© Мильшин С.Г., 2025

© ООО «Издательство «Вече», 2025

* * *

Пролог

Крупные клеверные головки раскачивались перед лицом, обволакивая запахом незрелого мёда. Над головой вздрагивали нежно-зелёные кончики крепких дубовых веток – нынешняя уже поросль. Гой^[1] Воинко – разведчик дружины русичей тихонько, не щевелясь, втянул ноздрями цветочный аромат. И не ощутил его. Напряженный взгляд, спрятанный меж былок, тело дрожит, словно выгнутое крепкой рукой копьё, и тревога в душе. Что-то не так.

Напротив дубового леска, саженях в ста, возвышались стены-колья храма Белбога, обвитые повиликой. По краю арочного входного проёма с рунами под сводом, славящими Бога Света и освещающими входящих, шелестела мелкая подсохшая листва. Воинко слышал, что в прежние лета храм стоял без ограды, открытый на все стороны света, сверкая на солнце золотыми и серебряными украшениями – подношениями русичей. Но в один срок огромное стадо туров, сорванное с места непонятной для человека тревогой, покатилось на восход, поднимая пыль до самого неба. Волхв, гостивший в дальнем селении, где лечил упавшую с седла дочку местного боярина, спасти божий престол не смог. Стадо туров наводнением пронеслось через незащищенное оградой капище, сровняв храм с землёй. После того случая и появился вокруг светлого места высокий частокол.

Что-то беспокоило Воинко, что-то неуловимое, словно касание лёгкого ветерка влажной щеки. Ощутив неясную тревогу при приближении к родным местам, он оставил коней привязанными к дереву в чаще, а сам, сделав солидный крюк по заросшему дикотравьем дубняку, оказался перед храмом. Здесь и залёг в густом клевере напротив входа.

Высоко, в голубой бескрайности утопал хищный сапсан, вольно раскинувший упругие крылья. По левой стороне, если повернуть голову и приподняться, можно было разглядеть соломенные крыши родного села Воинко – Хотмы, вытянувшегося вдоль широкой реки Донец. Ещё закругляя путь через дубняк, Воинко глянул сверху на крайние дома. И ничего подозрительного не заметил. По привычке отыскал камышовую крышу своей избы в окружении яблонь и груш. Как-то там сейчас матушка? Отец погиб в стычке с хазарами, когда парень только ходить выучился, с той поры так вдвоём и живут.

Какая-то баба, покачивая пустыми ведрами на коромысле, спускалась под откос к речке. На другой окраине мальчишки запускали змея. Треугольник мирно трепыхался на ветру, угадывающийся солнечный лик улыбался в складках ткани. Вроде ничего тревожного. Но вот здесь…

Три дня, меняя коней, Воинко неспешно двигался к дому. Шёл спорой рысью. Сильные, высокие русские жеребцы, легко выдерживали темп, тем более что Воинко старался почаще пересаживаться на заводных. Останавливался один раз в день у ручья или родника, встречавшихся тут изобильно. Ослабляя подпруги, выгуливал недолго, пока не остынут. Напоив, отпускал на луг. Пока кони хотя и без удовольствия, но методично объедали подвяленную на жарком Ра траву, спокойно перекусывал сам. В заплечном мешке ещё оставалось немного вяленного мяса да кусок овечьего сыра. К ночи искал место где-нибудь у перелеска. На широкой залитой лунным светом степи его могли увидеть издалека, а вот в тени кряжистых дубов или высоченных ясеней парень оставался незаметным для любого самого пристального взгляда.

Коней отпускал пастись, спутывая. Обученные животные держались неподалёку от хозяина, иной раз напоминая о себе тихим всхрапом, словно говоря: «Не волнуйся, мы рядом». Умные жеребцы днём в степи замечали следы стремительных волков, сторожась, а ночью нет-нет, да и замирали, расслышав далекий вой. Разведчик, угадывая сквозь сон мягкий шорох копыт, не просыпался.

Атаман отправил Воинко с опережением отряда вёрст на тридцать. Парень второй раз участвовал в охранном походе. В прошлый раз всё прошло спокойно, за более чем сорок дней – срок, который требовался бойцам для обхода своих земель, отмеренных чертой, пропаханной былинным Ильёй, не встретили никого из вражеского стана хазаров или залётных степняков. Воинко держался уверенно, а за особые таланты – волчий нюх и острый глаз птицы-хорса – его прозвали почётным именем Рысь.

Теперь атаман доверил отроку ответственное дело – прокладывать путь. За ним с небольшим отставанием двигался передовой отряд разведчиков. Когда степь разбегалась до ококрая, не зажатая перелесками, на самой границе видимого, он угадывал движение бойцов, издалека казавшихся легендарными полканами – полулюдьми-полулошадьми. Бойцы шли ровно, не опасаясь засады, зная, что даже подстреленный из-за куста вражеской стрелой в самое сердце, Воинко, прежде чем уйти в Ирий, успеет уронить знак опасности на пути отряда. Знак – зачарованный амулет с живущим в нем духом Чура – бога-охранника, с виду всего лишь серый камушек – Воинко всю дорогу зажимал в кулаке. Камень обладал способностью впитывать тревожное настроение хозяина, живого или мёртвого, и передавать его на большое расстояние. Отряд разведчиков позади сплошь состоял из характе́рников, для которых ничего не стоило уловить тревогу, испускаемую камнем, за две-три версты. Но пока Рысь был спокоен – спал и камень.

Воинко вспомнил слова волхва Бронислава, от которого атаман и получил амулет, посетив жилище старца вместе с несколькими воинами перед походом.

Сидя на лавке, устало опустив узловатые кисти меж колен, заросший как ствол ивы, несколько лет пролежавший в воде, белоголовый, но до сих пор не седой, несмотря на свои сто пятьдесят лет с гаком, волхв негромко изрёк:

– Амулет – ваша защита, ваше спокойствие в степи. Но больше я рассчитываю не на камень, а на родовые силы, на помощь Богов – суть предков наших. Они помогут в трудный миг. Без их защиты, да без вашей отваги и опыта дедов ваших, этот амулет не больше, чем речная галька. Помните – ваша сила – это вы сами. Прислушивайтесь к своим чувствам – они не обманут.

Столетний помощник Бронислава, шустрый и по случаю серьёзный Матвей вручил воинам заговорённые камни, приговаривая обережную скороговорку: «Вот, камень-аладырь, вражду почует, как ясырь».

Воинко переложил амулет в другую руку, и потная ладонь шоркнула о штанину.

«Что же случилось с Брониславом? Стоящий нескольких воинов, он владеет такими приёмами, до которых Воинко ещё расти и расти. В крайнем случае, волхв мог отвести врагу глаза. Если его убили, то только расслабленного, не ожидающего удара. А это означало, что среди русичей завёлся предатель. – Гой мотнул головой, отгоняя неприятные мысли. – Нет, не может быть».

Будь волхв жив, Воинко почувствовал бы его даже за сто шагов. А уж старик его и того дальше. Уже бы вышел за частокол, щурясь на Ра, насмешливо призывая парня подойти, а не протирать штаны в траве. Но сейчас гой не слышал Бронислава, он вообще ничего не ощущал, кроме непонятной и незнакомой тревоги. Камешек в руке ощутимо потеплел. Воинко только крепче сжал его.

Отложив в сторону лук, перекинул через голову колчан со стрелами. Там они не понадобятся. Ещё раз пристально окинул взглядом стены, арочный вход. Тихо. Как-то даже слишком тихо.

«Надо решаться. Так и до листопада досидеть можно».

Миролюбиво жужжали две пчелы-труженицы, примеряясь к клеверной головке, на крепкой травинке замер, словно умер, голенастый кузнечик. Воинко, теперь не отрок безусый, семнадцати лет от роду, а опасный для врага боец Рысь, беззвучно выдохнул. Мысленно пробудив дремлющие до поры силы Рода, не потревожив кузнечика, пополз. Ритмично извиваясь, как учили, парень двигался ко входу в храм. Чем ближе к утопленному в зелень проёму, тем тревожней на душе. В один момент он даже приостановился, прислушиваясь к собственным чувствам. Внутри – там, где жил сгусток души, разливалось чувство опасности. Разведчик чувствовал, как оно заполняло клеточки тела, дрожащего в предвкушении схватки, ощущал, как нагревал кожу ладони оберег, и невольный страх рождался около Ра-сплетенья.

«Нет, я не испугаюсь. Ни за что! Чтобы ты не пророчил, Чернобог. Белбог всё равно сильнее, и ни тебе с ним тягаться». Крепко сжав зубы, Воинко упрямо двинулся дальше. И странно, только переборол себя, как страх отступил, оставив лишь капельки пота на лбу под обережной повязкой, придерживающей длинные волосы цвета соломы-половы, за которые русичей его племени иногда называли половцами. У входа Рысь пружинисто вскочил на ноги. Не глядя выдернув из ножен на поясе нож, попытался что-нибудь разглядеть через узкую щель входа. Пусто. Плоский камень с отпечатком ладони Белбога, подсохшие цветы – приношения у подножия, за ним – частокол, и всё. Горячий амулет едва не выскользнул из потной ладони. Опасность! Присев, Воинко осторожно уронил камень в траву немного в стороне – куда смог дотянуться. Одними губами три раза выговорил девиз русичей, помогающий в бою: «Ура, Ура, Ура», – пальцы покрепче зажали нож. И, больше не колеблясь, нырнул в проём.

Уже в прыжке, кувыркаясь через голову, краем глаза заметив силуэты выстроившихся вдоль стен врагов, понял, что проиграл. Его ждали. Одним незаметным движением успел скинуть нож в сапог.

– Шустрый малый.

Напряжённый голос, которому его владелец попытался придать сарказм, оглушил.

Не вставая, гой метнул взгляд по кругу. Выстроившись вдоль частокола, ухмылялись смуглые воины. Хазары! Десяток. В руках натянутые до половины луки. Нечего и думать о сопротивлении. И что самое страшное: у забора небрежно кинуты два бездыханных тела – Бронислава и какого-то белокурого мальчишки, лет пяти. Так вот как они застали волхва врасплох! От сердца отлегло: нет, не может быть среди русичей предателей! Наверняка хазары подкараулили отрока у села. Притащив сюда, зажали рот, чтоб не кричал, и втолкнули в капище. Увидев мальчика, Бронислав замешкался, и этого хватило ворогам, чтобы выпустить две стрелы, сейчас торчащие из тела волхва.

Предводитель хазар – толстый мужик с животом-тыквой, свисающим между расставленных ног, что особенно удивило Воинко – у русичей толстых не было, в тёмно-зелёном походном суртюке, подпоясанном ремнём, на котором болтались ножны дорогой работы, восседал на камне Макоши, поигрывая золотым кулоном с ликом Богини судьбы. Воинко даже хмыкнул про себя – не стоит так с великой Богиней, да к тому же женщиной – не простит.

– Ну что, парень?.. – дёрнув кадыком, десятник спрятал кулон в пухлую суму, где, похоже, уложены были и остальные драгоценности храма.

«Нервничает, – понял Рысь. – Что это он, меня, что ли, боится? Это с десятком лучников-то?»

– Разговаривать будешь? – хазарин обвёл воинов торжествующим взглядом, словно пересчитав. Они, наглые, сильные, уверенные в превосходстве над негрозным с виду бойцом русичей, ухмылялись. И даже ослабили луки, а некоторые и вовсе опустили. – Жизнь сохраним.

Хазары хохотнули.

Гой скривил губы, сдерживая ярость.

– Пошёл ты…

Не сильно удивленный, предводитель картинно всплеснул руками. Пузо волнообразно заколыхалось.

– Нет, ну ты смотри. Я же как лучше хотел. Жизнь обещал, а ты, значит, неблагодарный, грубишь. Ну, ну, – он кивнул ближайшим лучникам. – Взять его.

Воинко напрягся. Он понимал, живым не оставят в любом случае, зачем им свидетель?! Если уж пришёл черёд отправляться к предкам, чего он по большому счету не боялся – все там будем, – то уйдёт не один. Хотя бы вот этого здорового, кривоногого, шагнувшего в его сторону с глупой ухмылкой на лице, но заберёт с собой, а если повезёт, то и ещё кого-нибудь прихватит. Вот второй, тощий, тоже шагнул. Ну сам судьбу выбрал.

Ладонь незаметно мазнула по коленке, пальцы тронули за голенищем деревянную рукоятку ножа.

Хазары, ухмыляясь, приблизились к русичу. Перекинув косичку-пейсу за ухо, громила протянул руку, намереваясь ухватить застывшего, словно камень, пленного за шиворот. Воинко вскинулся, и нож, с противным хрустом разрезая мышцы и царапая кости, вошёл в грудь хазарина на всю длину. Словно наткнувшись на невидимую стену, враг замер. А в следующий момент осев перед русичем на колени, ткнулся лбом в подошву его сапога. Тощий хазарин оказался проворней. Откачнувшись в сторону успел отбить окровавленное острие, птицей взметнувшееся к тонкой шее. Но русич уже на ногах. Вторым движением, по всем правилам русбоя запутав ложным махом противника, успел воткнуть нож в выставленную для защиты руку. Выпустив ставшую скользкой рукоятку, Воинко прыгнул головой вперёд, будто в омут, на визжащего от боли врага. Рысь не услышал щёлкнувшей тетивы, только почувствовал, как что-то раскалённое вошло в плечо, земля попрыгнула, и он неловко повалился на поверженного хазарина. Вражеская шея хрустнула, и парень затих подмятый русичем. А потом пришла тьма.

* * *

Воинко слышал голоса, они пробивались в сознание, словно через толстый войлок. Говорили рядом, но о чём, он долго не мог понять. Или думал, что долго. Гой возвращался в сознание медленно, шажками. Сначала почувствовал, что связан, затем вернулись ощущения, накрыла боль в плече, тупо ныла голова. Похоже, по ней ударили чем-то тяжёлым. Он с трудом открыл глаза, и… память стремительно вернулась, а сознание прояснилось.

– Очнулся, кажись, – знакомый голос звенел от сдерживаемой ярости.

Ничего не изменилось. Так же стояли у стен враги с опущенными луками, сидел на камне их предводитель, вот только хазаров стало меньше на два, и взгляды оставшихся в живых были теперь не такие расслабленные. Сам же Воинко почти висел на верёвках, привязанный к жертвенному столбу – лику Белбога. Через силу парень укрепился на ногах.

Зло глянув на очнувшегося русича, десятник выдавил:

– Двоих парней моих убил, скот. Ты думаешь, подвиг совершил? Ничего ты не совершил. Хотел бы своим помочь – себя убил. А так, все равно заговоришь. Знаю, ваши основные силы в походе, село без прикрытия. И сейчас ты нам поведаешь, сколько в Хотмах воинов и откуда лучше зайти, чтобы застать врасплох. Нам нужны ваши побрякушки и ваши женщины – за них хорошо платят в Саркеле. Ну, говори, пока я добрый. Скажашь, умрёшь быстро, без мучений.

Воинко с трудом проглотил вдруг ставшую густой слюну:

– Пошёл ты.

Гой Рысь знал, как сделать, чтобы его тело перестало чувствовать боль. Это умение было одним из самых главных в тех знаниях, которые русичам передавал волхв. Нужно было представить, что предмет, причиняющий боль, это лёгкое пёрышко, от которого телу становится щекотно. Конечно, научиться этому невероятно сложно. Снова Воинко вспомнил добрым словом погибшего волхва и его помощника деда Матвея, гонявшего их – молодых бойцов – до седьмого пота. «Может быть, наши успеют, – мелькнула мысль. – За мной Креслав и Ставер идут, мои одногодки, уже опытные…» Сильнейший удар под дых прервал размышления Воинко, заставив согнуться, насколько позволяла верёвка. Задохнувшись, он опять чуть не потерял сознание. Следующий удар в лицо сломал нос, губы залило кровью. Мучитель – крепкий с широкими плечами и волосатыми руками – оглянулся на десятника, ожидая приказа. Судя по тому, что хазарин снова ударил русича, на этот раз по рёбрам двумя руками, сложенными в замок, приказ последовал. В боку у Воинко что-то хрустнуло, и он, усилием воли превращая поток боли в лёгкое щекотанье, хрипло рассмеялся. Кровь выступила на губах. Откашлявшись, он сплюнул в сторону врага. Не попал.

Волосатый, готовивший следующий удар, от непостижимости смеха, замер. И вопросительно оглянулся на десятника. Кто-то подошёл поближе, край рубахи русича задрался. Хазары внимательно осмотрели бок парня. Рана как рана: набирающая по острым краям синеву красная вмятина, явно сломанные рёбра – два или три. Почему же он смеётся? Сошёл с ума? Не похоже. Серые глаза чисты, без мути. Взгляд твёрдый, ни грамма страха. Какой-то не такой пленник. В лёгком замешательстве приблизился десятник. Запустил ладони за пояс, широко расставил ноги напротив. Чуть склонив голову, внимательно всмотрелся в лицо русича. Воинко устало опустил голову. Ему были отвратительны их ощупывающие скользкие, как шкура лягушки, взгляды. Губы еле слышно прошептали: «Белбог, отомсти за меня». Десятник, увидевший движение губ и не разобравший ни слова, принял за слабость: «Просит пожалеть». Кивнув волосатому, отошёл на два шага, чтобы не забрызгало кровью.

А в следующий момент произошло непонятное. Замахнувшийся хазарин бросил за спину дикий взгляд. Медленно прогибаясь назад и оседая, закинул руку за плечо, пытаясь ухватить торчащее из-под лопатки оперённое древко. Но глаза закатывались, рука слабела, он неловко осел, и уже мёртвое тело рухнуло на утоптанную землю. Всё длилось какие-то мгновения.

Просвистело ещё несколько стрел. Никто из хазар, принявших их острия грудью, не успел осознать произошедшее. Преодолевая боль, Воинко повернулся. Через частокол вооружённые блестящими короткими клинками, прыгали сосредоточенные русичи из передового отряда. Креслав, невысокий расторопный крепыш, бежал к раненому. Рядом десятник повалился на колени, умоляюще задрав руки. Но уже заносился над ним нож. А ещё Воинко увидел: в стороне, немного выше забора, завис над землёй высокий старик с длинным посохом в руке. Он был сед, аккуратная борода клином развевалась ветерком, грозный взгляд из-под нахмуренных бровей показался знакомым. Их глаза встретились. Воинко на миг поблазнилось: старик ободряюще улыбнулся. Ему улыбнулся. Или не поблазнилось.