– Скорую, срочно! Второй заводской переу…

Слова застряли у последнего гопника в горле, когда Юрий с рычанием швырнул ему в лицо свою дорожную сумку весом килограммов тридцать, свалившую того наземь. Через секунду Юрий уже был возле него и отключил прямым сверху в челюсть. Четверо его товарищей уже «отдыхали» в грязной снежной каше, сливающейся в зимних сумерках с асфальтовыми прогалинами. Двое других предпочли ретироваться.

Тем временем женщина подбежала к молодому человеку, судя по всему, ее сыну, и склонилась в слезах. Юрий тоже подошел.

Парень истекал кровью, и звук полицейской сирены уже вовсю отражался от стен подворотни. Но хуже было, что последний гад успел назвать скорой адрес. Нагадил все-таки. Копы-то в такую дыру вряд ли сунутся, да и договориться с ними можно… А вот ребята-частники со скорой разговаривать не будут.

Юрий снова посмотрел на парня, который только теперь, закрыв глаза, откинул голову на асфальт.

Щуплый головастик еще минуту назад остервенело отбивался, хотя не мог не понимать, что шансов у него против семерых отморозков практически никаких. Особенно учитывая его кондиции (точнее, некондиции)…

Однако стержень в нем был.

– Дайте-ка, мамаша. – Юрий поднял на руки ожидаемо легкое тело, подобрав свою сумку, с которой возвращался с вокзала. – А теперь берите свои вещи – и ходу, пока скорая не приехала!

Женщина испуганно закивала и бросилась подбирать пожитки.

Юрий широко зашагал к тому концу переулка, который вел к его дому и откуда завывала полицейская сирена. Яркий фонарь уже на выходе слепил и делал все вне своего света еще темнее. Но Юрий еще с детства знал все эти глухие стены всего с тремя окнами на уровне третьего этажа и затертую временем брусчатку.

Если дежурный экипаж скорой помощи здесь на районе, времени у него совсем немного.

Парень на руках постанывал от боли, но терпел.

Умница, все понимает.

Звук полицейской сирены впереди умолк.

Женщина забеспокоилась:

– А как же полиция?

Юрий вгляделся в темноту деревьев, росших на пятаке у выхода из переулка, и ответил:

– С полицией как-нибудь договоримся. Они тоже люди.

Зажглись фары, и Юрий остановился, ослепленный окончательно.

– Стоять! Руки держать на виду!

Юрий дал сумке медленно соскользнуть на землю и обратился к черным силуэтам, отделившимся от патрульной машины:

– Командир, тут паренька подрезали, помощь ему нужна.

Силуэт приблизился, заслонив фары, и Юрий смог разглядеть молодое лицо и погоны лейтенанта. Полицейский осмотрел ношу Юрия, бросил беглый взгляд на матушку, держащую сына слева за руку.

– Документы, – нейтрально сказал лейтенант.

Может, еще обойдется?

– Во внутреннем кармане. Командир, я присяду. Руки освободить.

Лейтенант кивнул, пристально следя за действиями Юрия.

Подошел второй полицейский:

– Кто его так?

– Местные отморозки. Уже давно собирался с ними провести разъяснительную работу, да вот только сегодня случай представился…

Пока Юрий расстегивал куртку, чтобы достать удостоверение военнослужащего, женщина протянула лейтенанту два паспорта. Тот дождался Юрия и включил фонарик. Прочитал:

– Кулешова Зинаида Петровна и… Кулешов Иван Игнатьевич. Сын ваш?

– Да, да. Мы только сегодня переехали в этот район. Вот домой шли. А эти хулиганы… Спасибо мужчине…

Женщина суетилась и то и дело смотрела на Юрия и на сморщившегося то ли от боли, то ли от причитаний матери сына.

Лейтенант перевел фонарик с лица Ивана на документы, закрыл их паспорта и раскрыл удостоверение Юрия:

– Так… Ковригин Юрий Анатольевич, капитан, командир разведроты…

Его напарник подошел на шаг ближе:

– Ты ведь с этого района? С шестого дома, да?

Юрий пригляделся, но не узнал сержанта и ответил:

– Точно, местный я.

Лейтенант чуть расслабился:

– Откуда шел?

– С вокзала. Только из командировки вернулся.

Лейтенант уважительно посмотрел на сумку военного образца. Потом, внимательно глядя на Юрия, кивнул в сторону переулка:

– Там все живы?

– Вроде да. Только помяты. Оклемаются.

– Это уже в больничке, – усмехнулся второй полицейский. – Районный экипаж скорой принял заявку. Это вы звонили?

– Да что мы, враги себе? Одна гнида успела что-то крякнуть в трубку.

– Ну, сам себе вызвал.

Лейтенант перебил напарника:

– Куда вы его несете?

Юрий неопределенно пожал плечами, не желая делиться планами:

– Тут по месту…

– Ясно. Ладно, товарищ капитан… – Лейтенант сфотографировал документы на смартфон и вернул. – В случае необходимости с вами свяжутся. Всего доброго.

Второй полицейский усмехнулся:

– Ага, быстрей давайте. Тут неотложка совсем рядом дежурила. Долго ждать не придется.

Юрий спрятал документы, застегнулся и быстро поднял парня и сумку:

– Спасибо, братишки.

– Давай, береги себя. Удачи. – Полицейские пошли назад, и фары патрульного уазика погасли.

Юрий оглянулся на женщину, не отходящую от него ни на шаг:

– Ну, мамаша, последний рывок. А то чует мое сердце…

Откуда-то справа послышался шум мотора, и темноту прорезали синие проблесковые маячки. Сирену не включали. Не хотели спугнуть.

– Вперед! – скомандовал Юрий и побежал, держась ближе к деревьям.

Мигалка сзади уже отбрасывала синие блики на деревья совсем рядом, удлиняя их тени. Послышалось хлопанье закрываемых дверей, но стук каблуков армейских берцев по асфальту стал удаляться.

Кажется, пронесло: сначала решили проверить переулок.

У знакомого подъезда Юрий снова уронил сумку, нащупал ключ от магнитного кодового замка, попросил женщину открыть и нырнул внутрь

Она спросила уже на лестнице:

– А вы тоже тут?

– Что значит «тоже»?

– Мы сегодня здесь квартиру сняли. На третьем этаже.

– Надо же. Соседи, значит; я на четвертом. Тогда давайте к вам. Щас позвоню своему доктору.

Зинаида Петровна замялась в нерешительности:

– А вы… А он нас… не подведет?

Юрий посмотрел на Ивана, который уже не подавал признаков жизни, и начал подниматься по лестнице, бросив на ходу:

– Спецназ своих не бросает.

Зинаида Петровна успела, однако, заметить состояние сына и вдруг разрыдалась:

– Только бы продержался, миленький! Крови вон сколько потерял…

Но тут пострадавший сам подал слабый голос:

– Не дождутся, гниды…

– Ах ты боже мой! Ванечка, – сразу взвилась женщина.

Юрий усмехнулся:

– Теперь точно все обойдется, мамаша. Раз уж от бригады скорой ушли, остальное не смертельно.

Четыре года спустя.

Янтарный прозрачный тюль на окне слева колыхался от дыхания вечера из открытой форточки. Щедро обсыпанная огнями Башня возносилась над всеми видимыми крышами вокруг и иногда мерцала, будто подмигивала, будто они с Юрием заговорщики.

Марина поставила стакан перед Юрием, и он машинально взял его в ладони.

Как же сказать?

Юрий перевел взгляд на крепко заваренный иван-чай, тоже цвета янтаря…

После всего, что было, любой бы расценил это как предательство. Или в этом ничего такого, и он сгущает?

Прозрачный обод стеклянных стенок стакана искажал сжимающие его пальцы, и вдруг Юрий осознал, что стакан горячий; он, чуть не выронив его, со стуком поставил на кухонный стол. Расплескалось.

Иван, сидя напротив, внимательно смотрел на него, и Юрий поспешно отвел глаза.

– Юр, – Марина забрала у сидящего с мужчинами Кирилла пустую тарелку от геркулесовой каши и вытерла мальчугану полотенцем рот, – у нас кончились талоны на детский продпаек. Кирюша решил срочно догнать папу и кушает теперь за двоих. Да, великан? – Жена улыбнулась и качнула бедрами, отступая от стола.

Сын не обратил на нее внимания, а дернул за рукав Ивана, и тот сделал страшное лицо. Кирилл рассмеялся, показав просвет от выпавшего вчера молочного зуба, и погрозил дяде правым кулачком, при этом его светло-зеленый плетеный браслет съехал ему на локоть.

Опять не уложились. Растет Кирилл… А вот паек нет. И это еще одна причина, почему Юрий так поступает.

Он ответил жене:

– Попроси в долг у Тани.

Коснулся стакана, проверяя, остыл ли тот.

В конце концов Иван все поймет. Хоть и не сразу…

– Нет больше Тани.

Старинные часы с кукушкой, висящие над дверным проемом на кухню, отзвонили восемь вечера и словно споткнулись на последнем ударе. Юрий повернулся к Марине. Ее каштановые волосы, подстриженные в каре, словно шторы закрывали чуть склонившееся лицо.

– Что случилось?

Супруга взяла со стола свою, такую же большую, как у Ивана, чашку, но фисташкового цвета, и ответила, продолжая смотреть на Кирилла:

– Таня вчера подвернула ногу на улице и загремела в больничку, не смогла отвертеться.

Марина стояла в проеме двери из кухни в коридор, так как места за столом ей уже не хватало. Слова вырвались у Юрия раньше, чем он подумал:

– У нее ж страховки нет…

Марина поджала губы и, так и не сделав глоток, выпрямила спину, отчего футболка на ее груди натянулась, и оперлась о дверной косяк. Потом продолжила:

– Она пыталась откупиться от скорой, но они пробили ее медкарту по базе, а там записано, что у нее сердце без патологий. Так что, сам понимаешь…

Марина жестко посмотрела на Юрия, и тот понял, какое было продолжение. Сказал скорее утвердительно:

– Значит, не откупились…

– Какое там! – Жена поворачивала чашку в руках, и нежно-зеленый плетеный браслет на правом запястье то появлялся, то скрывался за голубым фарфором. – Была доставлена в первое отделение городской больницы, где и скончалась скоропостижно в тот же день от болевого шока при почечной колике, после чего стала донором сердца.

Кулак Юрия невольно сжался. Наверняка можно было избежать…

– Надо было отбиваться, – сказал он, перебирая у себя на руке плетение такого же браслета (Марина сделала им всем по талисману) и посмотрел наконец на Ивана, чья серая копна волос, стоявшая дыбом на большой голове, создавала еще больший контраст с узкими плечами и худосочным телом.

Хотя, конечно, все зависело от того, кто был в бригаде скорой.

Марина ответила с горечью:

– Как же, отобьешься! У них амбалы, не хуже тебя!

Юрий выдохнул. Все верно. Уже давно туда набирали по тем же критериям, что и в прочие силовые структуры. Так, например, в группу быстрого реагирования страховой, где он сейчас работал, проходным был рост от ста восьмидесяти пяти и обязательный опыт службы в горячих точках.

Он снова повернул голову к жене:

– А ты травмат носишь, что я тебе дал?

Та хмыкнула:

– Ношу, но не уверена, что от него много толку будет.

Юрий убедительно кивнул:

– Будет. Если уж выхода нет, шмальнула – и беги. Если нет страховки, главное, все решить до больнички. Там у тебя тоже никаких шансов с твоей картой.

В базе Марина значилась как счастливый обладатель здоровой печени, да еще с какими-то редкими свойствами. Вот уж реально опасный орган…

Юрий хотел спросить, что же теперь будет со Славкой, сыном Тани, но тут и так все было ясно: кроме как остаться у дедушки с бабушкой, вариант только в детский распределитель. Нет, уж лучше еще помучиться… Хотя надолго ли хватит стариков?

Юрий еще глубже вздохнул и посмотрел прямо в глаза Ивану:

– Меня пригласили в гвардию правопорядка.

Выражение лица Ивана будто не изменилось. Но черты окаменели, утратили живость и дыхание. В глазах, как в колодцах, оставалась холодная застывшая гладь.

Словно надеясь, что слова растопят невидимый образовавшийся лед, Юрий продолжал:

– Обещают иммунитет мне и семье, в том числе от донорства. И паек втрое.

Иван больше не смотрел на него. Он пил чай, и как будто ничего не изменилось.

Как бы не так! Это выражение лица, будто фильм на паузе, выдавало произошедшее потрясение для Ивана. И дело было даже не в том, что они больше не будут работать в одной страховой компании (даже сейчас Иван – кабинетный айтишник, а Юрий – боец оперативной спецгруппы), теперь они окажутся по разные стороны баррикад. Гвардия правопорядка – воплощение ненавистного для Ивана государства.

Юрий невольно покосился влево на окно, в котором ему снова подмигнула огоньком Башня, и стыдливо отдернул взгляд, будто руку от чужого… Блин, никогда ни у кого ничего не взял и никого не предал…

…До этого дня.

– Я понимаю, как это выглядит, но это какие-никакие, но гарантии, – он тяжело выдавливал из себя слова. – Мне нужна постоянная работа, а не подработки от случая к случаю.

Иван все так же неподвижно смотрел в большую небесно-голубую чашку с чаем, которую держал в обеих ладонях, словно отчаянно пытаясь согреться. Серый упрямый хохолок на его растрепанной шевелюре пошевеливался от сквозняка и будто говорил: «Я так и думал…»

Юрий продолжил, поднимая тон:

– Я боевой офицер! Я до страховой, кроме спецназа, и не знал ничего. А тут непонятная служба, по сути эскорта, в непонятной шарашкиной конторе, и то на птичьих правах.

Он подхватил стеклянный заварник с иван-чаем и плеснул себе в большой граненый стакан, который оказался полон, потом оглядел посуду на кухонном столе и долил в чашки Марине и Кириллу.

Марина заметила, как сын заезжает игрушечным броневиком маскировочной расцветки в тарелку дяди Ивана, и прикрикнула:

– Кирилл, ты сейчас спать пойдешь!

Тот убрал руку и обиженно посмотрел на мать.

Иван запрокинул голову к небольшому телевизору, висевшему на кронштейне над столом и еще более скрадывающему пространство и без того непросторной кухни. Там на экране появилась Башня на заставке новостей, и Иван наконец с болью посмотрел на Юрия:

– Ты забываешь, что если бы не страховая, мы бы вообще не имели работы. – Потом снова отвернулся. – И вообще не знали бы друг друга.

Этой фразой он напомнил об их знакомстве четыре года назад, после которого Юрия и стали привлекать на подмену в «ДонорСтрахКомпани», где уже тогда работал Иван.

Телевизор вдруг разразился голосом из новостей обо все развивающейся пандемии. Юрий бросил взгляд на диктора на фоне черной Башни, уверяющего, что все под контролем, что все меры приняты, даже несмотря на то, что неясно, дойдет ли вообще до них волна.

Диктор еще раз напомнил всем, кто еще не прошел обязательную месячную вакцинацию, что после тридцатого числа будут применяться санкции, и Марина отобрала пульт у Кирилла, сосредоточенно нажимавшего на кнопки. Повисла тишина.

Марина, похоже, желая сменить тему, спросила:

– Вань, слыхал про новую технологию заморозки органов для хранения? Интересно, как теперь изменится система страхования? Ведь больше не нужно будет сразу же проводить операцию…

Иван нехотя ответил, словно объясняя очевидные вещи:

– Наши органы еще больше превратятся в товар. Который теперь будет гораздо проще отобрать. Даже на улице.

– Ой, а то сейчас скорая, по сути, не отбирает. Попался – и будь здоров. – Марина будто специально раззадоривала Ивана.

Тот вынужден был реагировать:

– Сейчас еще есть правила и нет большого смысла их обходить. Ну, вынул ты на улице орган, кому ты его продашь, если операцию нужно проводить, в зависимости от органа, в течение шести-десяти, максимум сорока восьми часов? Все должно быть подготовлено заранее. Поэтому со скорой и системой страхования от донорства всем проще. А если можно будет вынуть орган сейчас, а продать уже при удобном случае? Начнется охота. А учитывая доступность базы данных медкарт, она превращается просто в магазин…

Марина, не желая соглашаться с нарисованной картиной, отмахнулась:

– Ладно, сейчас по улице тоже небезопасно ходить. Люди боятся другого. Слыхали, что для изъятия органа под заморозку по этой технологии нужно, чтобы донор был в сознании? Его не усыпляют, а обездвиживают… Как представлю…

– Хорош! – прервал ее Юрий, не желая слушать кровавые фантазии любительницы хоррора. – Слушай меньше разное!

Но Марина не сдавалась:

– А ты что скажешь, Иван?

Иван пожал плечами:

– Я еще не знаю всех деталей этой новой заморозки. Но, думаю, все это переживут.

Кирилл снова потянул Ивана за рукав, и они обменялись страшными гримасами.

Марина помолчала и озабоченно продолжила:

– Думаешь, страховые компании не потеряют этот рынок?

Иван ответил ей, не отрываясь от возни с Кириллом:

– Адаптируются. Или новый закон появится, или они сами начнут активно участвовать в этом бизнесе. И такие, как твой Юрий, будут еще более востребованы. Правда, работа станет более… пыльной.

Марина вдруг снова переменила тему, и Юрий понял, что она просто пыталась найти слова в его оправдание.

– Ладно, страховая страховой, но со всеми этими технологиями только госслужба может дать какие-то гарантии. Тем более такому, как мой дуболом.

Иван, наконец, посмотрел на нее и ответил негромко, но с горечью:

– Наше государство может гарантировать только одно: все мы его потенциальные доноры.

Марина всплеснула руками:

– А государство здесь при чем? Все это алчный беспредел торгашей и медиков, которые готовы на что угодно, лишь бы сделать из тебя донора. Неважно, что ты еще жив!