Глава 1

Дневник Владика.

8 ноября:

Становится все холоднее. Вчера обнаружили магазин шуб и дубленок. Машка и Тот Чье Имя Тошно Называть (далее ТЧИТН) подобрали себе зимнюю одежду. Я тоже хотел взять куртку, но ТЧИТН не позволил мне этого сделать. Он желает, чтобы я страдал от холода. Если этот дневник попадет к цивилизованным людям, живущим в условиях стабильности и порядка, они должны знать обо всех злодеяниях этого изверга.

9 ноября:

Этой ночью едва не замерз насмерть. Машка и ТЧИТН спали в шубах у костра. Меня ТЧИТН к огню не пустил, заставив всю ночь обходить лагерь по периметру. Утром Машка и ТЧИТН ели тушенку, а мне не дали. Я не ел уже три дня. Если это прочтут цивилизованные люди, знайте – ТЧИТН злодей, его нужно судить за преступления против человечества. Не отмщения жажду, но справедливости.

10 ноября:

Как быстро изменился мир. От цивилизации не осталось и следа. Все стремительно приходит в упадок, разрушается и портится. Всего полгода прошло с тех пор, как древний бог обратил большую часть человечества в ужасных зомби. Всего полгода, а я почти не помню свою прежнюю жизнь. Сегодня пытался вспомнить пароль для входа на свой аккаунт в моей любимой ММО, и не смог. Если память не сохранила даже самого дорогого, то об остальном нечего и говорить.

Зомби повсюду, их не становится меньше, и они, похоже, не разлагаются. Живые люди попадаются редко. Некоторые из тех, кого мы встречали, вели себя враждебно, другие, напротив, хотели с нами объединиться. Но…. Боже, я не могу это писать, но должен. Цивилизованные люди должны знать правду. Их всех убил ТЧИТН!

11 ноября:

Выпал первый снег. Холод никак не влияет на зомби, они остаются все такими же активными. ТЧИТН разграбил винный магазин, напился и издевался надо мной всю ночь. Цивилизованные люди, заклинанию вас – покарайте злодея! Пишу это с риском для жизни, если ТЧИТН найдет и прочтет мой дневник, мне не жить.

12 ноября:

Судя по всему, в мире не осталось ни одного уголка, где бы еще сохранились порядок и стабильность. Мои надежды найти островок цивилизации не оправдались. Кругом хаос и ужас, живые мертвецы и ТЧИТН. Я так страдаю от одиночества без моих друзей из социальных сетей и невозможности сходить в рейд на героическом уровне сложности!

Машка сильно изменилась. Стала злой и жестокой. Не могу сказать наверняка, что так повлияло на нее: зомби-апокалипсис или ТЧИТН. Она больше не хочет бежать вместе со мной на безопасный и тихий островок, как мы когда-то мечтали. Похоже, ей по душе та жизнь, которую мы ведем сейчас. ТЧИТН учит ее всяким ужасным вещам: стрелять, драться. Мне кажется, Машка уже отравлена той же первобытной дикостью, что и ТЧИТН. Она приспособилась к новым реалиям, и это страшно. Той девушки, которую я когда-то любил, больше нет. Теперь это дикая амазонка, что с веселым смехом расстреливает зомби из снайперской винтовки или, ради удовольствия, рубит их мечами. ТЧИТН сделал ее такой, его сатанинское влияние погубило этот нежный непорочный цветочек. Неужели я последний, кто сумел сохранить в себе искру человечности? Боже, как страшно жить!

13 ноября:

Сегодня стал невольным свидетелем зверского злодеяния: ТЧИТН убил трех человек. Это были выжившие, такие же, как мы. Мы наткнулись на них случайно. Люди были настроены дружелюбно, предложили объединиться, и совместно искать других уцелевших. Они говорили о том, что нужно собирать человечество по крупицам, ибо в единстве его сила. У них были большие планы. Найти людей, создать что-нибудь вроде крепости, где за высокими и надежными стенами, среди дикости и ужаса, смогут взойти первые ростки грядущего порядка. Но как только речь зашла о порядке, ТЧИТН схватил биту и ударил одного из них по голове. Потом второго. Третий бросился бежать, но ТЧИТН догнал его, повалил на землю и забил до смерти. Это было ужасно. Я до сих пор нахожусь в шоковом состоянии. Цивилизованные люди, если этот дневник когда-нибудь попадет к вам в руки, умоляю – не дайте злодею уйти от наказания. Души невинно убиенных людей вопиют об отмщении.

14 ноября:

Запись сделана другим подчерком.

Владик, солнышко. Почитал я тут твои мемуары, и ужаснулся. Ведь я тешил себя надеждой, что ты, рано или поздно, превратишься в человека, но твоя писанина явно говорит об обратном. С прискорбием осознаю, что все мои педагогические усилия пошли прахом, и ты остался все тем же программистом, что и был раньше. Посему у меня не остается иного выбора, кроме как изгнать тебя из нашей дружной семьи, дабы своим присутствием ты и дальше не позорил мои седины и не отпугивал от Машки потенциальных женихов. Время на сборы тебе до вечера.

С любовью, ТЧИТН.

Владик поднял глаза со страницы блокнота, и напоролся взглядом на взгляд Цента. Тот сидел у костра, завернувшись в теплую шубу, и помешивал суп в котелке. У несчастного программиста в зобу сперло все. Дневник, который он тщательно прятал, все-таки был обнаружен и прочтен извергом. Теперь оставалось выяснить, является ли письменное уведомление об изгнании очередной злой шуткой, или Цент на полном серьезе вознамерился избавиться от него. С изверга станется. После всех его злодейств как в отношении самого программиста, так и в отношении третьих лиц, какое-то изгнание является сущим пустяком. Ну и что с того, что оно, фактически, означает смертный приговор. Изверг прекрасно знает, что один Владик протянет недолго. Если не зомби съедят его, так доконают холод и голод, а то и другие уцелевшие, не обремененные добротой и состраданием. Им уже доводилось сталкиваться с форменно кошмарными людьми, которые на поверку оказывались стократно хуже мертвецов. Были среди них убийцы, насильники и даже каннибалы. Конечно, Цент оставался вне конкуренции в плане кошмарности, но и те, другие, ненамного от него отстали.

Они разбили лагерь на развалинах колхоза. Все здесь обратилось в руины задолго до зомби-апокалипсиса. От строений в лучшем случае остались только стены, а кое-где обрушились и они. Вросшие в землю остовы тракторов и комбайнов, ржавые и страшные, производили тягостное впечатление. Будто привычный мир рухнул не полгода назад, а минимум век. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались заснеженные поля, с юга, на самом горизонте, маячила деревня. Они проехали сквозь нее, направляясь сюда. Владик опасался зомби, но тех оказалось удивительно мало. Лишь три мертвые старухи да несвежий дед вышли встретить городских. Можно было бы проехать мимо, но Цент остановил машину, после чего вместе с Машкой они провели зачистку территории. Методика борьбы с мертвецами уже была наработана. Вначале тем отрубались головы, руки и ноги, затем все это спрыскивалось бензином и поджигалось. Парочка орудовала мечами, которые позаимствовала в музее. Поскольку огнестрельное оружие доказало свою неэффективность, пришлось вооружаться по моде двенадцатого века. Машка подобрала себе легкий прямой меч, Цент пожинал урожай казацкой шашкой. Владик не питал страсти к холодному оружию, но изверг и для него кое-что прихватил. Это была богатырская булава – ощетинившийся шипами железный шар на метровой деревянной рукоятке. Весило оружие возмездия полпуда, и Владик с огромным трудом отрывал его от земли. А о том, как Цент однажды заставил его убивать этой булавой зомби, даже вспоминать не хотелось, потому что по мертвецу не попал ни разу, а себя едва не покалечил.

Помимо мечей из музея было изъято много полезного инвентаря. Кольчуги, некоторые элементы средневековых доспехов, щиты. Новые реалии требовали нового подхода, точнее старого, но основательно забытого. Еще в достатке имелось и бензина, и брошенных повсюду автомобилей, но уже не за горами были те времена, когда всем, желающим путешествовать, придется пересесть на лошадей. А когда подойдут к концу запасы консервов и сухарей, останется лишь один возможный способ добыть еду – охота.

Цент нехотя пошевелился, зачерпнул из котла половником, и снял пробу.

– Хорош супец! – вынес вердикт он.

Владик сглотнул голодную слюну. Волей жестокого изверга ему приходилось довольствоваться объедками, а суп если и доставался, то уже холодный, с кусочками хрустящего на зубах льда.

– Машка, иди к столу, – позвал Цент.

– Сейчас, – отозвалась девушка.

– Не сейчас, а иди, – заворчал изверг. – Трапеза, это тебе не шутки. Поглощение пищи и продолжение рода – самые важные занятия в жизни людской. Все остальное есть суета.

Владик тоскливо вздохнул, чувствуя себя ужасно суетливым. Самыми важными в людской жизни вещами он по-людски не занимался уже бог весть сколько.

Появилась Машка, в армейских ботинках, кожаной куртке, с СВД в руке и с мечом за спиной. Хватило буквально нескольких месяцев, чтобы девушка вконец одичала и освоилась в новом мире так, будто с рождения жила в условиях зомби-апокалипсиса. Владик не переставал с нее удивляться. Ну, ладно Цент, этот всегда был дикарем, ему любой хаос, что родная стихия, но Машка…. Неужели в ее прежней жизни не было ничего такого, о чем бы она тосковала, и что хотела бы вернуть назад? Что-то ведь хорошее должно быть, о чем она тоскует. Вот он сам, к примеру, с теплотой и нежностью вспоминал о многих вещах, которые прежде воспринимал как нечто должное. Теперь даже не верилось в реальность тех времен, когда в интернет можно было зайти хоть с кофемолки. А какое это неземное счастье – централизованное отопление! Ну а о том, сколько всяких вкусных вещей было в прошлой жизни, Владик даже вспоминать боялся. Наверное, зомби-апокалипсис не был бы для него столь тяжек, если бы изверг из девяностых не морил голодом и не издевался прочими изощренными способами. Без интернета жить трудно, а без еды невыносимо.

Прислонив винтовку к кирпичной стене, защищающей костер от ветра, Машка подсела к котлу и вооружилась ложкой. У нее была своя ложка, как и у Цента. У того так целый половник. Для Владика изверг тоже подобрал подходящий столовый прибор – шумовку. Этим дьявольским приспособлением он иногда заставлял Владика хлебать бульон, а сам любовался сизифовым трудом жертвы, тщетно пытающейся донести до рта хоть капельку питательной жидкости, и радостно ухмылялся.

Машка и Цент, обжигаясь, торопливо ели горячий суп с сухарями, Владик сидел в сторонке и давился слюнями. К столу его традиционно не пригласили. И если раньше Машка волновалась о нем, упрашивая Цента допустить страдальца до пищи, то теперь все это осталось в прошлом. Ей, как и извергу, давно стало наплевать на несчастного программиста. Она стала жестокой и бесчувственной. Вадик горько разочаровался в своей возлюбленной, потому что та не заботилась о нем, не оберегала, не кормила и не защищала. Ну, защищать-то защищала, но больше за компанию, чем непосредственно его.

Порыв ветра донес до Владика аромат наваристого супа, и у великомученика свело желудок. Садист Цент, надо отдать ему должное, умел готовить. А стоило взглянуть на то, с каким аппетитом бездушные люди насыщаются, и градус страдания резко возрастал. Владик всхлипнул, и вновь подумал о том, что такая жизнь не стоит того, чтобы ее жить. Его надежда на то, что рано или поздно они отыщут нормальных людей, этакий последний оплот цивилизации, где порядок и стабильность, была непростительно наивна. Все кончено, цивилизации, как и ее носителей, больше нет. В этом аду выжили только те, кто сумел приспособиться к его суровым условиям, потеряв при этом остатки человечности. Такие дикари, как Цент, и как изменившаяся Машка. А все те добрые и отзывчивые люди, которые числились у Владика в сетевых друзьях, они давно погибли: либо превратились в мертвецов, либо были съедены уже после зомби-апокалипсиса. Никого-то он не отыщет. Впереди его ждет все то же, все с теми же. Быть у Цента персональным мальчиком для битья и издевательств, вот его ужасная судьба. Вечно в голоде, в холоде, без малейшей надежды на улучшение жизненных условий. Зачем нужна такая жизнь?

– Ох, супец хорош! – восхитился изверг, расстегивая ремень на брюках, чтобы влезло больше. – По новому рецепту. Вместо трех банок тушенки на котел, я сегодня четыре бросил.

– Вкусно, – похвалила Машка. – А что на десерт?

Цент оторвался от процесса насыщения и заглянул в свой пузатый вещмешок. Его он никогда не выпускал из виду, даже в машине не оставлял – все время таскал с собой.

– Так, у нас тут есть консервированные ананасы….

– Фу, надоели уже! – фыркнула Машка.

– Да, сам на них смотреть не могу, – вздохнул изверг. – Нахватал от жадности, а теперь хоть выбрасывай. Шесть банок еще. Ума не приложу, что с ними делать? Таскать лениво, а выбросить как-то жалко.

Владик с вспыхнувшей надеждой подался вперед, страстно борясь с желанием поднять руку, как в школе, и попросить слово. Уж он-то знал, каким образом можно утилизировать надоевшие всем ананасы.

– Выбрасывать не нужно, – согласилась Машка. – Оставь. Мало ли, вдруг встретим каких-нибудь голодных людей, отдадим им. Надо помогать тем, кто нуждается.

– Согласен с тобой, – кивнул головой Цент. – Это богоугодное дело, на том свете зачтется. Отдадим голодным. А сами…. О! Как насчет сгущенки?

– Я бы ее с кофе хотела, – закапризничала Машка.

– Ну, можно и с кофе. Насыпь в чайник снег, повесь на огонь. Можно и кофейку попить, отчего же нет? Дело хорошее. У меня вот тут еще зефир припрятан, если что.

– Этот зефир плохой, – заявила девушка, наполняя старый закопченный чайник по возможности чистым снегом. – Он или испортился, или некачественный. Я его поела три дня назад, и мне было нехорошо.

– Вот как, – испугался Цент. – Тогда ну его. Выброшу.

Владик встрепенулся, готовясь перехватить брошенный продукт в полете и потребить, пока не успели отнять. Но он недооценил жестокость изверга. Потому что непонравившийся Машке зефир Цент бросил не куда-нибудь, а прямо в огонь костра.

– Пусть горит, – прокомментировал свои действия Цент. – Чтобы никто случайно не подобрал и не отравился.

Наполнив чайник снегом, Машка повесила его над огнем, а сама продолжила трапезу. В Цента суп уже не лез, даже расстегнутый ремень не спасал. Тяжело отдуваясь, он привалился спиной к стене, пошарил по карманам и вытащил сигареты. Прикурив от извлеченной из костра головешки, изверг с наслаждением затянулся дымом, выпустил его изо рта вместе с паром, после чего случайным образом его взгляд натолкнулся на Владика.

– А ты что там сидишь, как чужой? – спросил Цент.

– Я? – испугался Владик, небезосновательно ожидая очередную порцию издевательств.

– Ты, ты. Тебе что, особое приглашение требуется?

Владик ушам своим не поверил – изверг приглашал его к столу. Давненько такого не случалось. Неужели в бездушной скотине пробудилась доброта? Крепко же она спала, так крепко, что создавалось впечатление, будто ее и вовсе нет.

– Ну, иди! Чего ты тупишь? – проворчал Цент.

Владики вскочил на ноги и бросился к котлу, на ходу выхватывая из кармана шумовку. Прошлой ночью он старательно залепил все дырки в ней старой жвачкой, как чувствовал, что столовый прибор ему скоро пригодится. Неужели сегодня ему выпадет неземное счастье похлебать горячего супа с тушенкой?

До котла с супом оставалось два шага, когда Цент вдруг возмущенно спросил:

– Ты куда прешь?

– Я? – опешил Владик. – Но ты же сам сказал….

– Я имел в виду, чтобы ты без дела не сидел, а залез повыше и осматривал окрестности. Зомби не дремлют, безопасность превыше всего. А ты что подумал?

Владик всхлипнул, утер ладонью брызнувшие из глаз слезы разочарования, и, спрятав шумовку обратно, побрел исполнять приказ бездушной скотины. Зря он думал, что у Цента проснулась доброта. Такого просто не могло быть, ибо нечему там просыпаться.

Чуть поодаль от их лагеря возвышалось здание коровника. К одной из стен хлева была прислонена старая деревянная лестница, знававшая лучшие дни. Взбираться по ней было небезопасно, но Владик, подумав о возможности падения и риске получить травмы, лишь грустно усмехнулся. Ему ли чего-то бояться?

Лестница выдержала. По ней Владик взобрался на местами просевшую, а местами и обвалившуюся крышу, поднялся во весь рост и огляделся окрест. Вокруг развалин колхоза простерлись белоснежные поля. Тишина стояла фантастическая, будто весь мир вымер. Так оно, впрочем, и было.

Не обнаружив никакой опасности, Владик расчистил снег на крыше и присел на холодный шифер. Простыть не боялся, ибо это уже давно произошло. Что и не удивляло, ибо если в холод ходить в легкой осенней курточке, тонких штанишках и летних кедах, то не выдержит никакое здоровье, а у Владика, к тому же, иммунитет уже давно был ослаблен непрекращающимся стрессовым состоянием и скудным питанием.

Шмыгая носом и покашливая, дозорный сидел на крыше, вздрагивал от холода и пронизывающих порывов ветра, и старался наскрести в своей душе хотя бы горсточку позитива. Суицидальное настроение не покидало Владика уже давно, жизнь стала ему немила. Отчаянно хотелось перемен к лучшему, но умом понимал, что тем неоткуда взяться. Цент как был садистом лютым, таковым и остался. Машка раньше его иногда жалела, а теперь просто перестала обращать внимание. На свете, помимо них, были и другие люди, но тоже немногим лучше нынешних его спутников.

Владик мечтал найти секретный бункер, полный съестных припасов, с генератором и безграничным запасом топлива. Он бы заперся там один, и был бы счастлив. А если бы туда притащить компьютер с дюжиной любимых игр, то это уже даже неплохо, это уже даже очень хорошо. Главное, чтобы в бункере была очень прочная железная дверь. Такая дверь, какую не сможет разрушить ни ядерный взрыв, ни даже Цент.

От сладостных мечтаний о волшебном бункере Владика отвлек шум мотора. Повернув голову на звук, он увидел их автомобиль, выезжающий с территории колхозного комплекса. В первое мгновение Владик ничего не понял. Почему машина уезжает? Куда она? Цент ли решил доехать до ближайшей деревни и поискать самогон, или Машка отправилась по каким-то своим делам? Но затем он глянул вниз, на лагерь, и у него остановилось сердце. Костер был засыпан снегом, все вещи исчезли.

– Что? Куда? – всполошился Владик, вскакивая на ноги. – Эй! Стойте!

Он начал подпрыгивать на крыше, размахивая руками, чтобы привлечь внимание своих спутников, но автомобиль продолжал мчаться по полю с той же скоростью. Недобрые предчувствия охватили Владика. Рискуя сорваться, он быстро спустился по лестнице на землю и прибежал в лагерь. На месте костра возвышалась кучка набросанного снега, рядом с ней лежала его шипастая булава с намотанным на нее длинным теплым шарфом.

Владик, всхлипывая, выбежал в поле, все еще надеясь, что это очередная злая шутка изверга, но автомобиль уже скрылся из виду. Машка и Цент уехали, бросив его здесь.

Минут десять страдалец стоял на месте, с надеждой и мольбой вглядываясь в пространство. Все ждал, что вот сейчас на горизонте появится черная точка, разрастется до размера автомобиля, а затем наружу вылезет изверг, весело заржет над своей изуверской шуточкой, и велит лезть на заднее сиденье. Но время утекало, он замерзал все сильнее, а спутники, коварно покинувшие его, так и не вернулись. Ужасные подозрения овладели Владиком. В голову прокралась догадка, что все произошедшее отнюдь не является шуткой. То есть, в сатанинском представлении Цента это, возможно, и была шутка, ведь так весело бросить человека одного на верную смерть – бездна позитива гарантирована. Но Владику почему-то не было смешно. Ему было до одури страшно.

Топтаться на месте и дальше было бы форменным самоубийством, и Владик, рыдая от жалости к себе, вернулся к засыпанному снегом кострищу. Шарф, оставленный ему вместе с булавой, он намотал на голову вместо шапки, но от этого ему не стало лучше. Холод пробирал до костей, а ведь сейчас день. Что же будет ночью, когда мороз окрепнет? Владик знал, что будет. Будет страшная смерть программиста, садистски умученного людоедом из девяностых.