© Коллектив авторов, 2020

© Л. Н. Советников, составление, 2020

© Издательство «Цитата плюс», 2020

Кольцуется бессмертная душа
Александр Калинин

«А дождь идёт и не проходит…»

 
А дождь идёт и не проходит.
Кусочек сена волоча,
По палубе барашек бродит,
Как дождь, копытцами стуча.
 
 
И ничего не происходит.
Ковчег над волнами влача,
Потоп предела не находит
И только ширится, ворча.
 
 
Растёт тумана поволока.
Устало руль сжимает Ной.
В тумане слышится далёко:
Барашек блеет над кормой.
И им обоим одиноко
Над зябко-серою волной.
 

«Глядит на стадо Моисей…»

 
Глядит на стадо Моисей
И от предчувствий сердце стынет.
Бредут с накопленным добром,
Бредут с соседским серебром,
С галдящим выводком детей
Бредут в безводные пустыни.
 
 
Бредут толпою караванною.
За ними странствует повсюду
Мираж: земля обетованная,
Покрытая небесной манною,
В чаду обещанного чуда.
 
 
Но прям и строг пророка взор.
Его влечёт иное чудо:
Пустынь пугающий простор,
Ночных светил согласный хор,
Качанье мерное верблюда.
 

«Рассыпан звёзд мерцающий песок…»

 
Рассыпан звёзд мерцающий песок.
За стебли трав цепляется туман,
Густеет, превращается в курган
И застывает, грузен и высок.
 
 
Вползает от невидимых проток
Знобящий холод. Ночи истукан
Вдохнул воды предутренний дурман
И неподвижно смотрит на восток.
 
 
Он видит тени сопредельных стран,
Глаза в глаза земной встречавших срок.
Итиль, Хорезм, воинственный Туран,
 
 
В глубь Азии бредущий караван
И, брошенный в далёкий океан,
От полных лун отбитый черепок.
 

«Сыплет хлопьями, снежной манною…»

 
Сыплет хлопьями, снежной манною
По сухому травы жнивью.
Эту землю обетованную
Снегом кутает как в раю.
 
 
Всё уравнено, всё безвестное,
Замутнённая даль слепа.
Застывает манна небесная —
Ледяная крупа.
 

Улисс

 
Море глухо шумит за спиной,
Тёмный голос жестокой свободы.
Ты уже возвратился домой
Через волны, преграды и годы.
 
 
Славой венчан, с победой в войне,
Ко всему на земле равнодушен —
Так, подобно усталой волне,
Ты упал в набежавшую сушу.
 

Саломея

 
Шла по льду в пуховых сапожках.
Гнулся лёд, и замирало сердце.
Не младенца – грех несла в руках,
Грех несла и не могла согреться.
 
 
Снег сиял, и звуки на снегу,
Застывая, становились глуше.
Не заметен грех на берегу —
Держит лёд лишь праведные души.
 
 
И среди морозной пустоты
Танцевали, леденяще колки,
Как когда-то танцевала ты,
Золотые стройные иголки.
 
 
В танце следом шла она тогда,
Каждый шаг был невесом и робок,
Но разверзлась под пятой вода,
Кромки льда коснулся подбородок.
 
 
Канул мир, и показался вдруг
В небесах застывший одиноко
За морозной дымкой солнца круг
Светозарной головой пророка.
 
 
Прежде чем она изнемогла,
В звонком крике растеряла силы,
Холода слепящая игла
Наяву уста её пронзила.
 
 
Опадали льдинками слова.
Не сбылась мольба её о чуде.
И в снегах лежала голова,
Словно на бескрайнем царском блюде.
 

«В небе звезда. Зима…»

 
В небе звезда. Зима.
Холод чужой земли.
Ночью стучат в дома
Ирода патрули.
 
 
Страх по дворам снуёт.
Полночь бледна, пуста.
Где-то уже растёт
Дерево для креста.
 

«Вдруг соловей запел в кустах…»

 
Вдруг соловей запел в кустах
Так, будто птица собиралась
Разлить, умножить песнь в веках…
И песня тут же оборвалась.
 
 
Но уходящий запах чуда
Тревожил долго ночь земную.
Но губы узкие Иуды
Уже мокры для поцелуя.
 

«В лесу под утро важен каждый звук…»

 
В лесу под утро важен каждый звук.
Душа ещё во снах опоры ищет.
Кто зашуршит в кустах? И кто в листве засвищет?
Чарует каждый хруст. Тревожит каждый стук.
 
 
Рассвет туманы взрезал словно плуг,
А ты ещё во снах, ещё нездешний, лишний.
В дремотный час остывшее кострище,
Росой шурша, обнюхивал барсук.
 
 
Чей холод прозмеился вдоль земли?
Чей чистый голос прозвенел вдали?
Кто над тобою прошумел крылами?
 
 
Колеблясь легче зыбкого листа,
Душа не может отыскать моста
Между двумя чуть зримыми мирами.
 

«Тугую плоть наветренных лесов…»

 
Тугую плоть наветренных лесов
До сердцевины ранний холод выжег.
Сплетается метание костров
берёз слепящих, сосен ярко-рыжих.
 
 
Река полна далёких голосов.
На нить дождя их стылый ветер нижет.
Солёную горбушку берегов
кудлатая волна с шуршаньем лижет.
 
 
По берегам лениво, как туман,
тускнея, вьётся тлеющий бурьян.
Пустая церковь в грузный берег вбита.
 
 
Издалека, как битое стекло,
Она заблещет ясно и тепло,
течением дневных ветров омыта.
 

«Церковь есть у озера…»

 
Церковь есть у озера,
Чтоб усталый бог
На закат на розовый
Любоваться мог.
 
 
Чтоб монах печалился,
Глядя из окна,
Как в воде качаются
Лодка и луна.
 
 
Чтоб крестьянин бедный,
С русой бородой,
Вынул церковь белую
В пригоршне с водой.
 
 
Чтоб порой весеннею,
В первый день тепла,
Церковь льдиной белою
В озеро ушла.
 
 
Чтобы лес печалился
Жёлтою листвой,
Глядя, как качается
Купол золотой.
 

«Когда перед небом пустым…»

 
Когда перед небом пустым
Стоит человек одиноко,
Он верит, что есть над ним
Всевластное светлое око.
 
 
Он верит в осенней глуши,
Среди увяданий и золот,
Что небо – колодец души,
А он над колодезем ворот.
 
 
С привычной дороги сойдя,
И вдруг тишиной окружённый,
Он смотрит и видит себя,
В небесных глазах отражённым.
 
 
Он нем, как сухая трава,
И, всеми на свете забытый,
Для неба чужого открытый,
Он нужные ищет слова.
 
 
Земля увядает пестро.
В колодезном оке качаясь,
Наполнено щедро ведро,
И ворот скрипит, обращаясь.
 

Времена года

 
Плачь, маленькая, плачь,
Раз листья облетели,
И ветер, как палач,
Окутанный в метели.
 
 
Сквозь пожелтевший лак
Зимы проступит слякоть,
И, если это так,
Как маленькой не плакать?
 
 
Твой век, как все века,
Беспомощен и розов,
Как ручки старика
На голубом морозе.
 
 
Уходит время вспять,
А мир – увы! – такой,
Что можно его смять
Протянутой рукой.
 
 
И правду, и престол,
И прочее мешая, —
Всё высыпать в подол,
Малютку утешая.
 

«Нет звука более весомого…»

 
…Опять серебряные змеи
Через сугробы поползли.
 

А. Фет

 
Нет звука более весомого,
Чем тот, что с ветром поднимается,
Вплетается в шуршанье сонное
Травы и снегом рассыпается.
 
 
Мы все – немотные пустынники,
Одеты в снеговое платие,
И нет на свете русской лирики,
Есть только древнее заклятие.
 
 
Такое бесконечно давнее,
Такою былью занесённое,
Что вряд ли что-то было ранее,
До слова в нём произнесённого.
 
 
…В морозном воздухе алея,
В мерцаньи меркнущего света
Опять серебряные змеи
Сползаются на имя Фета.
 

«Измучен отсутствием сна…»

 
Измучен отсутствием сна,
Качанием тёмного омута,
Очнёшься. В окне тишина
И светом наполнена комната.
 
 
Ты видишь: настала зима,
И, снегу внезапному внемля,
Вдруг медленно сходишь с ума
На эту прекрасную землю.
 

«В этой комнате пусто, так пусто, что страшно сказать…»

 
В этой комнате пусто, так пусто, что страшно сказать,
Страшно двинуться, страшно вздохнуть и нечаянно вспомнить.
Поползла тишина и нельзя тишину оборвать.
Затянувшийся обморок кем-то оставленных комнат.
 
 
Все обряды свои совершила прощанья пора —
…может, близкая смерть, может, просто игра отношений…
И в оконную щель видишь узкий колодец двора,
Не давая труда шевельнуть онемевшею шеей.
 
 
Слишком пусто внутри, чтоб увидеть хоть что-то ещё.
Фиолетовый пепел пера у надежды убитой.
Долгой ночи прилив, погружается в сумрак плечо,
Привыкай к «никогда», как к предмету домашнего быта.
 

«Живу, дышу – а вскорости умру…»

 
Живу, дышу – а вскорости умру.
Ещё дышу под ветром на юру.
Ветра, ветра шумят в пустом бору.
Я слышу их – я вовсе не умру.
Я слушаю древесную кору.
 
 
Под коркой ледяной, как снег шурша,
Кольцуется бессмертная душа.
 

«Тяжёлым и неровным шагом…»

 
Тяжёлым и неровным шагом,
Прочь от следов злодейства явного,
Прочь по бурьянам и оврагам
Уходит лето окаянное.
 
 
Раскаянье подобно осени.
С ветвей испуганных слетая,
Уже горят следы на просеке,
Горят, как шапка воровская.
 
 
А наши имена не названы,
В забвенье канули. Коль скоро
Рискнёте по следу – увязнете
В молчании сырого бора.
 
 
Где мороси стальные шарики
Летели мимо – не заметили,
Где шум впитавшие лишайники —
Пособники, а не свидетели.
 
 
Мы молоды и бегство вечное
Не в тягость, но зачем же следом
Воспоминание увечное,
Как ветка чёрная под снегом?
 

«Родина, годы земного скитания…»

 
Родина, годы земного скитания
И послушанья судьбе,
Всё, что имею, – в час расставания
Я оставляю тебе.
 
 
Тяжесть гордыни, горечь желаний,
Куча нажитого впрок,
Прошлого стыд и позор обещаний,
Спутанный мыслей клубок,
 
 
Тот, что крутится, да не мотается,
Тайный и сладкий грешок…
Пусто. Лишь ветер в мешке трепыхается.
Бросьте в сугроб и мешок.
 

«Звезда в потоках темноты…»

 
Звезда в потоках темноты.
Звенит в снегу кустарник стылый.
Такой ты видишься, Россия,
Край холода и пустоты.
 
 
Кто сосчитал твои кресты,
Твои безвестные могилы?
И думал я, теряя силы,
Что я несчастен, как и ты.
 
 
Моя печаль тобой хранима.
Но дрогнет дымная равнина
И шевельнётся, как во сне,
 
 
И надо мною грозно стынет
Взор вопрошающей пустыни:
«Ты смеешь жаловаться? Мне?»