Осторожно!

Книга может содержать истинные сведения о жизни.

Книга первая

Глава 1

Высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном шёл по заснеженному лесу, каждый раз опасливо вдыхая морозно-трескучий воздух, который даже в строго лимитированных дозах мёртвой хваткой вцеплялся в горло своими острыми ледяными когтями, крайне затрудняя дыхание. Иногда уже представлялось, что ещё мгновенье и всё – смерть. В такие критические моменты истощённое нехваткой кислорода и страхом сознание с ужасающими подробностями представляло картину: как, не удержавшись в этот раз, путник вдыхает воздух полной грудью и тут же превращается в громоздкую глыбу льда, которая через мгновение рассыпается на бесчисленные кусочки-льдинки. Льдинки эти, гонимые ветром, разлетаются, отдаляясь друг от друга всё дальше и дальше, отчаявшись когда-либо снова встретиться. Они плачут. Страдают от осознания того, что они, некогда бывшие единым мощным тёплым организмом, теперь – лишь мизерные одинокие частички холода. А вскоре и воспоминания о едином бытии исчезают. Остаётся только неосознанное страдание, тьма, холод вокруг и внутри.

Сопутником высокого мужчины в длинной дублёнке с капюшоном выступал, одетый в не по размеру огромный тулуп, немолодой, худой, высокий, сутулый энергичный мужичок с перманентно бегающими тёмно-коричневыми, почти чёрными, мелкими, блестящими зрачками. Он, напротив, в таких погодных условиях чувствовал себя достаточно комфортно – постоянно болтал, часто курил и даже плевался.

– …а я вот в детдоме рос… да. Старшие, помню, заставляли их обслуживать… носки стирать. Откажешься – в рыло… да, били шибко сильно – синяки аж чёрно-лиловые были, месяцами не сходили… да что синяки – рёбра ломали, черепа пробивали, ёпт…

Тут бывший детдомовец скривился в ностальгической мучительной улыбке и потёр под глазом, унимая фантомную боль от сошедшего десятилетия назад синяка.

– А спросят, говоришь, что упал, а иначе вообще убьют… факт! Ночи боялись – жуть! Судили ночью и казнили. Судья был и адвокат с прокурором… и палач тут же. Как же?! Всё как положено, ёпт… за день надо было бычков набрать тридцать штук, и двадцать копеек… Не принёс – виноват. Всю ночь вместо сна будешь шестерить да получать от всех старших…

Сопутник откашлялся, смачно харкнул и, несколько раз пожевав длинными тонкими губами, продолжил скрипучим звонким голосом:

– Собачка в соседском дворе жила… дворняжка. Отрадой мы её прозвали. На цепи постоянно сидела. Хозяин у неё был… дед такой злобный. Как нажрётся – бьёт её почём зря. Смертным боем бил – сапогами и палкой… по морде, по хребту да по рёбрам. А она бедненькая скулит и преданно так смотрит на него, да хвостом виляет. Мы с ней через забор только обращались. Подкармливали её… старались обязательно за день для неё чего-нибудь стащить. Глаза у неё удивительные были, мы про них говорили – «говорящие глаза». Действительно – смотришь в них и понимаешь, что она хочет сказать: «Как я рада, что вы пришли и принесли мне лакомства, я вас очень люблю. Жалко, что не могу я с вами на улице порезвиться. И хозяина я своего люблю, хоть и бьёт он меня – вы не думайте, он меня любит, несчастный он: сыновей похоронил и старуху свою, вот и мечется душа его». Во, полагаю, душа была у собачонки этой! Мы мечтали выкрасть её у деда, уже подкоп начали было рыть, да не успели: забил он её… Приходим, значить, как-то, а Отрада наша на боку лежит не движется, кровь из пасти… А этот дед, своличь, около неё на коленях стоит и скулит, прямо как она, когда он её дубасил. Видать, от её смерти ему ещё больнее было, чем ей от его побоев… Как же – последнее близкое существо сам загубил. Вот так… А ты зачем к Фатею-то? Захворал что ль?

Не отважившись открыть рот для ответа, высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном постарался мимикой и жестами объяснить, что он по служебному делу, но, видимо, получилось не очень, потому как сопутник сугубо недоверчиво произнёс:

– Ну, дело твоё. Только по пустякам его стараются не беспокоить – боком выйдет. Ладно. Всё – я дальше не ходок. Ты просеку пройдёшь и там скоро избушку увидишь – в ней он и живёт. Не сворачивай только. Тебе всё прямо – не ошибёшься.

На том сопутник махнул рукой, указывая сопровождаемому путь, решительно развернулся и пошёл прочь.

Высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном в нерешительности постоял, несколько проводил бывшего проводника взглядом, хлебнул из фляги и, перебарывая страх, медленно пошёл, с трудом, высоко поднимая ноги, обутые в непривычные валенки.

Скоро среди однообразных заснеженных ветвей протянулся абрис избы с треугольной крышей. Высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном остановился, чтобы опять приложиться к фляге, после чего продолжил путь, отметив про себя, что нервничает.

Изба стояла посреди почти круглой поляны и не содержала в себе никаких признаков человеческого пребывания – старое сооруженьиде с заиндевевшими оконными стёклами, бездымной трубой и абсолютным отсутствием следов на заснеженном вокружье.

Вдруг стало совершенно очевидно, что проводник просто подставил его – взял деньги и завёл в лес, откуда уже не выбраться. Высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном запаниковал. Понятно, что здесь никто не живёт и жить не может – здесь нет ни еды, ни тепла. Обратно ему одному без проводника не выбраться. Остаётся только одно – упасть в сугроб и замёрзнуть насмерть. Сердце рвалось из груди, в висках молотило, перед глазами всё поплыло. Высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном машинально хлебнул из фляги. Коньяк чуть отрезвил его, и мозг судорожно начал поиски пути спасения, но, так и не найдя, снова спутал мысли в хаотичный панический клубок.

В очередной раз взглянув на избу, обладатель длинной дублёнки с капюшоном вздрогнул – в дверном проеме кто-то стоял! Быть того не может! Вероятно, это начались галлюцинации. Он протёр глаза, помотал головой – видение не исчезло. Похоже, действительно – в дверном проёме кто-то был. И мужчина в длинной дублёнке с капюшоном подошёл поближе, чтобы рассмотреть своего потенциального спасителя.

Это был мужчина возраста скорее преклонного, – судя по седым прямым волосам, свисавшим чуть ниже грудных мышц, и глубоким морщинам, рассекавшим смуглое обветренное лицо. Телосложения он был худощавого, но при этом немощным не был, – в нём угадывалась сила, готовая в любой момент воспрянуть. Одет он был в серую широкую рубаху, коричневые, доходившие ему до щиколоток, свободные штаны. Головного убора на нём не было, собственно, как и обуви. При этом мороз, похоже, его не смущал вовсе. Можно было сказать, что он выглядит сурово, если бы не улыбающийся взгляд серых глаз.

Довольно долго мужчина внимательно смотрел куда-то вдаль, вроде бы, не замечая гостя. А потом вдруг, как бы между прочим, провёл взглядом по пришельцу и чётким быстрым жестом пригласил его входить, после чего быстро скрылся в доме, оставив дверь приоткрытой. Высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном не стал ждать повторного приглашения и двинулся к дому.

Перешагнув порог, он к своему удивлению обнаружил, что в избе тепло и светло. Да и вообще, обстановка оказалась вполне совместимой с жизнью. Гость с удовольствием глубоко вдохнул и тут же закашлял, зачихал и заплакал одновременно от мириадов непривычных запахов, ворвавшихся в него. Наконец-то успокоившись, он протёр глаза и увидел хозяина, стоявшего напротив и беззвучно сотрясавшегося от смеха. Поняв, что тот потешается над ним, гость смутился и даже чуть оскорбился. Хозяин тем временем поднёс ему деревянный ковш с какой-то жидкостью и жестом предложил испить. Гость не стал отказываться и несколько раз глотнул тёплую, плотную жидкость. Стало тепло и спокойно, а многое и вовсе стало безразлично, захотелось спать, и он повалился прямо на широкую деревянную скамью, на которой сидел.

Проснулся высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном прекрасно отдохнувшим, и это несмотря на то, что спал он на деревянной лавке без подушки и во всей верхней одежде. Потянувшись, он ощутил, что одежда его влажная и неприятно липнет к телу – видно, здорово пропотел за ночь. Сев на лавку, высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном вздрогнул от ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Он поднял глаза. Ощущение его не обмануло: за деревянным столом, стоявшим в углу комнаты, сидел хозяин избы, смотрел на непрошеного гостя прищуренными глазами и в свойственной, похоже, только ему манере, чуть заметно, но очень весело улыбался.

– А… о-о-о… доброе утро… вы уж извините меня за вчерашнее. Свалился вам как снег на голову.

Хозяин кивнул, как бы принимая извинения, и жестом пригласил посетителя за стол – угоститься чем-то, находящимся в большом горшке. Тут же гость почувствовал страшной силы голод. Он стремглав подбежал к столу и с неистовой яростью начал есть из горшка прямо руками.

Пища, которую не удалось в процессе поедания идентифицировать даже приблизительно, обладала каким-то неизвестным, крайне привлекательным вкусом. Гость ел и ел, пока не опустошил весь, весьма объёмистый горшок. Позволив себе лишь минуту насладиться негой сытости в полной бездеятельности, высокий мужчина в длинной дублёнке с капюшоном нашёл в себе силы настроиться на рабочий лад.

– Спасибо, вам огромное за угощение… Фатей… вас ведь, кажется, Фатеем зовут… А по батюшке, простите…

Хозяин не отвечал, по его лицу пробежала тень, но он всё ещё улыбался.

– Ах, да, я не представился… меня зовут Алексей Павлович Коврин. Я журналист… из Москвы… еженедельник «Жёлтая пурга». Может, слышали? А вот про вас слухи докатились до нас… да. Знаем теперь, что на Урале такой замечательный человек живёт. Про вас такие вещи удивительные рассказывают: прямо волшебник вы! И людей лечите, и будущее видите. Вот я и решил про вас материал сделать – пусть люди узнают побольше о таком потрясающем соотечественнике. А вы давно здесь живёте? Это я к тому, что странно, что только теперь о вас стало известно – такие слухи обычно быстро распространяются.

Неожиданно хозяин, будто бы только что вспомнив о некоем неотложном хозяйственном деле, легко так и быстро поднялся из-за стола, схватил какое-то ведро и вышел из избы. Коврин было подался за ним, но вдруг ощутил, как бремя проглоченного угощения навалилось на него всей своей сытой тяжестью, всё стало как-то исключительно безразлично и он, тяжело вздохнув, привалился к стене. Несколько минут Коврин просидел совершенно неподвижно, а затем наконец-то решил оглядеть помещение, в котором пребывал, между прочим, со вчерашнего дня. Он находился в квадратной и, судя по всему, единственной комнате в избе; почти во всю заднюю стену расположилась русская печь, по левой стене вытянулась большая деревянная лавка – та самая, на которой он сегодня спал, справа стоял шкаф с мелкой хозяйственной утварью, в углу находился стол и лавка поменьше. В избе была идеальная чистота, и возникло странное ощущение, что каждая вещь стоит на исключительно для неё предназначенном месте.

Коврин взглянул на часы – был уже час пополудни, в два его ждёт проводник в условленном месте. Опаздывать было никак невозможно – сам он дорогу не найдёт. Выйдя из избы, он огляделся в поисках хозяина – тщетно. Было солнечно, безветренно и очень холодно. Коврин отметил, что на заснеженном вокружье появились следы, и это были его вчерашние следы, а вот хозяйские следы по-прежнему отсутствовали. В этой связи напрашивался вывод, что хозяин никуда не ушёл и прячется где-то рядом. Коврин посмотрел наверх – на крышу, потом вниз – под крыльцо: хозяина там не было. Тогда он, рискуя здоровьем, осторожно вдохнул и робко позвал:

– Фа-атей. Уважа-аемый! Фате-ей!

Никто не отозвался, и Коврин спрятался от холода в избу. Там он просидел в ожидании хозяина с полчаса. Ждать дальше он не решился. Выйдя из избы, Коврин оглянулся напоследок, расстроено махнул рукой, сожалея о том, что не удалось выполнить задуманное, фаталистически втянул голову в плечи и поплелся аккурат по своим вчерашним следам.

Проводник ждал в условленном месте, бодро покуривая.

– Ну, как? Удачно сходили?

В ответ Коврин неопределённо передёрнул плечами.

– Понятно… я же говорил, что Фатей – непростой человек, не надо было его по пустякам тревожить. Он человека сразу видит: кто с делом, а кто так. Его не обманешь. Тут приезжали к нему исследователи. Из Петербурга. Так они вообще к дому подойти не смогли: только приблизятся – у них животы скручивает, они падают и блюют. Так и ушли ни с чем. А тебя даже я насквозь вижу… Фатей небось и не поговорил даже с тобой.

Коврин обречённо кивнул.

– Я так и думал. Хорошо ещё, что он тебя с добром отпустил. Видать, понравился ты ему. А то…

– Что «а то»?

– А мало ли что! Может хворь какая приключиться или случай несчастливый какой… мало ли что. Всё-таки это – Фатей.

То, что Фатей – это всё-таки Фатей, Коврина беспокоило мало, а вот то, что не удалось взять у него интервью – виделось очевидной неудачей. Не эксклюзивной, конечно, – таких в его журналистской практике случалось предостаточно. Сколько раз он переживал тот момент, когда представлялось, что вот он, шанс покончить с заурядностью, сделать что-то значимое, поймать удачу за хвост… стоит сделать небольшое усилие – и дальше всё пойдёт по-другому. А в итоге… в итоге всегда являлось разочарование во всём своём заурядном могуществе, безжалостно отвешивало Коврину звонкий подзатыльник и, взяв за ухо, усаживало его на свободное место в ряду таких же неудачников. Время лечило раны, опять появлялась надежда на следующий удачный случай.

И каждый следующий такой случай ожидается всё с большим энтузиазмом, а фиаско ранит всё глубже и глубже, ведь надежда на очередной шанс становится всё призрачней.

Вот и теперь вместо того, чтобы явиться из командировки в редакцию с сенсационным материалом, придётся самому сочинить интервью. А, действуя таким образом, как показывала обширная практика, ничего толкового не получишь. Такие материалы всегда за версту отдают фальшью и, естественно, все это видят. Виду, как это водится, не подадут, напечатают, даже холодно похвалят, поздравят, деньги заплатят… но серьёзным журналистом так не стать.

Вот и стоило ему напрашиваться на эту работу!? Ох, от этой мысли становилось неимоверно стыдно. Ему ведь действительно не предлагали этой работы. Он сам, когда на его глазах трое журналистов отказались от этого задания, вызвался взять его. И вот результат!

Ладно бы он ещё просто не поехал, отдохнул пару дней и сам состряпал интервью, как он уже многократно проделывал это, так ведь нет – попёрся в эти снега, холода… надеялся на удачу… э-эх!

Удача – вот ключевое значение в судьбе. Одному всё само в руки плывёт, другой корячится, себя не помня – и всё тщетно. Кто только придумал эту чушь: больше работаешь – больше имеешь!? И ведь верят в это! Стараются, локтями машут… пока, выбившись из сил, наконец, не остановятся и не выглянут на свет Божий из своей всепоглощающей уже хронической депрессии и не увидят, что потеряли здоровье, любимых людей, приятные занятия, а имущества либо нет, либо всё в кредит, либо всё на лечение уходит. Суицид – неплохой выход из такой ситуации. Но есть и другие судьбы. У их хозяев есть всё: и любимые рядом, и денег море, и здоровье, и вообще – видится так, что они только чего ни пожелают, у них вот оно – тут как тут.

Помнится, Коврин брал интервью у одного из участников Ассоциации Психонейропатогенной Инженерии Человека, сокращённо ПНПИЧ, – как раз на эту тему. Готовясь к этому интервью, Коврин ознакомился с массой теорий удачи. Считается, например, что удача – это чистый случай, который исчезает и появляется в жизни каждого человека, когда ему вздумается; или что одному человеку везёт – другому нет в течение всей жизни тоже лишь по воле случая; или что удача даётся человеку в определённом объёме на всю жизнь, а он уж сам распоряжается: когда и сколько её тратить; или что человек в состоянии брать эту удачу, когда она заканчивается, как колбасу из холодильника; или что удачу можно заслужить неудачами, страданиями; или что любая жизнь – это череда белых и чёрных полос; и ещё множество прочих других.

Интервьюируемый, в свою очередь, довольно убедительно, надо признать, рассказывал о закономерностях существования удачи. Он выделял четыре фактора, влияющих на удачу: какие человек испытывает эмоции, какие у него мысли, как он себе представляет жизненные цели и какой путь следования к целям выбирает. По словам ПНПИЧиста, с помощью специальной техники вполне реально сознательно воздействовать на эти факторы и буквально регулировать долю везения в жизни, как мощность звука на музыкальном проигрывателе.

По мнению ПНПИЧиста портрет баловня судьбы выглядит так. Он живёт для себя. Это значит, что такой человек ставит перед собой не те цели, которые нужны обществу, государству, друзьям, родителям или кому-то ещё, а чётко представляет, что нужно ему лично и действует исключительно для достижения этих целей. Живя таким образом, человек испытывает преимущественно чувство радости. Уже когда он ставит перед собой цель, он представляет себя в будущей, максимально комфортной для себя жизни, в связи с чем уже испытывает радость, не говоря уж о той радости, которая будет сопутствовать ему по пути к цели и по её достижении. Такой человек любит свою жизнь, ведь она доставляет ему радость, а такое отношение к жизни неизбежно притягивает на сторону такого человека удачу. Просыпается счастливец с удовольствием, с радостью, с желанием начинает свой день. Ещё бы! Столько интересного и приятного ожидает его сегодня. В конце дня он отходит ко сну довольным и радостным. Ну конечно! Он получил столько положительных эмоций, а завтра его ждёт ещё более удивительный день, который подарит ему ещё больше радости. Конечно, такого человека можно назвать эгоистом. Однако, вот парадокс – от такого человека больше пользы окружающим, чем от какого-либо другого. Он успешен, здоров и радостен, окружающим с ним легко и приятно находиться, полезно общаться, с ним выгодно сотрудничать – конечно, ему же сопутствует удача!

Неудачник, на взгляд ПНПИЧиста, должен выглядеть следующим образом. Этот человек проживает чужую жизнь, действуя в чужих интересах. Такой человек «понимает», что он должен поступать так, обязан делать это, нравится ли ему это или нет. Он старается для Родины, семьи, друзей, рабочего коллектива, своей совести, чести или ещё неизвестно для кого или чего, оставляя себя обездоленным. Того, что нужно действительно ему, он зачастую даже и не видит за ворохом мнимых обязанностей. Удача не любит таких людей и отворачивается от них. У такого человека жизнь не складывается, всё валится из рук. Это несмотря на то, что он прямо-таки выбивается из сил, чтобы выполнять навязанные ему обязанности. У неудачника скверный характер, он становится мизантропом, испытывает гнев, ненависть, отчаяние. Его преследуют несчастные случаи, болезни. Утром ему не хочется просыпаться. А зачем? Опять страдать, тянуть ненужную ему – чужую! – лямку, от которой уже кровоточат ладони и плечи, а отдачи никакой нет. Каждый новый день приносит только новые страдания.