МАНТРА

I

мудрость индусов безмерно верна.

корова, как бог, встаёт раньше всех,

будит затем пастуха. будит пастух

петуха, солнце чтоб он разбудил,

что позже разбудит меня.

вот и считайте теперь,

насколько далёк от нас бог,

скорее – как мы от него далеки.

он, а, точнее, корова ведёт пастуха

на луга; позже – зарежет пастух петуха,

запьёт его кровь молоком.

солнце всё это осветит,

одобрив, но я не увижу

того, ибо вовсе не выйду из дома

в блаженстве субботнего утра,

впоследствии ставшего днём…

II

вот предо мною всей сутью своей

лежит океан.

я не хозяин ему,

не раб, не враг и не жертва ему,

я – жажда его, я – слово его,

я – мысль его – следствие щёлочи с пеной –

о том, как прекрасно ходить по земле,

мягкою лёгкою поступью ног

баюкать её, и снами взращивать в ней

древа, плоды, травы, ветра и дороги.

и мозг мой, как тот океан:

извилины – волны,

пеной взволнованных дум,

голограммами мысли нисходят

на земли иных измерений,

или хотя бы – о! как же прекрасно,

если бы сталось по небу ходить…

КАРНАВАЛЬНЫЕ

песни карнавальные,

веселие повальное -

влекут дорогой дальнею

уйти, не возвратясь;

мне город сей не мил,

и я б его любил,

если бы не жил

1

в нём вовсе, отродясь.

лишь ты, моя смуглянка,

стуча о банку палкой,

танцуешь спозаранку,

и радуешь мой глаз;

и простынь, словно юбка,

по бёдрам свисла трубкой,

и слышен отзвук гулкий –

то чресел твоих глас.

и ты б ушла со мной,

в фавеле вечный бой

за жизнь забыв, ногой

сойдя со здешних троп;

а впрочем, я как знал, -

напрасно целовал

тебя и обнимал,

ведь карнавал грядёт -

он снова прогремит,

огонь твоих ланит

собою озарит

его, как фонарем;

и снова, в танце я -

печаль свою цедя -

увидевши тебя,

забуду обо всем;

как я б тебя любил,

и был не только мил

тебе, – но целый мир

на веки заменил,

когда бы мы не мы,

и города огни

не те, и город сам -

неведом небесам.

ПЕСЕН ХОРОШИХ

сколько же песен хороших

загубили, чтоб каждый дебил

знал, своей грустью поросший,

что нет, дескать, он не один,

2

что где-то таких же дебилов

сотни сидят и хандрят,

поют эти песни уныло,

аккорд перепутав и лад.

и их утешать бесполезно,

ведь им эта грусть и хандра

так же бесспорно полезна,

как нам – время праздного дня.

ДОРОГА

руля распятие

в кольце рукояти;

беги от всего, беги, -

сломя, хватая, ловя, -

скорость теперь твоя вера:

молись на каждый километр,

на каждый дорожный знак,

как на икону,

от фонаря до фонаря -

считай один световой год

в космосе ночи;

рви жилы

вопреки ремням,

разбивай череп

вопреки подушке безопасности,

сердце размозжи

об лобовое стекло,

и не включай дворники;

днём все слепит и путает,

много отражений, бликов

и прочего ненастоящего;

ночью, благодаря фонарям,

видно все то, что нужно, -

ни больше, ни меньше.

ШВАРТОВЫЕ

мне колени твои,

как кораблю –

швартовые;

я часто за них держусь,

чтобы вновь не унесло

в шторм суеты

всесильного бытия.

3

мне губы твои,

как кочевнику –

оазис в пустыне;

я часто целую их,

чтобы в мире химер

иметь хоть одно

ощущение основы.

мне тело твоё,

как в религии –

мекка, нирвана,

хлеб и вино;

ты не бог, но ты то,

что он даёт:

в конце концов,

мы всегда хотим

именно этого.

«ДА»

и дружбы нет,

и любви нет,

и секса нет,

и бога нет,

и денег нет,

и стабильности нет,

и времени нет,

и мест нет,

и входа нет,

и выхода нет,

и мыслей нет,

и желания нет,

и хлеба нет,

и пива нет,

и водки нет,

и еды нет,

и работы нет,

и будущего нет,

и прошлого нет,

и жизни нет,

и смерти нет, -

и так спокойно от этого,

так хорошо,

не дай бог кому-то

вдруг сказать «да»:

«да» страшнее чумы,

осквернения святынь,

всех изнасилований,

4

войн и убийств мира,

и от него так много

беспокойства и трудностей

в преддверии перемен,

а с «нет» – так спокойно

и здорово, так по-прежнему одиноко,

то есть умиротворённо

в собственной искалеченности

и обиженности на всех и вся,

в собственной усталости

от всех и вся,

то есть от самого себя,

и, скорее всего, это всё оттого,

что и после тебя

в каком-нибудь списке

тоже стоит слово «нет», -

то-то оно такое родное и близкое,

такое дальновидное.

ОТЛИЧИМА

душа от тела отличима,

как вещь и мысль о вещи,

и так же, как и мысль о вещи

за вещью прячется самой,

за телом прячется душа,

украдкой подбирая время,

когда сумеет перейти

к другому телу, чтоб не быть

с поличным пойманной, и тем

своё бессмертие продлить,

продолжить бегство в никуда

от первых искр большого взрыва.

МОДОЙ

если не знаешь,

куда и зачем -

следуй за модой, -

не ошибешься.

верности в моде не больше,

чем в тех, кто стоит у руля

государственных разных режимов.

в конечном итоге – они,

как мода: уходят – приходят

волнами, и мы,

как слепые щенки и котята,

все тонем, и тонем, и тонем.

5

на крайнюю степень отчаянья -

следуй себе самому,

в тебе ещё меньше надёжности,

чем в перечисленном выше.

и что ты теряешь в итоге,

кроме ничейного,

названного чужим,

названного твоим,

названного тобой?

КУПОЛ

если небо – это купол,

становится ясно тогда,

откуда берётся гром:

кто-то стучит по небу,

любопытствуя,

с той стороны,

отсюда и грохот,

оголяющий трещины молний

на поверхности купола;

отсюда и вывод о том,

что всё, что здесь,

скорее всего, пришло

с той стороны:

не важно, зачем,

не важно, почему,

не важно, как;

будь у космоса один путь,

он бы не был так бесконечен,

как поле, в котором

средь пыли и ржи

сотни дорог и тропинок

ждут быть протоптаны кем-то.

если небо – это купол,

то купол, который

является дном

глиняной миски,

которую точно

не боги огнём окрестили,

покуда не то чтобы мисками,

даже горшками они

брезгуют, значит,

хотя бы примерно,

можно сказать,

что бог, -

и, тем более, боги -

6

вряд ли поблизости где-то.

ищем его мы иль их,

на купол

неба смотря,

сами не зная,

что просто мы все -

частицы, от глиняной массы,

нависшей над нами,

отпавшие, значит,

купол небесный – есть

отражение гигантское

каждого;

бог – это просто

большое отражение

маленького человека,

большая тень

маленького предмета

в то время, когда

солнце само позволяет теням

быть словно выше

и больше, заметней

и фундаментальней него.

и тот, кто уверует в тень,

долго пробыв на свету –

боже – насколько он слеп,

иль хочет казаться таким

и выглядеть так!

а впрочем, не стоит

его обвинять, восклицая,

поскольку и солнце,

как видно наглядно,

день предает ради ночи,

как звёзды луну предают

ради солнца,

и сами же

блёкнут при нём

на куполе неба.

солнце с луною

и ночи со днями

время разводит

по разные стороны,

что же тогда говорить,

покуда избыток ума

снова волнует вопросом:

«а если судьба разведёт?»

«что значит «если»?

наверняка разведёт,

но ты не волнуйся о том,

7

ведь мы

уже не узнаем про то,

поскольку, когда разведёт, -

мы уже будем не мы,

думать, делать, дышать

мы будем иначе,

и такие, какие сейчас,

мы никогда не умрём,

мы просто изменимся вновь,

и даже когда мы умрём,

мы просто изменимся снова –

и сами себя

средь самих же себя

потеряем.

ФЛЯГИ

надеялся зря ты,

что вдруг не родишься,

и верно боялся,

что враз не умрёшь.

ты коронован, ты избран -

смотри на своё королевство:

вся беззащитна, немая земля

подкоркой своею

бьёт поклоны тебе

кивая бошками пустыми

качалок-станков нефтяных,

стоящих на всём протяжении

бездонной дороги

в пустыне наставшего судного дня.

источник живительной влаги,

оазис бессмертной любви, -

потерян, иссох и угас;

остались лишь фляги пустые.

вкусили мы капель последних

из них, и бросили их

за борт твоего кадиллака,

как девушек юных сердца,

что были жестоко обмануты нами, -

нещадно испиты до самого дна.

РЕЙСОВ НОЧНЫХ

на крыльях ветров

мы с тобою взлетаем

словно бы доллар и евро

8

и страсть между нами

рейтингом путина

мерно и верно растёт

и падает мир из под ног

как рубль презренный

хоть бы звенел напоследок

и рушится мир

экономикой нашей страны

и верно что так –

птицам не надобен дом

мы сами с тобою

из перьев друг друга -

грязи и пыли

смолы и листвы -

гнёзда совьём

и будем тогда коротать

на птичьих правах

ещё один век

ненадёжный и смутный

не разбирать чемодан

обивая пороги крылечки

карнизы вокзалы пропахшие

рейсов ночных безнадёжным побегом

из никуда в ниоткуда

ОДА ГОРОДУ

этот город – моя колыбель

и могила моя;

первое счастье, последняя боль,

первая боль и последнее счастье;

в лото миллион,

просаженный за день,

пара центов в столовой,

хранимые месяц,

на стакан газировки.

стражи всех улиц его – фонари –

заботливей всех матерей

и пристальней всех отцов

глаз не спускали с меня;

от лампочек их ореолы,

как нимбы, чело украшали моё –

летом, в зимний мороз –

творогом жалящим снежным

9

на голове без убора,

будто терновый венок,

венчали меня на распятие всем

перекрёсткам, и всем поворотам,

всем закоулкам, парадным

и злачным местам.

я тот отщепенец, козёл отпущения,

что всем отпускает грехи

в этом городе грёз,

мелькающих между гудящих колёс,

как бабочки – только на день:

лишь раз избавленье, а после –

извечный осадок и горечь и сладость,

и кто-то другой однажды займёт

моё место на троне, на самом обрыве

крыши того небоскрёба, откуда всё –

будто сквозь птицы глаза, немного ещё –

и солнце уж в клюве твоём

сызнова семенем нового дня

в окнах домов прорастает.

так я тебя полюбил, что вовек разлюбить

не успею, как же я буду скучать,

хотя никуда и не еду.

время не властно – его вечно мало,

но малое правит большим, и в этой

извечной ослепшей погоне, город,

ты всё ещё дышишь,

я буду с тобою дышать

смогом и дымом, гарью и пылью

в единой вибрации трасс.

тобой порождён я и вскормлен

в утробах твоих подворотен

сточной водою дождей,

вымя твоё – небеса,

руки вздымаю я к ним, и вижу, как ты

их столпами высоток своих подпираешь –

город, ты храм для заблудших,

пристанищем служащий им –

я среди них

на улицах вечных скитаний,

что вровень талмудам любым,

и то – за края берегов

выходят они иногда,

как-будто бы снова всемирный потоп,

о, где же тогда мой ковчег?

но мне не дано утонуть в твоей благодати,

и, как моисею, ты воды раздвинешь –

и толщи их будут как стены твоих

10

небоскрёбов, но мне без тебя

земля не нужна, где млеко и мёд.

ОТВЕТ

I

лежа на кровати, она

читала мне свои сны,

которые записала

когда-то давно,

когда ещё верила в них,

иначе – не стала бы их

записывать:

всё в этом мире – от веры.

я рядом лежал и думал:

«какого же чёрта?»

II

она приехала ко мне

посреди ночи и попросилась

переночевать, -

хотя мы давно разошлись

и уже почти не общались -

и позже спала на диване

в гостиной,

даже не скинув пальто,

я же лежал у себя и думал:

«какого же чёрта?»

III

позже, сквозь многие годы

встреч с единицами

из множеств нулей, я снова

лежал, не помню, где точно,

не помню, лежал ли вообще,

и понял: любовь – это время, когда

сам ты становишься чёртом,

какого весь этот случается мир,

и даже сам бог

тебе не отец, и не брат,

и ты уже больше не мыслишь вопрос

«какого же чёрта?»,

являясь отныне ответом.

ФОТОФИЛЬТРЫ

да конечно ты крута великолепна

умеешь кормить волков с руки

поскольку с каких-то пор сама волчица

расхаживаешь в красном платье

11

или в свитере на несколько размеров больше

или вовсе голая к чёрту на мороз

и крайне сомнительной красотой

выделяются лопатки на худой спине

тощая фигура в шрамах синяках порезах

и какая-то в этом всём надрывная

вывернутая отрешённая поэтичность

и бродишь бледным размытым пятном

в холодных туманностях среди высоких сосен

и где-то недалеко горный массив

или какой-то густой зелёный лес трава

или бесконечно пустое пространство

чистый минимализм кубизм тени и всё такое прочее

и всё это является образным синонимом

какой-то твоей необычности

утончённости хрупкости одиночества

но всё это так приторно и как-то

противно и слишком наигранно

и в книгах которые ты читаешь

столько осознанного и уличённого ада

который вот он вокруг нас постоянно

что странно становится как люди

до сих пор принимают густые испарения

из кипящих котлов за райские облака

ОСМЫСЛЕНИЕ

недавно я задумался, и понял, что любые

междоусобные или же личностные различия

неизбежны для нас на уровне крови,

на уровне природы.

вот, например, покажи двоим людям

белую стену и спроси их, какого она цвета,

и один ответит, что белого, и будет прав,

а другой скажет, что красного, и тоже

будет прав, потому что окажется дальтоником,

а значит – для него стена имеет вовсе

бесконечное количество цветов.

дальтонизм, как и судьбу, и родственников,

и призвание – не выбирают, это всё формируется

до рождения и проявляется с момента рождения.

это выше наших сил, поскольку является

высшей силой, за которой нет ничего.

так же и мёд одним горьким кажется,

другим – сладким. следовательно, он –

и то, и другое. отсюда любить больно,

но хочется; жить – страшно, но необходимо;

доверять – опасно, но никуда не деться,

12

поскольку верить нельзя даже самому себе,

но приходиться.

ощущения не заслуживают доверия.

зрение лжет.

все вещи – такие, какими видятся.

если вы всё ещё сомневаетесь,

то теперь будьте уверены – это я,

все ещё я:

я реалистичен, как водосточная труба,

периодически замкнут,

преимущественно амбивертен,

немного мизантроп,

чуть-чуть социопат,

с лёгким налётом паранойи;

опасен в ближнем бою (держаться на расстоянии);

прирождённый лидер,

но к коллективной деятельности не пригоден;

не подвластен любым формам контроля;

от природы задумчив и рассудителен,

отчего неприлично ленив и безынициативен,

сам себе на уме;

завистлив, но не настолько, чтобы сделать

или достичь того, из-за чего завидую кому-то;

для достижения вами в отношении меня

желаемого результата – давить на благородство

и сострадание, развести – на мечту.

стыдно вспомнить, сколько я сменил

увлечений и сколько подал напрасных надежд,

но не могу остановиться.

я пробовал, и неизбежно чувствовал,

что что-то важное упускаю.

все мы дети, но взрослые – это дети,

которые могут остановиться сами,

задержаться на чем-то одном.

я тоже могу, но не хочу.

я все ещё, как дитя: хочу этот мир

на ощупь, на вкус, на зуб, на глаз, на авось.

граней не чувствую, границ – не признаю,

пределов – не вижу. девочек – обожаю,

девушек – люблю, женщин – целую,

бабушек – уважаю.

мне далеко до понимания

высших сфер, да и что эти сферы?

как фонари в ночи, влекут мотыльков

и мошек, уже готовых умереть

по факту рождения и затянувшегося

долголетия больше суток.

так вот летишь на свет, – в конце пути

13

или туннеля – не задумываясь,

как загипнотизированный –

и смерть.

она больше и прежде нас, как и жизнь,

потому мы немеем и цепенеем,

когда сталкиваемся с их верными для нас

проявлениями.

жизнь и смерть манят и влекут нас

настолько сильно, что мы даже этого

не замечаем.

любовь – так же: она заставляет нас

делать то, что мы любим, и любить то,

что мы делаем.

сначала тебя несёт, как по накатанной,

а потом – ты продираешься сам.

или кого-то всю жизнь несёт

по накатанной, а другому –

приходится продираться.

разница неизбежна.

тогда, почему нам так обидно, мерзко,

завидно, когда мы не получаем то,

что получают другие?

БЛАГО

чем больше людей

тем больше шума

тишины грязи

чистоты вони

свежести суеты

покоя ненависти

любви войны

мира жизни

смерти и мусора

на каждом

шагу

улицы.

вне города

это заметно

в городе

это привычно.

благо не от людей

но от вещей.

люди сами

доказывают это

создавая вещи

себе во благо.

благо не от того

14

что «ты»

но от того

«что» ты.