ЕГО СЕРДЕЧНАЯ ЗОРКОСТЬ

В Ярославском районе нашей области в посёлке Ярославка живёт удивительный человек, человек-творец, человек-художник С.В.Гусенков.

Скажу честно, с некоторой опаской брал в руки книгу Сергея Васильевича «Берёза серебристая». По словам автора – это первый литературный опыт, а коли так, то можно ожидать всяких стилевых и сюжетных огрехов. И уже готовился к тому, чтобы в наиболее мягкой форме указать на эти неизбежные для начинающего литератора недочёты, но с первых же страниц повествования все мои опасения рассыпались в прах. Более того, читал книгу с нарастающим интересом, захваченный её чистой, тёплой, сердечной атмосферой, ароматом простоты и участия.

С первых страниц стало понятно, что перо в руках автора – не чужеродный предмет: слог ясный, построение фразы чёткое, уверенное, стиль без устремлений на псевдокрасивость, язык простой, понятный, без модернистских выкрутасов, сочный и образный. Веришь всему, что говорит литератор, ясно видишь то, о чём он с душевной щедростью хочет поделиться с тобой. Особенно хороши его зарисовки о природе – перед глазами встают памятные с детства пейзажи, где «искрящееся солнце в высоких крепких сугробах», где «прозрачные, изящно прорисованные чьей-то талантливой рукой, берёзы» и т.д. Примеры можно приводить бесконечно. И должен сказать следующее: так изъясняться может только человек с чутким любящим сердцем, с пристальным взглядом на жизнь, то есть поэт. Не зря Экзюпери в «Маленьком принце» говорит: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

Философская окраска некоторых моментов, размышления «о бренности бытия» ничуть не мешают прочтению, не отягощают структуру книги, наоборот, органично вписываются в ткань повествования и лишь украшают произведение, делают его основательнее и глубже. Судите сами: «Слово Божие – истина. Но как же часто мы в своей повседневной суете забываем заповеди Божьи. А потом, опомнившись, ропщем на судьбу, обстоятельства, начальство. Лишь в своём выборе нужно искать причины наших испытаний и неудач».

Сочетание простосердечия с умудрённостью – ещё одно уникальное качество автора. В этой книге много звуков, запахов и цветов. Много солнца, тепла, света, хотя встречается и непогода. Вместе с тем, то и дело пробивается какая-то радость существования, нежность ко всему земному и иногда, очень к месту, обаятельная ирония.

Некоторые произведения в книге выполнены в жанре «рассказ-очерк», что даёт возможность ещё больше прочувствовать тонкую грань между героем произведения и его родиной. Следует добавить, что Сергей Гусенков – один из немногих литераторов, кто с такой увлечённостью и знанием пишет о природе и животном мире. Это настоящая, глубокая, многослойная проза, при этом не входящая в противоречие с жанровой ясностью и несомненной увлекательностью.

Перед нами крепко сколоченные, сюжетные тексты, обаятельно ироничные и вместе с тем проникновенно сердечные. Ни в коем случае не сентиментальные, без всякого надрыва и какой бы то ни было позы и самолюбования. Скорее даже по-мужски жёсткие, не лишённые, однако, теплоты и сострадания. Автор уважает своего читателя, понимая, что проза должна быть, прежде всего, написана и интересна. То есть необходим сюжет, необходима композиция, а не расхлябанная, ни к чему не ведущая саморефлексия. Так вот, Гусенков прекрасный рассказчик, умный, тонкий и ненавязчивый. Немаловажно заметить и то, что рассказы в этой книге пронизаны христианским мироощущением.

«Берёзу серебристую» не отнесёшь к жанру массовой литературы. Авторскому стилю присуща особая чистота и выверенность, желание изъясняться на русском языке. И самое главное: в каждой фразе, в каждой сюжетной мысли чувствуется огромная любовь к России, к её истории, вера в её высокое предназначение.

Сергей Гусенков, несомненно, комфортно чувствует себя в роли писателя-ирониста, обладающего смешливым и жизнерадостным пером. У него своя, узнаваемая интонация, одинаково тонко улавливающая и комические, и трагические вибрации бытия. В их уникальном сращении и кроется её своеобразие. Он оптимист. Но его оптимизм произрастает явно не из наивной веры в справедливое устройство жизни, а из понимания того факта, что силы на преодоление всех горестей существования можно черпать только в любви. А любовью его герои явно не обделены. И уж точно нельзя назвать прозу Гусенкова скучной или вялой. Она стремительна и упруга, вспыльчива и обаятельна. Собственно, Сергей Васильевич наследует и продолжает традиции подлинной русской литературы, развивает темы, ей свойственные – отзывчивость, милосердие, сострадание, борьба за человеческое достоинство.

Я, откровенно говоря, не сразу оценил всю глубину и основательность представленных в книге текстов. Потребовалось некоторое время, чтобы подумать, поразмышлять. Причиной как раз и была эта его кажущаяся простота, лёгкость и доступность. Простота, но не простоватость, лёгкость, но не легковесность.

Такое впечатление, что книга написана на одном дыхании, как будто вдохновение и кураж (в хорошем, в творческом смысле этого слова) не покидали автора до самой последней страницы. Зная Сергея Васильевича, его взволнованность, его артистический характер и неуёмную энергию, можно предположить, что так оно и есть. А это дорогого стоит. Знаю многих собратьев по перу, из которых к пятидесяти годам словно воздух выпустили, писать стали вяло и нудно, будто из-под палки. Здесь другая картина – ёмкая, упругая проза, которую с полным правом можно назвать прозой поэта.

Книга, на мой взгляд, нужная, своевременная, душеполезная, обладающая врачующими свойствами, помогающими избавиться от равнодушия, безверия, тоски, печали и других хворей, разрушающих душу и тело.

Евгений ГУСЕВ, член Союза писателей России

Матери моей, Зое Васильевне Седовой,

посвящаю…

Эта книга – о простых людях, работающих в непростых условиях в середине прошлого века. Каждая глава – это законченный рассказ о каком-то событии, а объединяет их место действия – Купанское торфопредприятие.

Речь пойдет о героических буднях торфодобытчиков, которые в тяжелейших условиях работали на благо Родины, об их проблемах и радостях, удачах и поражениях, взлётах и падениях. Мои герои покажут читателям, как нужно жить в гармонии с природой и учиться у неё стойкости и мужеству.

Судьбы людей, их любовь и ненависть, растерянность перед обстоятельствами и поиски справедливости, вера и целеустремлённость, умение не опускать руки перед трудностями и добиваться поставленной цели – вот что вдохновило меня на написание этой книги.

Сергей Гусенков.

БЕРЁЗА СЕРЕБРИСТАЯ

Берёза серебристая под окном стоит,

Веткою заснеженной по стеклу стучит.

И горят снежинки на её ветвях,

Приглашая в гости мимолетных птах.

Часть 1.

Запретная любовь.

Никого не оставляет равнодушным русский зимний пейзаж: трескучий мороз, искрящееся солнце в высоких крепких сугробах. И, конечно, прозрачные, изящно прорисованные чьей-то талантливой рукой, берёзы. Эти белоствольные красавицы, символ простоты и чистоты русской души, вдохновляли не одно поколение живописцев, поэтов, музыкантов.

Когда вспоминаю детство, то ясно вижу картину: два моих дядюшки ведут меня, шестилетнего пацана, в морозный солнечный день в соседнее село. А на горе перед нами – берёза в серебристом инее, вся светится, искрится. Аж дух захватывает от такой невероятной красоты и чистого детского восторга! Мои дяди, Саша и Юра – в военной форме, только что отслужившие срочную службу, полные энергии, сил, молодецкого озорства. Берут меня с двух сторон за руки и подкидывают, как на огромных качелях. И мир видится мною, ребёнком, таким сказочным, фантастическим и бесконечным, и, кажется, что сердце выпрыгнет из груди от счастья, выплескивающегося через край…

Как часто мы забываем, что счастье – это так просто: дорогой человек рядом, любимая работа, милые сердцу друзья, которые не предадут, помогут, поймут… Для чего рождается на этой грешной земле человек? Чтобы быть счастливым! И.С. Тургенев в свое время писал: «Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать». Так устроено мироздание: всё познаётся в сравнении. По-настоящему знает цену свободы лишь тот, кого её лишали… Ценить счастье, дорожить им может лишь тот, кто долго к нему шёл, ведь счастье как вольная пташка: где захотела, там и села.

Моё детство до возраста шести лет неспешно и спокойно протекало в большом селе у моей бабушки. По соседству с нашим домом жила счастливая семья Михеевых. Почётным званием «счастливой» я наградил эту семью, конечно, исключительно по своим детским наивным представлениям. На тот момент мне казалось, что нет другой, более точной характеристики дому Михеевых. Хозяин работал шофёром на грузовике, в закрытом кузове которого была удивительным образом организована целая мастерская. Дядя Паша, так звали водителя, часто брал меня с собой в поездки по колхозным полям, где он в полевых условиях искусно ремонтировал сельхозтехнику.

Жена его, тётя Шура, – дородная женщина с красивой улыбкой и широченной косой, уложенной на голове «башенкой». Жили Михеевы зажиточно: большое хозяйство, полный двор живности, ухоженный огород. Зимой дядя Паша для всех жителей деревни валял сапоги из шерсти домашних овец. Словом, дом – полная чаша. Одно плохо: не дал Бог детей этой семье.

Однажды тётка Шура заболела и попала в районную больницу на целый месяц. Для мужчины болезнь супруги – калейдоскоп переживаний, настоящее испытание. В такие моменты невыносимо скулит душа мужская, ищет сочувствия и поддержки… Дядя же Паша давно поглядывал на мою родную тётку Нюру: такая же дородная, покладистая, голосистая и добрая. Один изъян был у неё на лице – на левой стороне нижнее веко как бы вывернуто наизнанку. Но стоило только заговорить с этой женщиной, как любой собеседник невольно попадал в тёплый поток её доброго нрава, обаяния и душевного тепла. И внешний изъян тети Нюры как-то переставал обращать на себя внимание, словно рассеивался…

Тётка Нюша вечерами по обыкновению поливала свои стройные ухоженные грядки моркови и огурцов. В один из таких летних вечеров между редкими кольями Нюриного забора показалось напряженное лицо дяди Паши:

– Нюр, подойди-ка на минутку…

Тётка нерешительно оглянулась, торопливо бросила лейку в межу, и крадучись, словно вор, побежала к забору. Прижалась к толстым, кривым от старости, кольям, где страдающее лицо дяди Паши чудесным образом вдруг обрело надежду. Они недолго о чем-то шептались. И, неожиданно быстро, через задние огороды, через картофельное поле со всей своей страстью Нюша побежала, подобрав полы длинной юбки, напрямик в скупые объятия дяди Паши. Скрывшись во временно опустелом доме, долго оттуда не выходила. А когда, наконец, появилась, её нельзя было узнать: улыбалась как-то по-особенному таинственно. Волосы непослушно растрепались. Скромный платок предательски спустился с шеи на широкую Нюрину талию.

На протяжении всего месяца, пока болела жена дяди Паши, Нюша регулярно бегала к нему на краткие свидания, которые закончились беременностью моей тётки.

Вещий сон.

В тот день много работы было у дяди Паши. Пришёл домой уставшим очень поздно и, наскоро перекусив, уснул, как только голова коснулась подушки. Тревожной ночью приснился ему странный сон: идёт он босым по глубокому снегу, а над его головой вьётся стая воронов с человеческими лицами. Подходит дядя Паша к большой берёзе, а на ней во всём белом сидит женщина с распущенными волосами. Лица её не видно. Она пытается что-то сказать, а слов не слышно. Только горькие слёзы из глаз её капают, звонко ударяясь обо что-то металлическое. А вокруг берёзы вьётся вороньё, то разлетаясь в разные стороны, то вновь собираясь в густую стаю. И вдруг ясно услышал дядя Паша пронзительный женский возглас: «Спаси меня, Паша! Погибаю я!»

В холодном поту проснулся дядя Паша и поутру, не раздумывая, поехал в районную больницу к жене своей, терзаясь в дороге от нехороших предчувствий. Потом долго уговаривал главврача, чтобы отпустили жену домой долечиваться. И только после заверения, что лекарства принимать и уколы делать тетка Шура будет вовремя, её выписали домой, взяв полагающуюся в таких случаях расписку. Наступила осень с проливными холодными дождями, пронзительными ветрами и неудержимым листопадом. Птицы потянулись на юг в тёплые страны, и только самые стойкие оставались в родных местах.

Таким ранним холодным утром тётя Шура открыла крышку подполья, чтобы набрать семь мешков картошки на продажу. Муж дома не ночевал, гостил у брата в городе, пообещав жене вернуться часам к десяти. Электричества в деревне не было, время-то послевоенное. Женщина привычно поставила керосиновую лампу «Молния» на крышку подполья, чтобы впустить чуточку света в тесное помещение… Случайно задев за платок, лампа, опрокинувшись, облила тётку Шуру керосином. По привычному ли русскому «авось», по трагическому ли стечению обстоятельств, но тяжелая крышка подполья не была закреплена петлями к полу. В одно мгновение она глухо захлопнулась над головой тётки. Несчастная женщина живым факелом металась по подполью, истошно крича и взывая о помощи. Случайно натолкнувшись на бочку с солеными огурцами, в отчаянии сунула голову в прохладный рассол, пытаясь сбить пламя. Но пропитанные керосином платок и кофточка продолжали гореть.

Как она выбралась из подпола, никто так никогда и не узнал. Но выскочив на террасу, тётка Шура метнулась к двери: хотела выбежать на улицу, где лежал только что выпавший первый снег. Огромный крюк на тяжелой двери избы не поддавался усилиям обезумевшей от боли женщины. Соседка же Шуры в это страшное время ожидала отёла коровы, и, услышав непонятный шум в доме Михеевых, всполошилась и подняла мужа. Они ворвались в избу, взломав ломом дверь. Только и могли что сделать: сбить пламя с женщины, бросив её страдающее тело на белый прозрачный снег.

Недолго пролежала тётя Шура в районной больнице, после нескольких тяжёлых операций она скончалась. На похороны собралась вся деревня. Казалось, даже природа оплакивала несчастную женщину. За день до похорон была оттепель. Ночью подморозило, и деревья покрылись ледяными сосульками. Когда прощались с Михеевой Александрой, тополя плакали холодными стаявшими слезами.

Гроб с телом покойной вынесли из дома и поставили у крыльца на две табуретки. На крыльцо вышел подвыпивший муж покойной босиком, в галифе и нательной рубахе. Он молча подошёл к гробу и истошно закричал:

– Не отдам никому!

Внезапным порывом бросился к гробу жены и в отчаянии стал поднимать покойницу, чем очень удивил и испугал своих односельчан. Мужики еле-еле оторвали его от тела усопшей и силой увели в дом.

Неделю дядя Паша пил, потом к весне, неожиданно для всех жителей деревни, продал дом и переехал в райцентр поближе к своей работе.

Такие разные судьбы.

Весна выдалась ранняя и солнечная. Высокое небо радовало своей голубизной, большие помятые сугробы, оседая, таяли на глазах. Проснувшиеся берёзы на пригорке набирались сил после зимней спячки и плакали на радость деревенской детворе. Через небольшие надрезы в стволе они набирали в бутылочки хрустальный берёзовый сок.

Весной тётя Нюша родила сына. Назвала Анатолием. Часто тихой грустью вспоминала она свою грешную и такую короткую историю любви к соседу Паше, который после смерти жены скоропостижно уехал жить в город, так и не попрощавшись с ней. В своей неразделённой, так и не растраченной женской любви, мучительно страдала по нему. Тосковала по своему не свершившемуся счастью и ждала его, ждала, даже когда дядя Паша не приехал посмотреть на своего новорожденного сына…

Семья Гусенковых, где тётя Нюша была старшей, рано осиротела. Отец умер в сорок два года от рака желудка, оставив девятерых детей на плечах потрясённой горем жены. Как старшая дочь, Нюра во всем помогала своей матери. Сказать, что семье Гусенковых тяжело приходилось – значит, ничего не сказать. Иногда казалось, что выдержать столько испытаний невозможно. Но дети подрастали, становились надёжными помощниками своей рано постаревшей матери. Жизнь Гусенковых постепенно налаживалась. И тут грянуло страшное известие: война… Первым на фронт взяли Сергея, который попал в артиллерию. Воевать долго ему не пришлось: через месяц ожесточенных боёв их полк был окружён, и дядя Сергей попал в плен. Долгих двадцать лет он считался без вести пропавшим.