Пролог

Когда заканчивается детство? Когда его тёплая, наивная магия уступает место холодной реальности? Я не знаю. Возможно, этот миг ускользнул от меня, растворившись в череде обычных дней. Вчера я был мальчишкой с глазами, полными звёзд, а сегодня – чужой самому себе. Всё, что я знаю наверняка, это то, что мои мечты больше не живут во мне. Они умерли тихо, без крика, оставив после себя лишь пустоту.

Раньше я был рыцарем – пусть и в своих фантазиях, но каким ярким был этот свет. Мои доспехи блестели так, что ослепляли весь мир вокруг. Но теперь… Теперь они покрыты ржавчиной. На них глубокие трещины – следы от множества поражений. Они больше не сияют. И я больше не рыцарь.

Мечты – те, что когда-то подпитывали мою душу – рассыпались в прах. Осколки лежат передо мной, острые и безжизненные, но я не знаю, как их собрать. Или стоит ли вообще. Моя жизнь уже не сказка, а жестокий фарс. Та взрослая жизнь, которая обещала свободу и силу, принесла лишь боль и разочарование.

Теперь, глядя в зеркало, я вижу чужое лицо. Глаза, которые когда-то искрились любопытством и жаждой открытий, теперь тусклые, словно погасшие угли. Они полны усталости, полной до краёв, как будто весь мир вытянул из них последний свет. И это лицо, этот взгляд, – это я. Или то, что осталось от меня.

Самое ужасное – я потерял себя. Того мальчишку, который верил в добро и справедливость. Того, кто мечтал изменить мир. Теперь я – лишь маска, созданная для того, чтобы скрывать раны. Я улыбаюсь, чтобы никто не увидел хаоса внутри. Я отвечаю: «Всё в порядке», хотя не уверен, что смогу вынести ещё один день.

Каждый шаг – борьба. Борьба с пустотой, которая заполнила меня изнутри. Я ищу дорогу обратно к себе, но этот путь кажется бесконечным. Надежда, которая когда-то горела ярким маяком, теперь похожа на слабый огонёк вдали – почти потухший.

Но, несмотря ни на что, я продолжаю искать. Может быть, в глубине меня всё ещё жив тот мальчишка, который смотрел на звёзды. Может быть, он ждёт, чтобы я нашёл его, чтобы вновь вдохнуть в себя жизнь, вернуть силу мечтать. Ведь, возможно, детство – это не время, а место, где мы можем спрятаться от бурь. И, может быть, я всё-таки найду дорогу домой.

Сквозь мутное стекло окна, покрытого сетью мелких трещин, пробивался слабый свет уличного фонаря. Этот тусклый луч делал комнату почти призрачной: старые обои с выцветшим узором, полуразвалившийся стол с потёртыми краями и зеркало, одиноко стоящее в углу. Всё здесь выглядело так, будто жизнь давно покинула это место, оставив лишь следы прошлого.

Я стоял перед зеркалом, не двигаясь, будто пытался найти в отражении ответы. Но взгляд, смотрящий на меня из глубины зеркальной поверхности, не вызывал ничего, кроме отвращения. Эти глаза, когда-то наполненные светом, теперь были пусты, как сухой колодец. Темно-карие, с усталым блеском, они казались чужими.

На мгновение я закрыл глаза, пытаясь вспомнить, каким был раньше. Но воспоминания словно растворились, как дым, оставив лишь смутные образы: звонкий смех, тепло солнечных лучей на лице, ощущение беспечности. Того мальчишку больше не существовало. Вместо него здесь стоял кто-то другой – кто-то сломанный.

Я провёл рукой по треснувшей раме зеркала, чувствуя неровности и холод металла. Это зеркало пережило больше, чем я сам, подумалось мне. Сколько лиц оно видело за свои годы? И почему именно моё оно отражает сейчас так безжалостно?

На столе рядом с зеркалом лежали разбросанные вещи – какие-то забытые бумаги, старый блокнот с выцветшей обложкой. Я взял его в руки, механически перелистывая страницы. Пустые. Когда-то я записывал сюда свои мечты, планы, цели. Но теперь этот блокнот был как и я – безжизненным.

Тишина комнаты угнетала, но я не решался её нарушить. Единственный звук – слабое потрескивание старого лампового будильника – напоминал, что время всё ещё идёт. Оно не ждёт, не останавливается. Но мне казалось, что я застрял.

Я снова посмотрел в зеркало. И вдруг меня охватила странная мысль: а что, если этот человек там – это не я? Что, если я остался где-то в прошлом, а отражение – лишь оболочка? Эта мысль одновременно пугала и давала надежду. Потому что, если я где-то там, в прошлом, значит, я всё ещё жив.

Я сделал шаг назад и сел на край кровати, не отводя взгляда от зеркала. Может, стоит начать с чего-то простого? Например, задать вопрос.

– Кто ты? – вырвалось у меня шёпотом.

Зеркало ответило молчанием. Я отвёл взгляд от зеркала и уткнулся в пол, в его неровные деревянные доски, покрытые слоем пыли. Тишина комнаты напоминала вязкую пустоту, которую невозможно заполнить. И всё же, в этом молчании, словно эхом, оживали фрагменты прошлого.

Всё началось с запахов – в памяти вспыхнули ароматы жареных пирожков, которые мама готовила по воскресеньям. В такие дни вся квартира наполнялась теплом, будто мы жили не в четырёх стенах, а в настоящем доме. Я чувствовал это тепло даже сейчас, но оно было таким мимолётным, что ускользнуло, как только я попытался за него ухватиться.

Перед глазами промелькнула картина: маленькая кухня, я сижу за столом, рассеянно черчу на листке бумаги что-то, что тогда казалось мне важным – может, карту вымышленного королевства, где я был королём. Мама ставит передо мной тарелку с пирожками и ласково улыбается.

– Опять свои рыцарские битвы рисуешь? – спрашивает она.

Я поднимаю голову и уверенно киваю. Её смех – звонкий, светлый – эхом звучит в моей памяти.

Но тут же приходит другой образ – папа. Его хмурый взгляд, крепко сжатые губы. Он никогда не понимал моих рисунков.

– Лучше бы помог по хозяйству, – сказал он однажды, забирая у меня листок с очередной «битвой». Я не ответил, но внутри что-то сжалось.

Этот момент почему-то всплыл сейчас, как затонувший корабль из глубин. Тогда я не понимал, почему его слова так сильно ранили. А сейчас… сейчас я всё понял. В тот день я впервые почувствовал, как тяжело не быть тем, кем от тебя ждут.

Я провёл рукой по своему лицу, будто пытаясь стереть эти воспоминания. Но они жили во мне, прочно укоренились, как сорняки. Я поднялся и подошёл к окну. Снаружи темнота сплелась с блеклым светом уличных фонарей. Дождь лениво барабанил по подоконнику, превращая всё за стеклом в размытое пятно. Казалось, что мир за окном – это всего лишь картина, слишком далёкая, чтобы до неё дотянуться. Прислонился лбом к холодному стеклу.

– Может, если бы всё было иначе… – прошептал я, не зная, что хочу этим сказать.

Но внутренний голос ответил: «Иначе не будет». Дождь усилился, дробь капель по стеклу стала громче, настойчивее, словно мир снаружи пытался что-то сказать. Я прижался к подоконнику, пальцами нащупал трещину на раме. Всё в этом старом доме, как и во мне, носило следы времени: царапины, сколы, мелкие шрамы, которые рассказывают свою историю.

Я отвернулся от окна, чувствуя, как тишина комнаты давит на грудь. Она была глухой, обволакивающей, но не спокойной – это была тишина, полная невыраженных слов и не прожитых чувств.

На полке у стены стояли вещи, которые когда-то были мне дороги. На выцветшей обложке старого альбома красовалась надпись: «Наши приключения». Я взял его в руки, и в воздухе запахло пылью и временем.

Я открыл альбом, перелистывая страницы, заполненные детскими рисунками. Здесь был я – в короне из картона. Здесь – с мамой, укутанной в шерстяной плед. Мы вместе читали сказки. Дальше – пустые страницы.

Когда я стал бояться мечтать? Когда забросил свои «королевства» и карты, позволяя этому пламени внутри погаснуть?

Моя ладонь на мгновение замерла на одной из страниц. На ней был простой карандашный набросок – силуэт рыцаря, держащего меч, направленный в небо. Линии были неровными, будто дрожащими. Тогда мне казалось, что это рисунок победителя. Теперь он выглядел как человек, который ищет смысл в собственной борьбе.

– Смысл, – выдохнул я вслух, закрывая альбом.

Стук дождя за окном всё ещё звучал, но теперь казался отдалённым. Я снова сел на пол рядом с кроватью, альбом на коленях.

В этот момент я почувствовал, как внутри что-то едва заметно дрогнуло. Не боль, не пустота, а скорее слабая искра. Она была такой тихой, что её почти не почувствовал. Но она была.

Я закрыл глаза. Стук дождя стал словно колыбельной, убаюкивающей мои мысли.

– Может, ещё не поздно… – прошептал я, и эта мысль впервые за долгое время не вызвала горькой улыбки.