«Никакое время не будет последним,

и за последним временем последует время,

но у каждого времени

есть начало, середина и конец».

Трижды пришедший

Книга пророчеств

Вот она, Долина Милости, у самых ног. В две сотни лиг шириной. От подошвы Молочных гор до Геллских пиков. Если бы не высота, на которую пришлось взобраться, и не разглядишь на горизонте черные зубцы. Тишина. Лишь холодный ветер путается в скалах и чуть слышно звенит ручей в заледенелых камнях. Посмотреть бы с этакой высоты на другую долину – на ту, на которой сошлись две силы, готовые перемолоть друг друга в кровавую пыль. Услышать бой барабанов, заранее зная, чем он обернется. И успеть вернуться к той, которая стоит за спиной, сразу, а не через много лет. Слишком много лет.

– Как ты меня нашел?

Только в последние дни зимы дышится так легко. Снег на холмах осел и покрылся жестким настом. Сыро, но воздух прозрачен как лучшее одалское стекло. Уже скоро весеннее солнце пробьет пелену облаков, растопит сугробы, согреет землю, и все живое пойдет в рост. Между узких речек взметнутся травы, вокруг озер зашелестят листвой рощи. Теплый туман поползет с холмов, наполняя ложбины. Здесь бы стадам пастись, но на той стороне долины разбойничье гнездо – Лок, поэтому не будет ни стад, ни свежей пашни, а редкие деревни останутся похожими на граничные остроги. На шесть сотен лиг раскинулась дикая вольница – от Вандилского леса до Мертвой степи, где властвуют кимры, которых разбойники боятся сами. Впрочем, в Мертвой степи и чуть севернее – в Хели – есть кое-что и пострашнее кимров. Но в Хель дорога одним безумцам, а здесь-то воля вольная всякому, однако, словно страшась местных красот, даже королевские дружины редко забредают в эти края. А уж купцы… Только с большой охраной. Не потому ли здесь так тихо и свежо? Отчего же никак не получается отдышаться?

– Как ты меня нашел?!

Высокий мужчина – судя по стати – крепкий воин, по лицу – почти старик, по влажным глазам – очарованный красотами весеннего Терминума юнец, обернулся, но сначала посмотрел не на привязчивую собеседницу – худую и беловолосую женщину средних лет, а взметнул взгляд к пронзающим синее небо снежным вершинам Молочных гор и блаженно зажмурился, словно почувствовал желанную прохладу.

– А ведь ты едва не убила меня…

Он поднял пронзенный короткой стрелой посох. Она скривила губы:

– Неужели ты стал смертным?

– Ты знаешь, о чем я…

– Захотела бы – убила. Отвечай, Бланс!

– Хопер, – поправил он ее, сбросил с плеча мешок, прислонил к камню испорченный посох, присел на обломок белой колонны и только потом стянул с головы вязаную гебонскую шапку и вытер ею пот с обветренного лица.

– Называй меня Хопером. Меня все так называют. Хотя бы последние лет пятьдесят точно. Значит, не убила, потому что не хотела убить? Ну хоть что-то… Ты-то по-прежнему Амма?

– Тебе-то что? Я – это я.

Она осторожно опустилась на похожий камень в десяти шагах от нежданного гостя. Положила рядом взведенный самострел, звякнула ножнами старого меча. Замерла на фоне древних развалин и сооруженной в их глубине убогой хижины. Рядом в загоне топчет снег небольшое стадо овец, жмется к стогу сена коротконогая кимрская кобыла с жеребенком, порыкивают два здоровенных степных пса. Такие разорвут в пару секунд, куда надежнее самострела или меча, который когда-то недурно поблескивал в сильных руках Аммы. Но воспитаны, лежат, подобрав под себя лапы, хотя глаз с гостя не сводят.

– Смотри… Я готов воспользоваться любым именем. Только скажи. Вижу, ты так и не отыскала свой клинок?

– Не твое дело, – поджала губы Амма.

– Не мое. А ты не переменилась. Сколько мы с тобой не виделись? Страшно подумать…

– Я тебя не видела семьсот два года. И надеялась, что больше уже не увижу.

– А ведь я искал тебя… – пробормотал Хопер, опустив взгляд на собственные сапоги.

– А я нет, – выдохнула Амма. – Одно время даже думала, что ты среди тех…

– Я выжил, Амма, – едва заметно качнулся Хопер. – Не своею волей, руку мне прострелили, да и тушку отметили, но выжил. Именно я, а не кто-то другой. Это я – тринадцатый.

– Значит… – она прищурилась, вглядываясь в Хопера.

– Да, – он кивнул.– Хвастаться нечем. Беду остановили или отсрочили без меня. Став смертными… Закляли сами себя и превратились… – Хопер засмеялся словно закашлялся, – в дюжину маленьких менгиров. В истуканов. Которые осыпались прахом. Вместе с оружием и доспехами.

И снова бой барабанов в ушах и ужас накатывающий с севера, где за частоколом пик – чудовища. Фризские стяги, маски энсов, оскаленные пасти бестий и пять силуэтов высших… Сколько они уже ему не снились? Года два или три? А ведь до этого едва ли ни каждую ночь…

– Так все и произошло? – она снова сузила взгляд.

– Наверное, – он пожал плечами. – Я был не самым внимательным наблюдателем. Валялся среди мертвецов почти таким же трупом… Но смерти двенадцати умбра хватило, чтобы последняя жатва завершилась. Да, плоть Терминума треснула, разверзлась Большим провалом, многие дома обрушились, придавив укрывшихся в них, но мор закончился, чудовища убрались в логова, северяне, потеряв каждого второго, отступили, жнецы рассеялись…

– А потом?

– А потом я очнулся. Вернулся на все готовенькое. Было бы странным… не очнуться. Залечил раны. Много лет искал тебя. Но ты хорошо пряталась. Зачем-то. Сколько нас осталось, Амма? Ты должна знать.

– Тринадцать, – ответила она.

– Надо же… – скорчил гримасу Хопер. – Значит, остальные все в деле? Мы поразительно живучи, не находишь? Почти как люди.

– Ничего не изменилось за семьсот лет, – проговорила Амма. – Так же как не менялось и предыдущие триста. Было двадцать пять умбра – осталось тринадцать. Пять верных слуг и восемь неверных. Пять высших и восемь низших. Восемь курро… Восемь беглецов. Я не удивлена, что ты выжил. Ты всегда был самым хитрым.

Хитрым… На что хватило его хитрости, так это оказаться в самой гуще схватки. Поднять нож, чтобы сделать то же, что решили сделать его соратники, и получить сразу три стрелы – в живот, под левую ключицу и в правую руку, которая оказалась пришпилена к груди. О чем он тогда подумал, выпуская кровавые пузыри изо рта? Ведь о ней. Точно о ней. Где же ты пропадала, Амма?

– Это не хитрость, – засучил рукав и показал шрам на предплечье Хопер. – Это судьба. Такой же на теле. И не один.

– Оправдываешься? – Она скривила губы. – Всегда оправдываешься.

– А если бы… я остался там, – хрустнул пальцами Хопер, – ты была бы рада моей смерти?

– Я уже давно ничему не рада, – проговорила Амма. – Как ты меня нашел, Бланс?

– В этот раз я искал не тебя, – признался он. – Хотя, не скрою, рад встрече. Я искал вот это.

– Это? – Она наставила на него самострел, мотнула головой, чтобы проследить направление взгляда, удивленно подняла брови. – Мою хижину?

– Уютное гнездышко? – раздраженно хмыкнул Хопер. – И внутри, полагаю, куда уютнее, чем снаружи? Ты всегда умела все устроить. И живешь ты здесь… лет шесть?

– Пять, – поджала она губы. – Год строила. И внутри уютно. Но не для тебя.

– Жаль, – вздохнул Хопер. – Когда-то мы с тобой неплохо ладили. Вплоть до той ссоры. Перед самой битвой. До сих пор не могу понять, чем я тебя огорчил? Я ведь не мог на нее не пойти. Все было не зря, Амма. Семьсот лет покоя – это немало.

– Миг, – прошептала Амма.

– Ну да, – согласился Хопер. – Мгновение для нас и вечность для смертных. Хотя, как оказалось, мы тоже смертны. Впрочем – дело давнее. Я здесь не из-за тебя, и не из-за твоей хижины. Я здесь из-за развалин.

– Из-за руин? – не поняла Амма. – Не золотишком ли промышляешь? Нет тут золота. Может, и было, но я не нашла. Хотя сюда с самого Прихода никто не заглядывал. Если не дольше. Тропы обрушились. Выше и севернее по склону стоял монастырь, так он сполз в день Кары Богов с куском скалы, стерся в щебень, так что и наверх дороги больше нет. Тысячу лет назад… А уж тропу сюда я так спрятала, что… только ты и мог ее найти. Лошадь внизу оставил?

– Да, – кивнул Хопер. – Так что я у тебя не задержусь. Лошадь прошла бы по тропе, но мало ли… Не хотел рисковать. Долина милости не слишком милостива. Без лошади никак. Я в самом деле не ожидал тебя здесь увидеть. Но чувствовал… жизнь наверху.

– Это всего лишь камни, – она смотрела на Хопера с подозрением и как будто с сожалением. – И храмом они были не тысячу лет назад, а раньше. На сотни лет. Их разрушила не Кара Богов. И не трещина поперек Терминума. Их разрушило время. И беспамятство.

– В этом все дело, – согласился Хопер. – Когда-то здесь стоял один из храмов Трижды пришедшего. Сейчас о нем мало кто помнит. Три тысячи лет прошло. Кстати, ты ведь должна знать, летоисчисление в Терминуме до Прихода велось как раз с его последнего визита. Так вот это один из первых его храмов. Он, конечно, не бывал здесь, но…

– Сказки и мифы, – брезгливо поморщилась Амма.

– Возможно, – он не собирался с ней спорить. – Но до Кары Богов Трижды пришедшему возносили молитвы миллионы. Я слышал, что древняя вера доставила немало неприятностей высшим и после Прихода. Или ты думаешь, их ненависть к Трижды пришедшему объясняется одной лишь ревностью?

– И что же ты хочешь найти в этих руинах? – сдвинула она брови.

– Полагаю то, что нашла ты, – лишь мгновение он смотрел ей прямо в глаза и тут же отвернулся, словно обжегся. – Обрывки пергамента, каменные таблицы, стелы, фрески, обломки керамики с надписями. Все, что содержит хотя бы часть слова или образа.

– Зачем тебе этот хлам? – раздраженно проговорила она, поднимаясь.

– Для того, чтобы кое-что выяснить, – Хопер остался сидеть, даже опустил голову. – Семьсот лет я не нахожу покоя. Не могу понять, что там произошло…

– Я тебе втолковывать ничего не собираюсь, – процедила сквозь зубы Амма.

– Но ты что-то знаешь? – с надеждой шевельнулся он.

– Только то, что ты рассказал, – скривила она губы. – Кем-то удачно пущенная стрела лишила тебя возможности совершить подвиг.

– Перестань, – поморщился Хопер. – Никто не собирался совершать подвиг.

– Ну, – она умела быть безжалостной, – ты-то обошелся без подвига?

– Нет, – он понемногу начинал закипать. – Мы вышли, чтобы сражаться. С той стороны было слишком много поганых.

– Энсов, – поправила она чуть слышно.

– Как угодно, – процедил сквозь зубы Хопер. – Энсов, поганых, разных добрых зверушек, готовых разметать хозяев этой земли. Ну и нас заодно. Или вновь обратить в бессловесных слуг. Согласись, триста лет свободы, пусть они и не были безмятежными, изменили нас. Пережитое стоило того, чтобы защитить эту землю. Да и людей, рядом с которыми мы жили.

– И травили которых, – прошептала Амма. – Истязали и убивали. Не разделяя женщин и мужчин, стариков и детей.

– Не мы, – помрачнел Хопер.

– Не лги себе. – Она облизала сухие губы. – На что вы рассчитывали?

– Выжить, – ответил он. – Самое страшное, что нам грозило, – лишиться выпестованных нами тел. Все прочее проговаривалось, но… умирать никто не собирался.

– Помахать мечами, погибнуть в славе и доблести, воспарить, а затем захватить новые тела? – она прищурилась. – Не слишком великая цена. Так… беспокойство и временное неудобство. Что вас заставило сдохнуть по-настоящему? Ах да, ты же упал в спасительный обморок. Только все равно не сходится. Как они сумели убить себя?

Убить себя? Поймать в грудь стрелу и захлебнуться кровью. Скорчиться от боли. Лежать на земле между ног и тел. Пытаться рассмотреть солнце среди теней. И наткнуться на взгляд соратника, который втыкает себе в горло каменный нож. Убить себя было бы легче…

– Вот… – он подтянул мешок, распустил завязи, сунул в горловину руку и вытащил сверток.

– Что это? – отшатнулась Амма.

– Нож, – Хопер развернул сукно и взял в руку каменное оружие. Отшлифованное лезвие шириной в три пальца поблескивало. Рукоять была оплетена кожей.

– Кто сумел это сделать? – побледнела Амма.

– Чего ты боишься? – не понял Хопер. – Да, один из нас открыл секрет, как взять часть менгира, сохраняя в нем силу, которая одна и может справиться с такими, как мы. Задачка не из легких, это ведь не стриксов наковырять для амулетов, хотя и с ними приходится повозиться. Я, правда, снарядил таким же камнем посох, который ты продырявила, но уже после, да и нет у меня похожего умения… Пойми, никто из нас не только не хотел погибать, но и лишаться свободы… Вновь становиться слугой, сменной шкуркой. Не для этого мы освободились. Кто же мог подумать, что придется выбирать между рабством и смертью? Такой нож мог бы развоплотить высшего умбра, если бы он вышел против нас. Жнеца, как теперь говорят. Так мы думали, во всяком случае. Это, конечно, великая тайна, но…

– Послушай, – понизила голос Амма, не сводя взгляда с ножа. – Зачем эта суета? Неужели никто из вас сам не хотел стать жнецом? Почувствовать вкус божественного могущества? Наполниться силой, к которой ныне у нас нет доступа? Воспарить над слабостью и случайностью?

– Оставь, – покачал головой Хопер. – Когда-то мы обсуждали этот соблазн. Я не изменил своего мнения. К тому же – это невозможно. Подобное не в нашей власти.

– Немного покорности и послушания, и сила даст о себе знать, – прошептала Амма. – Те, кто обладает властью, неплохо платят за покорность. Они могут одарить даже этим…

– Кто тебе это сказал? – удивился Хопер. – Даже если и так, и вытерев о тебя ноги, тебя поднимут на древко, ты не обретешь свободу! Это и есть рабство.

– Или абсолютная свобода, – вымолвила Амма и вдруг подмигнула Хоперу. – Пока боги спят.

– Спят? – напряженно засмеялся Хопер. – Крепко же они спят. Опять проверяешь меня? Издеваешься? Пойми, тогда в Хмельной пади впервые были готовы столкнуться друг с другом умбра. Ты знаешь, что такое война демонов? Пусть даже полудемонов. Весь этот мир мог разрушиться!

– Я помню что-то подобное, но страшнее… – прошептала Амма. – Но ни один из нас не был убит за тысячу лет.

– Двенадцать, – не согласился Хопер. – Да, самоубились, но все же. Тринадцать вытащили ножи, и двенадцать всадили их в собственные шеи. А тринадцатому руку вместе с зажатым в ней ножом не только проткнули стрелой, но и пришпилили ее к груди. И, теряя сознание, я еще не знал, чем все это закончится.

– Не закончилось, – чуть слышно произнесла Амма.

– Тогда – закончилось, – буркнул Хопер, снова заворачивая нож. – Тебе все-таки хочется позлить меня? Пестовала это желание семьсот лет? Если бы ты знала, какое горе обрушилось на меня, когда я понял, что не ушел вместе со всеми! И какое счастье нахлынуло, когда я почувствовал, что жертва не была напрасной!

– Все-таки жертва? – скривила губы Амма.

– Да нет же! – заорал, вскочил на ноги, шагнул к Амме Хопер и тут же получил стрелу в живот. Согнулся, стиснул древко руками и повалился боком на камень, хрипя от боли.

– Да ты… озверела!

– Зато не состарилась, – с облегчением выдохнула Амма. – Забыл, что я никогда не шучу? Давай вспоминать вместе. Заодно и проверим, как ты перенес битву в Хмельной пади. Выпрямись. И не стони, ничего важного я тебе не проткнула. Руки сунь под спину. И не дергайся. А то вдавлю еще глубже.

– Чего ты хочешь?

– Вытащить стрел…

И снова перед глазами Хмельная падь. Трупы. Тлеющие в отдалении костры. Черное небо с россыпью звезд и диском луны. И стрелы в животе и груди, которые ему придется вытащить из себя самому. Битва завершена. И никого рядом, только двенадцать окаменевших фигур, которые начинают осыпаться пеплом на весеннем ветру…

– Очнулся? Не обманул. Живучий. Можешь садиться, рану я залепила хорошим средством. Завтра даже покалывать уже не будет.

Она сидела на прежнем месте и рассматривала его каменный нож. И вновь взведенный самострел лежал там же, где и в прошлый раз. Хопер встряхнул головой, осторожно прикоснулся к животу. Согнувшая его боль не ушла, но утихла. И, кажется, не обещала долгого недуга. Кто из умбра мог сравниться с Аммой в стрельбе или фехтовании? Немногие. А кто из них мог выпустить стрелу в живот собеседнику? Почти каждый. Но только не Амма. Да, время бывает безжалостным по-разному.

– И эту женщину я искал семьсот лет, – процедил сквозь зубы Хопер, садясь на тот же камень.

Она позволила себе улыбнуться.

– Имей в виду, что у меня еще много стрел, а ты уже не тот, что прежде. Кстати, ведь ты единственный, кто застрял в одном теле на сотни лет. Почему?

– Не единственный, – поморщился, поглаживая живот, Хопер. – Что мы знаем о высших? Почти ничего. Да и здесь… Тот же Чирлан прирос к телу коротышки-весельчака на те же сотни лет. К тому же ты забыла себя…

– Я о себе всегда помню, – ответила Амма. – И со мной все просто. Не скажу, что мне очень понравилась именно эта оболочка, но слишком много труда в нее вложено. Я к ней привыкла. Да и с годами я уже стала похожа сама на себя. Приросла к этому телу. А ну как не переживу расставания?

– А я просто не хочу, – осторожно выпрямился и выдохнул Хопер. – Можешь смеяться. Я еще этот грех не отмолил. Мне же это тело не подарено было. Как и каждому из нас. Мы украли их.

– Надо же, – удивилась Амма. – В умбра заговорила совесть? Старый волк пришел пролить слезы в овечий загон?

– Все не так, Амма.

– Мне неинтересно, что творится внутри тебя, Бланс, – она почти оскалила зубы. – Ты остановился на том, что происшедшее в Хмельной пади не было жертвоприношением. Чем же оно было?

– Никому бы не простил, кроме тебя… – покачал головой Хопер.

– Меньше пустой болтовни, – повысила голос Амма.

– Попыткой избежать рабства, думаю, – прошептал Хопер. – Может быть, надеждой призвать забывших нас богов. Я не все слышал, едва успел к началу битвы. Да, оказалось, что гибель моих друзей возымела силу жертвы, умалила даже высших, но кто мог знать об этом? Пойми, если бы двое-трое встали против нас, мы бы сладили с ними. Развоплотили бы уж точно. Но вышли все пятеро. Вышли осиянные едва ли ни божественной силой! И мы не могли двинуться с места. Застряли, как мухи в паутине…

– Почему ты промедлил? – Спросила Амма. – Тень сомнения накрыла тебя? Или страх?