Пролог 1

Девяностые годы двадцатого века.

– Нюрка, дери тея за ногу. Оглохла что ль? Я тебя уж час никак найти не могу.

– Ты чего, взбаламутилась от? Не вишь, занятая я.

– Вижу, чем ты занятая. Опять свою отраву варишь.

– Ты что, Степанида, какая у меня отрава, слеза самая что ни наесть чистая. Подь, попробуй.

– Точно, как слеза?

– А я что говорю, чище не бывает. Через уголь чай пропустила. Сама ещё толком не опробовала. Только намедни Фёдор забегал, пол-литра взял. Потом свово дружка по новой заслал. Сказал, ядрёная, хорошо зашла.

– Раз так, жди, сейчас огурчиков солёных захвачу и к тебе, – Степанида, жившая по соседству, убежала за банкой прошлогодних солёных огурчиков, которыми она гордилась и надо сказать на полном для того основании. Самогон у Анны Филипповны был хорош. Напраслину на неё наводить не стоит, но ведь тут такое дело, как сто грамм пропустишь внутрь, потом ещё потребуется. Поэтому решено было прихватить баночку грибочков маринованных собственноручно приготовленных.

Пока Стешка бегала по своим делам, Нюрка, как её называли соседи и все постоянные клиенты, вступила в дискуссию со своей дочерью-студенткой, приехавшей на выходные. Шурка, так её постоянно звала мать, училась на втором курсе истфака и была крайне негативно настроена к подпольной деятельности матери.

– Мам, ты опять за своё принялась? Обещала ведь больше не варить свою слезу огненную.

– О, наконец-то ты признала, что мой самогончик истинно слезой является и ничё, что огненной. Так даже лучше берут.

– Смотри, мать, потравишь кого-нибудь. Что тогда делать будешь?

– Да ты не пужай, доча, всё у меня самое качественное.

– Ты у меня как самая заядлая бутлегерша, – продолжила Шура.

– А вот ругать мать нехорошо, – обиделась Анна, – вишь, слово какое-то непонятное бутлегерша. Матерное, видать. Это так меня за всё, что я для тебя хорошего сделала, а ты такими словами родную мать обзывать надумала. Я вот тебя, – Нюра было схватилась за полотенце, намереваясь отшлёпать дочь, но была остановлена.

– Подожди, дай объяснить. Вовсе я тебя не обзывала, слово это означает просто самогонщица, только иностранное.

– Тоды ладно. Сядь, попробуй, не отравишься чай. Узнаешь, что мать у тебя не какая там бутлегерша импортная, а самая что ни наесть настоящая лекарша душ людских, – на этом Анна опрокинула в себя стопку, – эх, хорошо пошла! И куда это Стешка пропала? – не успела она подумать о подруге, как та появилась с закуской на кухне, – ну вот, слава тебе, пришла наконец-от, давай свои огурцы, а я пока разолью. Сегодня на удивление хорошо получилось. Недаром Федька за добавкой присылал. Шурка, не надумала с нами?

– Ну уж нет. Сами тут как-то без меня, а мне к зачёту готовиться надо, – Александра фыркнула, прикрыла за собой дверь и отправилась к себе в комнату, посмотреть материал к семинару по Новой Экономической Политике, провозглашённой в СССР в начале двадцатых годов двадцатого века. У неё как раз и тема выдалась подходящая к моменту: «Жизнь и быт городского населения в эпоху НЭПа».

Самое интересное, всё это дело началось восьмого марта, отличная дата, легко запомнить. Так вот восьмого марта 1921 года в Москве открылся десятый съезд РКП(б), на котором и было принято решение о переходе от политики военного коммунизма к новой экономической политике.

В НЭП входило несколько декретов. Продразвёрстка заменялась продналогом, вводилась свободная торговля сельхозпродуктами, в апреле разрешили создавать кооперативы, а майские декреты давали простор для развития частного сектора. Декрет от 7 июня давал разрешение на создание мелких предприятий со штатом до 20 человек, а в октябре 1921 года был учреждён Госбанк РСФСР, т.е. люди получили простор для частной деятельности.

Так, начало положено, можно переходить и к основной теме, посвящённой быту и жизни горожан, Александра задумалась, а затем продолжила.

Женщин во все времена интересовала мода. Московские модницы стали присматриваться к парижским нарядам. Правда, советская модная индустрия отставала от зарубежной года на два, но всё же это был прорыв. В 1923 году появился первый советский отечественный журнал мод «Ателье», созданный при новаторском «Ателье Мод». Этот журнал должен был уделить самое пристальное внимание детальной разработке вопросов о новом женском костюме, а также отразить всю разнообразную творческую работу «Ателье Мод», а кроме того, знакомить читателей с новостями в области искусства, театра и спорта. На страницах первого номера «Ателье» было помещено большое количество фотографий московских актрис и моделей в роскошных туалетах, не уступающих французским нарядам. В нэпмановской России появлялись издания, рекламирующие красивую жизнь и магазины с прекрасными вещами. В Москве можно было купить буквально всё. Многие товары попадали на прилавки из ломбардов, куда люди несли свое добро, нередко остатки фамильных драгоценностей. Народу очень хотелось покупать не только еду, но и новую модную одежду и невиданные ранее продукты. Советские граждане устали от «военного коммунизма». В нэповской России атрибутами красивой жизни стали модные фетиши середины 20х годов – костюм «маренго», фетровые боты, коверкотовые и шевиотовые пальто, котиковые манто, каракулевые саке, беличьи шубки, чулки со стрелкой, духи «Убиган» и «Лёриган де коти» и прочие роскоши. Осенью 1921 года разрешили открывать рестораны и столовые, что подтолкнуло к производству винной продукции и не всегда официальным путём. Появились новоявленные бутлегеры, среди коих было достаточно много женщин. Среди таковых деятелей выделялась Александра Филипповна Кирхгоф.

– Надо же, как сошлось, – подумала Саша, – я ведь тоже Александра Филипповна, правда не совсем Кирхгоф, но близко, разница не велика. Всего лишь Кирхгофова. Правда, мама говорила, что моя прабабка тоже носила фамилию Кирхгоф и была, как сейчас говорят, ясновидящей.

Дар к предвидению от неё перешёл и к Александре, но вот видела она, что должно произойти, довольно редко. Тем не менее, при поступлении в институт знала, какие билеты достанутся, заранее готовила ответы и оказалась в числе поступивших при конкурсе на истфак в 9 человек на место.

В то время, продолжила девушка, изменилось и отношение к жизни. Женщины стали больше внимания уделять своей внешности, следя за новинками моды.

В годы нэпа зарождались новые слои, которые жили зажиточно. Это так называемые нэпманы или новая буржуазия, уклад жизни которых определялся толщиной их кошелька. Им было предоставлено право тратить деньги в ресторанах и других развлекательных учреждениях. Новых богачей мало интересовало классическое искусство. Главным развлечением стали кабаре и рестораны. В кабаре выступали артисты-куплетисты с нехитрыми песенными сюжетами и незамысловатыми рифмами и ритмами, исполнители весёлых фельетонов, скетчей, антреприз. Именно тогда родились такие популярные песни, как «Бублички», «Лимончики», «Мурка». Улицы больших городов украсились витринами, запестрели вывесками частных лавок, магазинов, кафе, ресторанов, прилавки наполнились разнообразными товарами: от рыбных и мясных деликатесов до модных платьев и украшений. Магазинные прилавки для большинства горожан выглядели собранием музейных экспонатов: цены были баснословно высоки, позволить себе хотя бы изредка купить что-либо, выходящее за пределы необходимого минимума, мог далеко не каждый.

Одной из черт того периода стало пьянство населения. Производство и продажа спиртного перешло в частные руки. Борьба с самогоноварением прекратилась и лишь к 1925 году восстановили государственную монополию на производство водки, что не помешало подпольным производителям выпускать контрабандную продукцию. Вся эта чехарда продлилась до конца двадцатых годов, когда началось форсирование индустриализации. Бывшие нэпманы попрятались вместе со своими богатствами.

Анна отложила ручку и задумалась. Ей снова попались сведения об Александре Филипповне Кирхгоф, девушке лет двадцати восьми и были эти сведения не совсем хорошими. Александра продолжила своё подпольное производство винно-водочной продукции и после окончания НЭПа. Кто-то донёс на неё, девушку хотели арестовать, а вот арестовали ли, обнаружить не удалось, поскольку её следы затерялись на задворках истории. Жаль, мало удалось узнать о полной тёзке. Надо посмотреть, как там матушка со Степанидой.

Александра не успела дойти до двери, как раздался взрыв, дверь слетела с петель и обрушилась на неё. Как оказалось, Анна забыла выключить свой самогонный аппарат, вот он-то и взорвался, отправив обитателей квартиры на небеса.

Пролог 2

Москва. Девяностые годы девятнадцатого века.

На одной из центральных улиц города расположился особняк барона Кирхгоф. На дворе был июнь 1894 года.

Филипп Аркадьевич, глава семейства, нервно расхаживал в гостиной, ожидая, когда его супруга разрешится от бремени. Пошёл третий час, как повитуха скрылась за дверью спальни. Роды были тяжёлыми.

Барон молился, умоляя сохранить жизнь любимой супруги и ещё не родившемуся ребёнку. Если всё благополучно закончится, то это будет второй малыш. Первенцу исполнилось семь лет. Семён рос смышлёным мальчишкой. Домашние учителя не могли не заметить его увлечений всем, что было связано с военным делом. Мальчик старательно штудировал труды великих полководцев прошлого. В детской был поставлен специальный стол, на котором тот проводил с помощью оловянных солдатиков самые настоящие военные баталии. В этот день мальчишку забрали к себе родители баронессы Амалии Борисовны фон Бельц в замужестве Кирхгоф. Барон подошёл к окну, на улице зарядил надоедливый моросящий дождь.

– Скорее бы, – не успел подумать Филипп Аркадьевич, как услышал торопливые шаги, приближающиеся к гостиной. Сердце зашлось в бешеном галопе, – неужели всё? Амалии больше нет? Почему не слышно детского плача?

В бессилии барон опустился в кресло и с ужасом уставился на открывающуюся дверь. Секунда, вторая, третья и вот на пороге появляется Елизавета, личная горничная жены.

– Говори, – вскочив с кресла, – Филипп Аркадьевич бросился навстречу женщине, – говори же.

– Поздравляю, господин, у вас дочь.

– Что с Амалией?

– Всё в порядке. Она и малышка чувствуют себя хорошо.

Хозяин особняка сорвался с места и поспешил к жене. Вскоре он держал посапывающий комочек в руках, вглядываясь в сморщенное личико дочери.

– Сашенька, – услышал он слабый голос жены.

– Что Сашенька?

– Наша дочь Сашенька. Ты не против?

Передав ребёнка заранее нанятой няньке, присел на кровать, взял жену за руку, с нежностью посмотрел на неё, затем наклонился и поцеловал.

– Как красиво звучит. Александра Филипповна Кирхгоф.

Амалия с облегчением вздохнула и откинулась на подушку. Слава богу, всё закончилось. Теперь надо познакомить сына с сестрой.

Прошло четырнадцать лет. Много воды утекло с тех пор. Семён сразу и безоговорочно взял опёку над своей сестрой, а когда она чуть подросла, привлёк её к своим военным играм и как родители не настаивали, чтобы Александра играла, как и все девочки, с куклами, та отдавала предпочтение оловянным солдатикам. Брата она боготворила безоговорочно. Даже родителей она не слушалась так, как его. Любила она того беззаветно и часто покрывала его шалости. К сожалению Александры, в тринадцатом году братик переехал в Санкт-Петербург в здание по улице Офицерской, где размещался Николаевский кадетский корпус. Неподалёку расположились и казармы.

В корпусе не было бесплатных мест для  кадетов, а плата за обучение была значительно выше, чем в других подобных заведениях. Воспитанников заранее приучали к понятию «реверса» в кавалерии, то есть по уставам офицер в кавалерии обязан был содержать себя пристойным образом, в том числе, иметь собственную лошадь и сбрую, а также седло к ней. Для этого ему ещё со времён училища назначался «реверс» – платёж в форме денежного взноса или заклада, позволяющий в случае необходимости покрыть расходы по уплате долгов офицера. Барон Кирхгоф был человеком достаточно состоятельным и мог позволить себе оплатить за обучение сына. Только вот Александре было грустно без брата, с которым она теперь виделась только во время кратковременных визитов Семёна в Москву.

Вот такие дела были в семье барона. Всё было бы хорошо, но наступил страшный год: 28 июня 1914 года член организации «Черная рука» движения «Молодая Босния» Гаврило Принцип убил эрцгерцога Франса Фердинанда с супругой. Фердинанд был наследником австро-венгерского престола, поэтому резонанс у убийства был громадный. Это был повод Австро-Венгрии напасть на Сербию. На следующий день, 29 июня был убит французский политик Жан Жорес, который активно выступал против войны и имел большое влияние во Франции. За несколько же недель до убийства эрцгерцога было покушение на Распутина, который, как и Жорес, был противником военных действий. Россия должна была выполнить союзнические обязательства перед Сербией, но не торопила события. Реакция последовала только два дня спустя – 31 июля, когда в стране была объявлена всеобщая мобилизация, в жернова которой попали и кадеты Николаевского кадетского корпуса. Семён не мог остаться в стороне. Приехав в Москву, он сообщил родителям о своём решении отправиться на фронт. Александра попыталась отговорить его, но тот стоял на своём и в августе на Николаевском вокзале его проводили всей семьёй. Через год пришла телеграмма, в которой говорилась, что Семён скончался, получив тяжёлые ранения. Саша как будто потеряла смысл жизни. Она больше никогда не увидит своего братика. Её старались утешить, но она практически ни на что не реагировала и вскоре записалась на курсы сестёр милосердия, а в начале шестнадцатого года, оставив записку родителям, отправилась на фронт. Родители Александры запаниковали. Старший сын погиб, они даже не знали места его захоронения. Теперь вот дочь выкинула такой фортель. В своей записке она написала, что не верит в гибель Семёна. А уж если так случилось, что брат скончался, она всенепременно постарается отыскать место его захоронения. В Москве становилось неспокойно, начались перебои с продуктами. Впрочем, семью барона Кирхгоф это пока не коснулось, но на семейном совете было принято решение перебраться в подмосковное имение, где можно было переждать смутное время.

Александра не знала об этом и все письма с фронта направляла на московский адрес, родители же переживали, не имея никаких известий от дочери. На фронте дела шли с переменным успехом, но среди солдат началось брожение. В ротах появились так называемые пропагандисты из большевиков, призывавшие не подчиняться офицерам, покидать поля сражений и отправляться по домам. Таких активистов отслеживали, предавали военно-полевому суду, а затем расстреливали. Однако эти же пропагандисты и положили начало брожению в умах солдат, в основном набранных из крестьян, рабочих и ремесленников.

Александра работала в полевом госпитале санитаркой. Она выполняла несложные обязанности: делала перевязки, раздавала прописанные врачом лекарства, а когда просили, писала солдатам письма домой. Утешала раненых перед операцией, в общем, делала то, что и должна была делать обычная сестра милосердия. Тем не менее, солдатам пришлась по душе эта бесхитростная девушка, всей душой переживавшая за них. Шло время, брожения в армии всё нарастали. Однажды там, где находилась Александра, солдаты взбунтовались, отказываясь подчиняться офицерам. Началось массовое дезертирство, некоторых офицеров подняли на штыки. Медиков пока не трогали, но однажды в палатку, где находилась Саша, ворвались трое пьяных солдат. От расправы девушку спасли её подопечные, но далее оставаться в лазарете стало не безопасно. Убили хирурга, двух сестёр милосердия изнасиловали. Один из выздоравливающих предложил Александре уехать с ним в деревню, откуда та смогла бы пробраться в Москву. Шура колебалась, как же она может бросить на произвол судьбы своих раненых, но тут пришло известие из столицы: 15 марта в ходе Февральской революции (оказалось, что была и такая) российский император Николай II отрекся от престола. Этому предшествовало значительное ухудшение социально-экономического положения Российской империи, вызванное затянувшейся войной. Неудачи на фронтах, экономическая разруха, рост антивоенных настроений и всеобщее недовольство самодержавием привели к массовым выступлениям против правительства и династии в крупных городах и прежде всего в Петрограде.

В подписанном акте об отречении говорилось, что трон передаётся Великому Князю Михаилу. В Петрограде отречение Николая II от престола в пользу брата вызвало шквал протестов, и уже 16 марта великий князь Михаил отказался от престола.

Монархия в России перестала существовать.

Теперь сомнений не осталось, пора бежать и бежать как можно скорее. Под покровом ночи Александра, прихватив с собой лишь небольшой саквояж, отправилась со своим попутчиком в подмосковную деревню, предварительно попрощавшись со своими подопечными и извинившись за своё поспешное бегство. Как ни странно, её не осуждали и даже пытались дать денег на первое время, от коих девушка отказалась. Так и отправились вдвоём в путь-дорогу. Всё бы ничего, но не добрались они до пункта назначения. Спутник Александры не имел никакой другой одежды кроме той, в которой проходил службу, то есть отправился он в военной форме, причем, не озаботившись спороть погоны, заявив, что стесняться ему нечего, он своего Георгия за верную службу получил. Александра, слава богу, догадалась сменить сестринскую форму на простенькое платье, да полупальто гражданское надела. В общем, выглядела как обычная горожанка, волею случая оказавшаяся вдали от места проживания. Долго ли коротко, однажды ближе к вечеру попутчик Александры объявил, что осталось совсем ничего, всего дня два пути, а там уж и рукой подать до его села. К несчастью встретились им по пути революционные матросы, неизвестно каким образом попавшие в сельскую глушь. Заметив одиноко бредущую пару, они окружили их и стали измываться над спутником Шуры, обзывая того царским прихвостнем, намекая, что и ему и его подстилке, так обозвали Александру, самое место с семьёй Николашки, то есть на том свете.

– Неужели император мёртв? – подумала девушка и с дрожью в голосе спросила об этом недругов.

Те рассмеялись и ответили, что пока все живы, но им как раз самое место именно там, куда и их отправят.

Мужчина отодвинул свою спутницу за спину и приготовился защищаться, но силы были не равны. Один выстрел и он падает на землю с простреленной грудью.

– Ну вот и всё, – мерзко улыбнувшись, один из матросов обратил свой взор на застывшую в ужасе девушку, – пришёл и твой черёд.

Александра в ужасе закрыла глаза, мысленно распрощавшись с жизнью, но тут услышала, что прямо сейчас убивать её никто не собирается.

– Не, девка ты справная, – произнёс всё тот же матрос, – сначала побалуемся с тобой чуток, а уж потом и в расход. Так, братцы? – его спутники согласно кивнули, – не здесь, пойдёшь с нами, а там уж и посмотрим, на что ты годная.