По Ильинке шла совершенно очаровательная, сияющая женщина, вероятно, только что купившая для себя что-то новенькое, и сейчас представляющая свои будущие наслаждения. Игрой ее лица можно было наслаждаться не меньше, чем видом красивых угрюмых домов. Вот только эта встреченная красота быстро прошла. Прошла совсем рядом. Дома же надвигались издалека, видно, стремясь произвести свои впечатления, больше угрюмые, чем радостные, и так быстро, как шел. Могли и постоять – времени было много.

Оглянулся. Не было уже больших синих глаз, маленького радостного рта, проплывшего совсем рядом, чуть хищного и очень тонкого носа – улыбалась только походка: едва заметные туфельки плясали под длинной юбкой и светлая головка неслась к Спасской башне. Пробили куранты. Глянул на часы: уже семнадцать. До спектакля – час. Нужно перекусить.

В столовом зале огромного подземного торгового центра возле Манежа – полно народа, но все же, и кормят быстро, и выбрать есть что. Итальянские пироги с грибами, очень похожие по виду на татарские кулебяки, неплохой чай и какой-то десерт весело запрыгнули в рот при одном воспоминании о блондинке. Так же весело два часа играли актеры в театре, лишенном нуждой декораций. Пьеса захватывала Сергея, унося его в мир любви и грез, но временами неожиданно проваливалась в какую-то томную бездну, отступая перед смеющимися уже над ним синими глазами: «И куда же ты пошел без меня?»

«Как жаль, что нет декораций, – подумал Сергей, приходя в себя, после очередного провала в свои мечты, – уместны были бы и здесь серые угрюмые шкафы, двери или картины, как «Ландыш» у Ильи Глазунова». Сам собой возник привычный внутренний диалог, отодвигающий на время развеселившуюся в его воображении блондинку:

– Может предложить им «декорировать» спектакль?

– Сразу понадобятся деньги на двери – три тысячи, минимум, на стены – двадцать тысяч, на шкаф – четыре тысячи, картины, обшарпанный старый багет…

Тут диалог прервался и нахлынули воспоминания о недавнем визите в галерею. Вспомнился дом художника, где все собрание огромных полотен уравновешено маленькими эскизами костюмов для театра и одним платьем дамы…

Продолжился внутренний диалог:

– Лучше как, – ему вспомнилась известная певица, – да, так – в балахоне, и пусть они играют душой – нечего тратиться на костюмы в театре. Декорации – другое дело, все же они одушевляют постановку и удерживают сознание в рамках, заданных автором.

Да, дорогой читатель, игрой это не воссоздать, а если и удастся, то на мгновение до очередного провала, в который въедет веселая блондинка с Ильинки. Даже если и хорошо играть, то зритель не готов к тому, чтобы домысливать постоянно. Впрочем, может и не нужно удерживать зрителя, если ему есть чем наслаждаться самому? Главное – чтобы ушел довольным. А диалог продолжался:

– Короче, ткань – три с половиной метра на каждого и все. Костюмы – три с половиной тысячи рублей! Пять штук!

Сергей погрузился в спектакль.

* * *

Рик просматривал газеты. Одним глазом поверх очков он поглядывал на экран телевизора. Рассказывали новости. Новости были свежие, но толку от них было мало. С тех пор, как от России откололись прибалтийские государства, найти что-нибудь нужное для него в новостях было трудно.

Рик строил дороги в Европе и гадал: куда же ему строить следующую? Выбрать перспективное направление после произошедших перемен было сложно. Все грузы шли на Варшаву, далее в Москву, там они разбегались по России. Входить со своими деньгами в строительные дела в России или Восточной Европе казалось ему перспективным. Русские, контролировавшие дорожные дела и не имевшие хороших дорог, обещали гигантскую поддержку. До этого ему даже и не верилось, что можно с кем-нибудь сотрудничать в строительстве собственной дороги.

Рик привык за все платить сам и даже переплачивать, веря в свое хорошо просчитанное на перспективу предприятие. Вопреки прогнозам пессимистов, люди все равно выбирали его дороги и платили за проезд все охотнее. На его дорогах не было пробок, а за быстрый проезд, как показывали его собственные прогнозы, люди будут платить с каждым годом все охотнее. «Горизонт раздвигает скорость!» – поэтично выражал он эту тенденцию.

Рик подумывал о своих возможных новых партнерах: «Им понадобится детальный хороший прогноз на транзитные дороги: Берлин – Варшава – Калининград – Рига – Санкт-Петербург». Дорога на Москву в то время уже была основательно забита транспортом. Строить вторую рядом казалось бессмысленно, а вот пройтись по северным столицам! Рик отпил глоток и одобрительно посмотрел на своего юного секретаря. Пожалуй, она и сама считала себя юной, кто в свои тридцать лет не считает себя двадцатилетней, да еще и на работе. Судя по костюму, она хорошо подмечала, что нравится шефу, и, угадывая его желания, – одевалась. Рику сейчас достаточно было кофе, а такой квалифицированной, как она, помощнице он простил бы наряды и посолидней.

Один глаз Рика прошелся по помощнице, а второй наткнулся в газете на страницу с интервью С. Арбасова. Рик прочел легкую дискуссию о скоростной железной дороге: Санкт-Петербург – Минск – Брест – Краков – Братислава.

– Русские, похоже, бросают собственное строительство грузовых дорог, их интересуют больше пассажирские перевозки, – буркнул Рик, глядя на подборку текстов.

– Они столько настроили в Восточной Европе, что этих дорог хватит лет на десять-двадцать с существующим ныне товарооборотом, – вежливо поддержала разговор секретарь.

– А дальше? Начнется ли здесь оживление международных магистралей? Цены на горючее растут и бедные страны станут еще беднее, тогда транзит через них есть то единственное, что может быть интересно для вложения денег.

Секретарь стояла рядом и смотрела на уже пустую чашку из-под кофе, а Рик вспомнил аналитический обзор, заказанный им два года назад.

Спустя мгновение, Рик вернулся в мир кабинета, улыбнулся и сказал:

– Отличный кофе, давай вторую!

– Сейчас, – ответила секретарь легким напряжением юбки, да, скорей юбки, чем приятным чуть приглушенным голосом.

Грамотный аналитик, найденный им еще в начале дел по грузовым перевозкам, открывал в своем обзоре новую перспективу на строительство скоростной магистрали между крупными столичными городами. Другое строительство было фактически убыточным лет на тридцать вперед. Странам Прибалтики самим вытянуть строительство этих дорог вряд ли удастся. Рика же устраивала доля в тридцать процентов и во вложениях, и в доходах, при собственной установке цен на проезд, даже с возможностью выкупа дорог государствами, по территории которых они проходили.

Уверенность в новом деле просыпалась в Рике по мере того, как он пил вторую чашку кофе. Он был уверен, что его долю никто в ближайшие годы выкупать не будет. Срок же окупаемости только его доли при участии государств и частных партнеров из России и стран Восточной Европы сокращался по его подсчетам до десяти-пятнадцати лет. Продав участок одной из дорог на юге Франции, Рик получал нужную сумму для начала строительства. Дело стояло за выбором участка и детальным техническим проектированием.

Телевизор, который Рик почти никогда не выключал, замигал рекламой, предлагая мечтательных женщин и еще что-то. Секретарь относила вторую чашку, Рик смотрел на нее с благодарностью за счастливое сочетание всего вокруг:

– А почему бы мне не сделать интервью на ТВ? – то ли подумал, то ли сказал Рик.

«У меня секретарь журналистка, да и какая красавица, с ней я буду выглядеть куда эффектнее этого русского в газете. Дам интервью по телевидению», – подумал Рик и уже внятно сказал приостановившемуся секретарю:

– Нужно узнать больше про этого русского.

– Про Арбасова, Рик, так?

– Да, и подумайте о нашем интервью на телевидении.

«Ох, и посмеюсь же я над этим железнодорожником…» – подумал Рик, одобрительно провожая взглядом секретаря. Через минуту он поднял трубку, нашел в газете номер телефона редактора и набрал сам, медленно и ласково нажимая на клавиши.

Редакция неожиданно легко согласилась на его встречу с интервьюирующей Арбасова журналисткой. «Видать, дела у них не очень», – сделал вывод Рик и смело набрал номер телефона Сьюзен Прайс, так звали журналистку.

Завтрашний ланч ему был заказан в дорогом ресторане секретарем, она и подсказала:

– В дорогой ресторан хвост из редакции не потянется и можно будет спокойно поговорить.

– Разумно, – оценил ее предложение Рик, он не был жадиной даже в глазах своего собственного секретаря.

* * *

Ресторан отеля был оформлен в старом стиле, украшен светлыми гобеленами с сюжетами зимней королевской охоты. Рик и Сьюзен листали свои экземпляры меню в тяжелых жестких переплетах. В Варшаве можно смело заказывать грибы, иначе их все равно добавят к мясу, так они им нравятся. Да и цену за счет грибов можно слегка подкрутить у любого мясного блюда. Рик думал о говяжьем мясе и грибах:

– Стейк? – спросил он.

В ответ услышал:

– Я соскучилась по рыбе. Давайте закажем угрей: с огня свежая рыба украсит наше утро.

– Да? Это украшает! Конечно угри и мартини.

– Чуть коньяку с кофе, если здесь подают по утрам.

– Раков, со щипцами и салфетками, – подыграл ей Рик, поняв, что здесь его раскрутят на полную катушку, – да и ладно! Расскажите мне об Арбасове, – начал он уже о деле.

* * *

Спектакль заканчивался. Сергею хотелось вернуться обратно, на Ильинку.

– Хорошо – я сейчас один, когда такое еще будет?

– А один ли ты? – как бы что-то сказало.

«Такое впечатление, что рядом кто-то весело танцует или подтанцовывает», – мысли возвращали на Ильинку, а роскошная лестница выводила наверх из большого зала театра:

– Или я уже подтанцовываю?

Какие бы не томили его впечатления, он дошел до Манежа, обошел вокруг купола, венчающего подземный торговый центр. Шел и разглядывал на нем со всех сторон картинки похожие на страны, срисованные с географического глобуса. Чуть не наткнулся на одиноко стоящего человека. Только сделав несколько шагов сообразил, что прохаживался рядом с замершим известным художником: «Почему он один? Что-то задумал, видно, и смотрел на Кремль?»

Стены Кремля были подсвечены и производили невероятно свежее впечатление: налипающий снег делал их светящимися белыми, краснели только бойницы. Блондинка, никак не уходившая из памяти, и белые стены Кремля создавали образ белого, но не каменного, скорее, снежного города. Чуть прошел дальше и вышел на Красную площадь. Со стороны Мавзолея Кремль был по-прежнему не заснеженным и кирпичным, как и дома на Ильинке оставались серыми тяжелыми и удивительно притягательными.

Вечером здесь особенно мрачно. У Торгово-промышленной палаты поздняя суета, подумалось: «Никак Председатель собрался домой! Старая школа – без начальника не расходятся». Привычка делать большие дела без суеты и с уважением к делу ставит и руководителя на почетное в этом деле место. Почему перестали это понимать?

Вспомнился свой бывший начальник, одиноко приезжавший в институт отдохнуть после работы в президиуме. Оба – академики, оба сделали ставку на карьеру. Но общественные науки одного вывели на руководство правительством, а другого естественные науки – на демонстрации. Откуда эта тяга к популярности в противоположном своим знаниям поле деятельности? Промышленностью руководят общественники, а митингами – отраслевики. Председатель палаты выглядит намного крепче, но и он вряд ли сможет поднять промышленность по-новому – от торговли. Наторговать мало, понадобится поддержка проектировщиков, а они уже на исходе. Сергей вспомнил свой первый проект: из ста двадцати томов, составлявших описание всех работ по дороге и чертежей конструкций. Все же, что относилось к деньгам и торговле, вместилось в один том, хоть и солидный, но один. Целый отдел проектного института вычерчивал и описывал оборудование, здания, мосты, сооружения. Их было немного, но бумаг было страшно как много. Сначала это пугало, но потом привык и сам научился манипулировать чертежами на компьютере, ему помогало хорошее физико-математическое образование. Университет все же дает универсальный способ ориентироваться в жизни.

А вот девушки от кульманов? Где сейчас эти миленькие девушки? Сидят за компьютерами или торгуют, наторговывают себе первичный капитал?.. Потом пойдут чертить то, что мечтали. Если задуманное успеют, то будут, наверное, счастливы – выдержали гонку жизни!

Снег перестал падать и пора было идти к машине, но хотелось пройтись. Рядом прошли два загулявших немца. Что-то обсуждали. Не боятся вечерней Москвы, присматриваются к этой новой для них Европе. Да и для нас она новая и, к сожалению, мало понятная. Ей и понадобятся совершенно новые проекты, грандиозность которых еще ошеломит мир, привыкший искать врагов и защиту от них, а силы копить для того, чтобы потратить их, к сожалению, на то, что просто вредно всем и скучно.

У людей появился шанс на сотрудничество… вот и теперь, если пауза раздумий в отношениях между Востоком и Западом затянется, ее снова заполнят какой-нибудь гадостью.

Охотников на людей полно среди них же, а вот к новому типу сотрудничества не готов еще никто. И тут дело не в помехах – спецслужбы мало кого уже беспокоят из христиан, идущих под Богом, – у всех накопились свои заботы.

Ильинка стала как-то уютней, исчезла прежняя чопорность. С развалом Союза и обитатели Кремля стали проще, скромнее. Дошел до конца улицы, прошелся до Лубянки и вернулся. Современная символика мало чем отличается от советской: торговые учреждения так же отвернуты от крестов церквей, властные врата обращены к ним, звезды на Кремле расположены как попало… захочешь перекусить – приходится идти в дом номер тринадцать. Бедные суеверные – вымрут от голода в таком доме или подавятся куском, а в кофе-хаусе могут и кофе обжечься. И это первые шаги из Кремля – окружение первого порядка.

Из дверей ГУМа никто не вышел. Стало как-то одиноко – увидел свое отражение в стеклянной двери: одинокий он себе уже давно не нравился, несмотря на красивую внешность. Еще шаг, другой – Спасские ворота, Лобное место, собор Василия Блаженного – вся Красная площадь. Быстро вернулся, взял машину из мойки – выглядит словно новая. Переключил автомат и мягко нажал на газ: сколько удобств и рядом с Кремлем!

Машину он, наверное, любил, в ней было хорошо, когда никого нет рядом на улице. Но в Москве даже ночью улицы полны других машин, и тут уже не до наслаждений, нужно глядеть в оба. Он вспоминал, как хорошо было ездить раньше: Политехнический музей, Лубянка, Детский Мир, короткая остановка у Малого Театра – такой остановкой он всегда отдавал дань памяти великому драматургу А. Островскому. Почему-то на памятник ему хотелось посмотреть всегда, когда проезжал мимо – это отвлекало от движения, но голова поворачивалась чисто рефлексивно, как и к такому искусству, как театр, тянуло по какой-то детской привычке: работающей маме жалко было его бросать одного дома, и она прихватывала сыночка с собой в большой красивый драматический театр. В театре он знал все с детства. Он даже научился засыпать на гроссбухах, словно заправский бухгалтер.

Вспомнив про памятник Островскому, Сергей притормозил, просушил тормоза, проехал, петляя по улочкам центра, к бульварному кольцу. Дальше ехал быстро почти до Нового Арбата. Неожиданно вышла на улицу женщина. Как его машина выдержала этот подарок судьбы? Успел просушить тормоза, иначе было бы происшествие. Спасибо драматургу Островскому. Женщина от неожиданного торможения об нее, слегка оторопев, все же отошла и позволила проехать дальше:

– Да проезжай, если так спешишь!

Посмотрела на пальто – чистое. Теперь ехал уже сосредоточенно, с полной концентрацией на дороге и движении. Дома вздохнул с облегчением, что все обошлось. Осмотрел свой «Мерседес» – еще послужит, уже засыпая, вспомнил профиль блондинки, тонкой линией появившийся из каких-то новых глубин. Подумал: «Это уже зреет чувство, – и, засыпая, – встретить бы еще раз».

* * *

Утром по телевизору что-то сказали о новой выставке в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Каналы «Культура» и «Спорт» все больше и больше радовали неожиданными новостями. Начавшееся возрождение хоккея и необычайно высокий уровень выставок в Москве не могли никого оставить равнодушным к переменам, переменам похожим на Ренессанс. Говорили о Пикассо. Сказали немного, но показали интересные зарисовки. Начала работать память и включилось воображение: представил неопределенность линий рисунков, развернутый в рисунках анализ форм живого.

Рисунки в воображении начали приобретать цвета. По неведомым законам преобладал любимый им розовый цвет. Шифровальщики говорят, что розовый это от наслаждения при созерцании вкусных плодов – эволюцией закреплен – откладывается в сознании лучше, эффектнее. Телевизионщики используют этот прием. Да и не только они так кодируют. Глянул на карту: над столом на карте Россия – розовая. «Интересно сколько продлится розовый период России, – подумал он, – и закончится ли «Девочкой на шаре»?» На кухне уже скворчала сковородка: два яйца и колбаса, куда им с хот-догами – нас не догонят!

Собрался, зашел к соседке перед уходом: