© Сергей Цымбаленко, 2018

ISBN 978-5-4490-2173-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Летать в облаках против ветра

– Эй, Рамиль! Или как тебя? Рахиль! Что там тебе мамочка привезла?

Мальчишку на самом деле звали Равиль. Степчик и Михась выхватили у него коробку с гостинцами и стали всем раздавать, приговаривая:

– Мамочка тебя не учила, что надо делиться? Ах, как нехорошо.

Равиль был нежный и застенчивый как девочка. Но объектом для насмешек он стал не из-за этого. Нашему отряду поменяли вожатого. Вместо спортивного и веселого Андрея Ивановича подсунули студентку, которая не справлялась со старшим отрядом. Она была вполне симпатичная, косы красиво уложены, как у дамы, но мы все равно ее возненавидели. И заодно Равиля, про которого она сказала:

– Его семья недавно переехала в наш город. Думаю, вы станете ему друзьями, поможете приспособиться к жизни.

– Ага, поможем! – с угрозой сказал крепыш Михась.

Все засмеялись. И с этого момента весь отряд жил придумыванием издевок над Равилем. Тем более, что невыносимо было смотреть, как первый отряд под руководством Андрея Ивановича проводит туристские соревнования, играет в футбол и часто смеется над его шутками. А мы изнывали от скуки и смеялись только над Равилем.

Видя это, вожатая Татьяна Степановна (ее прозвали Степанидой) решила поговорить со мной как с положительным, на ее взгляд, мальчиком. Она просила повлиять на ребят и закончила словами:

– Надеюсь, этот разговор останется между нами.

Если бы она только знала, что для меня пойти против всех – самое страшное. Я старательно изучал повадки ребят в школе и во дворе, чтобы не быть белой вороной, как Равиль, не отличаться. После разговора со Степанидой я выскочил из палаты на улицу, где меня ждали пацаны, стал взахлеб пересказывать разговор. Поднял голову – и увидел в окне грустную Степаниду.

В наказание за плохое поведение нас не взяли в общелагерный поход с ночевкой.

В тот день плачущего Равиля привели к крапиве у забора, заставили раздеться и лезть в жгучие заросли.

Это была подлость. И я был подлец. Даже сейчас при воспоминании об этом горит лицо.

Я тогда сделал открытие: если записать мучащую тебя историю, то боль проходит. Исписанные случайные листочки я стал рассовывать в ящики письменного стола. Можно было, конечно, просто рвать их на клочки и выбрасывать, но я опасался: вдруг тогда не будет спасительного эффекта.

Спустя много лет я достал обувную коробку, перевязанную бельевой веревкой, куда однажды перекочевали записки, и решил их перечитать.

1

Что я могу в этой жизни? Каждое утро плестись в школу, как велят взрослые. Ходить в кино, если мать даст денег. Что еще? Вокруг много дорог, которые ведут в неизвестность, но на них расставлены таблички: «Нельзя. Не дорос еще». Я бешусь от беспомощности, но плетусь по разрешенному пути, смиренно опустив голову.

– Ты, конечно, не против сходить к тете Марине и дяде Коле? Они все время вспоминают о тебе.

Их сын погиб в детском возрасте. Жалко, конечно, но тягостно приходить в квартиру, где книжки, игры, одежда напоминают о том, кого нет. Для них время остановилось. Мы пьем чай с пирожками, приготовленными тетей Мариной, и играем с дядей Колей в шахматы. Говорят, в шахматах проявляется характер. У меня не хватает терпения, чтобы подолгу продумывать ходы, я импровизирую. Из-за этого дядя Коля легко обыгрывал меня и жертвовал фигурой, чтобы уравнять шансы. Сейчас я его обыгрываю. Старость. Дядя Коля растерянно смотрит на доску: неужели мат? Мама просит, чтобы я поддавался, не огорчал старика. С шифоньера следит за мной кот Базилио. Это я так прозвал его за огромный размер, вообще-то он Фунтик. Кот предан своим хозяевам и готов защищать их, как собака. Сделаешь неосторожное движение, он начинает шипеть и изгибать спину к атаке. Несмотря на почтенный возраст, кот лихо прыгает со шкафа на плечи дяде Коле, когда тот командует: «Фунтик!» Дядя Коля не устает из года в год показывать этот фокус. Когда старики умрут, Базилио, наверняка, сядет на их могилу и превратится в памятник.

Я с тревогой думаю о том, что и мне придется повзрослеть, затем постареть. Трудно представить, как это произойдет. Кажется, есть два мира: взрослые и дети с невидимой границей. Переступил – и стал дяденькой, можешь сам определять свою судьбу.

Пока первый и единственный самостоятельный поступок – переход в другую школу, в класс с математическим уклоном. Я сам нашел ее, договорился о переводе, хотя директор бывшей школы не хотел отдавать документы. Он звонил и возмущался, что переманивают лучших учеников, будущих медалистов.

Дорога в новую школу занимает тридцать минут, но я преодолеваю это расстояние быстрее, чем прежние пять минут. Это мое открытие: радостная дорога короче грустной. Я решительно распрощался с прошлым, как судно очищается после долгого пути от наростов, которые тянут вниз и мешают плыть. Будь моя воля, я бы почаще менял жизнь, как старую одежду.

 
Я куколка. Я гусеница.
Я бабочка. Не то. Не то.
Одно лицо, и разны лица.
Я три лица, и я никто.
 
 
Я точка. Нить. Черта. Яичко.
Я семечко. Я мысль. Зерно…
 

Это Бальмонт. Вроде они с Блоком были соперники,. а сейчас стоят рядом на библиотечной полке. Я искал Блока, которым просто болею, открыл наугад Бальмонта и нашел эти строки. Надо собрать книгу про состояние перехода в нашем возрасте, чтобы легче преодолевать мучительное состояние гусеницы и куколки, готовиться взлететь.

Я читаю запоем все подряд. Это старомодная болезнь прошлого века. Вроде чумы, от которой человечество излечилось. От чтения тоже, а я заразился. Обнаружив первые признаки книжной болезни, мама привела меня в библиотеку. Доброжелательная тетенька подвела к полке, где стояли книги для дошкольников. Увидев тонкие книжонки с картинками, я оскорбился и чуть не заплакал.

Мама объяснила:

– Это он давно прочитал. Нельзя ли повзрослее.

Так я получил право выбора. Теперь я знаю, что такое счастье.

Самым страшным наказанием для меня тогда был мамин запрет читать целый день. Пострашнее угрозы: «Не пойдешь играть в футбол». Правда, мама от этого наказания скоро отказалась. Я запирался в ванную комнату, якобы помыться, включал воду и доставал припрятанную книгу. Под шум воды читать было еще лучше, будто плывешь на корабле. Прознав причину моей «чистоплотности», мама стала придумывать другие наказания.

Из-за книг я полюбил болеть. За какую-нибудь неделю, лежа в постели, мог прочитать шесть томов Антона Павловича и открыть, что он не только смешные рассказы писал, но и серьезные повести, например «Дуэль». Потрясла она меня верой в то, что даже самый никудышный человек может переродиться. Значит, и я не безнадежен. Главный герой мне был гораздо симпатичнее праведника доктора.

Еще я сделал открытие, что герои книг могут быть друзьями не хуже настоящих, которых у меня нет. Кроме Димона. А литературных сколько хочешь: Сережа из «Судьбы барабанщика» Гайдара, мальчик из «Последнего дюйма» Олдриджа, Овод из повести Войнич, Данко Горького, грустный Фонарщик из «Маленького принца» Экзюпери,.. В общем много.

В недалеком прошлом, в старой школе осталось неприятное прозвище «Монашка». Это из-за того, что я не матерился и морщился, когда при мне через слово умудрялись вставлять бранные слова. Все дело в моем воображении: оно рисовало соответствующие матерному выражению картины, где извращенный секс, надругательство над матерями. Может быть и название «мат» происходит от «матери»? Особенно мерзко это слышать от какого-нибудь малька лет девяти. Если бы не мое непротивление злу насилием, напинал бы ему. В новом классе почти не матерятся. Если только сгоряча или по необходимости.

 
А мир светлячков нахлынет,
И прошлое в нем потонет…
 

Это Лорка. Федерико Гарсиа. Что-то у меня поэтическое настроение. Не к добру.

Уходит в прошлое мой бывший одноклассник и друг Димон. Мать пристроила его в колледж, где делают мебель. Ему понравилось. Он уже починил у нас дома стулья, которые шатались всю жизнь, но их не выбрасывали. Может, я сделал ошибку, что не пошел в химико-технологический? Может, прав отец – нужно быть практичным? Это – граница детства и взрослости?

В детстве – мучительное бессилие, когда я подтягивал Димона по математике накануне экзамена. Он – тупой. Я по сто раз объяснял простейшие основы тригонометрии.

– Понял?

– Нет.

Довел приятеля до слез. Это так противно – видеть мутные слезы у парня. Но и мне было не легче.

Димон получил тройку на выпускном экзамене, и я был счастлив, по-моему, больше, чем он.

Мой приятель был еще знаменателен тем, что его все время останавливала милиция. За лохматые волосы, цепочки на штанах и куртке, за потрясающую независимость. За «а че» в ответ на вопросы и замечания. Про таких взрослые говорят: «Он ведет себя вызывающе». Я так не могу. Мне бы притаиться, чтобы меня не трогали. Так вот, увидев Димона, патрульная машина всегда останавливалась. Говорить о законах с их защитниками бесполезно, нарвешься на неприятности. В лучшем случае задержат, а то дадут по голове, как прежнему однокласснику Ваньке. Он долго отходил и стал неестественно добродушным с тех пор. Димона спасала моя мирная тактика и положительный вид. Но если меня не было рядом, он оказывался в милиции. Матери приходилось его вытаскивать, бросая все дела. Она боялась за судьбу строптивого сыночка.

Уход от драк методом заговаривания зубов я открыл довольно рано. Шел как-то поздно вечером к дому через пустырь, чтобы сократить путь. Вдруг выдвинулась тень. Парень чуть постарше попросил закурить, а у меня не было. «Не курю» его не устроило. Он стал нарываться на конфликт, распаляя себя для драки. Я наивно, как бы не понимая, куда он клонит, дружелюбно поддерживал разговор. Перешли на звезды – это мой конек. Под рассуждения о том, что, может быть, видимые галактики уже не существуют, ведь свет от них идет к нам миллионы лет, парень довел меня до дома и на прощание сказал.

– У тебя «Б», а я в «Г» живу, меня все знают. Я – Аксакал. Обращайся если что.

Он крепко пожал руку на прощание.

Я считаю это не трусостью, а уходом от бессмысленности и унизительности драк. Однажды я попробовал, когда завязалась коллективная драка во дворе. Почему-то она продолжалась долго, наверное, из-за того, что мы не били друг друга по морде, а боролись, кто кого. Стало темнеть, я не заметил в пылу, что все разошлись. Мы продолжали барахтаться с парнем по прозвищу «Бомба». Когда заметили, что вокруг никого, сели в оторопении.

– Ты чего со мной сцепился?

– Не знаю. Сказали «бей их» – я и бил.

Засмеялись. Лень было вставать. Охватила усталость от долгой борьбы. Звездное полотно развернулось над нами. Красиво. В каждой точке – бесконечность, миллиарды звезд, мы по сравнению с ней даже не букашки, а вообще ничто.

 
Открылась бездна, звезд полна.
Звездам нет счета, бездне – дна.
 

Кажется, так у Ломоносова. Интересно, с каких времен мальчишки стали смотреть на звезды? Может, это было всегда? А с возрастом у большинства проходит?

Смуглое круглое лицо Бомбы показалось вполне дружелюбным.

– Тебя как зовут по-настоящему? – спросил я.

– Витя.

Наша дружба продолжалась недолго, разные миры развели нас, но это не важно. На свете стало немного меньше вражды.

В старой школе не раз возникали поводы для мордобоя. К примеру, слышался клич: «Новичок дерется!» Сбегались пацаны разного возраста и накидывались на парня, которого злая судьба занесла в наше образовательное заведение. Много желающих безнаказанно потренироваться на живой «груше». Пока появится кто-то из учителей, у новичка кровь уже хлещет из носа. Одноклассники миролюбиво объясняют: «Зато больше не тронут. Ты теперь свой». Я не бил, хотя поначалу хотелось перестать «быть слабаком», отличаться от других.

Полудрака была с огромным и толстым одноклассником Валеркой, но это совсем в детстве. Его дразнили и задевали. Однажды он рассвирепел как бык на корриде и выбрал в жертву почему-то меня, хотя я в травле не участвовал. Он ударил меня кулаком в щеку. Все сгрудились в ожидании спектакля – поединка гнома с великаном. Это было унизительно вдвойне – оказаться гладиатором на школьной арене. Я не ударил, ушел неотомщенным.

Один раз я был на стороне того, кто может ударить в решительную минуту. Это был Никита, мой бывший одноклассник. До четырнадцати лет он был ничем не примечателен, пока не столкнулся с Жанной. Противней девчонку трудно себя представить. Прыщавая, неуклюжая, она самоутверждалась тем, что придиралась и к одноклассницам, и к парням. В тот день Жанка стала говорить гадости про Ксюшу. Ее бойфренд Костян молчал, зная, чем может закончиться заступничество. Неожиданно выступил Никита:

– Может, хватит Жанна.

Вот и все, что сказал. Эта кикимора так разозлилась, что плюнула Никите в лицо. Он вытерся рукавом, сказал:

– Какая же ты гадина.

И дал ей в лоб.

Жанка пролетела не меньше метра и села, растерянно осматриваясь по сторонам. Потом она взревела и побежала звонить мамаше-предпринимательнице. Та примчалась на иномарке, похожей на танк, потащила дочурку к директору. Скоро стало известно, что она угрожает всех засудить, если родители Никиты не заплатят за оскорбление двести тысяч рублей. Папа у Никиты хоть и военный, но очень мирный человек, был готов уступить. Мама, невысоко роста, чуть полноватая, оказалась более боевой, она встала на сторону сына и платить отказалась.