывали многие, но ничего, кроме холодных скал, не нашли, – а в Индии. И в Индию он едет, чтобы своими глазами удостовериться, что там что-то есть – есть люди настоящей православной веры.

Еще в Астрахани Алим в определенную пору жизни с головой ушел в кипучую народовольческую и нелегальную деятельность, где полагаться приходилось только на ловкий ум и смекалку, а также порой и на чистую удачу. И ему было приятно встретить человека уже немолодого, в летах, но не утратившего стремления найти свой идеал и не отчаявшегося в поисках.

Дорожная контора Кука устроила так, чтобы, минуя бомбейскую жару, которая вместе с влажностью была непривычна европейцу и довольно быстро могла свалить его в лихорадку, Алим смог в тот же вечер сесть в экспресс Бомбей – Дели и напрямую проследовать к цели своего путешествия. Хотя точно описать свою цель он не мог – скорее, это был набор указателей-стрелочек, какие ставят в парках, чтобы показать общее направление. Эти вот стрелки совокупно и составляли для него один большой указатель.