Падение в пропасть

Стрелки часов находились возле цифры одиннадцать, когда больница резко опустела. Оглушая процедурный кабинет тихими стонами, я лежала животом на столе, крупный член санитара Димы настойчиво массировал разгоряченное влагалище, а крепкий живот с силой врезался в ягодицы.

Мои больничные штаны были спущены до колен, порванные трусы висели на бедре, рубашка распахнулась, сдвинутый лифчик бесстыдно обнажал набухшие сиськи, которые буквально расплющились об поверхность стола. От ритмичных толчков мое тело плавно покачивалось, напряженные соски сладостно терлись об стол.

Дима двигался в среднем ритме, мощные пальцы цепко впивались в ягодицы. Нет, у меня не было причин сопротивляться этим порывам, потому что наши желания полностью совпадали: мне 31 год и мои потребности достигли своего пика. После пяти лет, проведенных в отделении, это был единственный член, который встревожил мою изнывающую плоть.

Дима никогда не разговаривал, а просто наклонял и трахал меня как животное. Иногда мне казалось, что он глухонемой. Но мое голодное тело с радостью принимало его. Мы никогда не договаривались о встрече, этот громила тупо ловил меня возле туалета и тащил в процедурный кабинет.

Рядом с ним я невероятно крошечная: в моем маленьком теле нет и шестидесяти килограмм, при росте, не превышающем 165 сантиметров. Зато Дима настоящий гигант. Кажется, тогда он был немного выпивший и не мог кончить, поэтому акт продолжался необычайно долго.

Постепенно внизу моего живота стали появляться острые спазмы, по телу прошла приятная волна. Да, я была готова к оргазму. Упругий, жилистый пенис упорно раздвигал влагалище, с хлюпаньем покидал его и сладостно погружался вновь, огромные звериные яйца с силой врезались в клитор, который чувственно вздрагивал и становился крупнее.

– Ммм, ммм, ммм, – словно зверь рычал Дима, его лобок с такой силой шлепался об задницу, что с меня дважды слетали очки, от переизбытка эмоций дыхание стало запредельно громким.

Я сходила с ума в приступе страсти и как могла, напрягала мышцы живота, пальцы нервно впились в края стола. Еще… еще движение… сейчас кончу. Мои тихие, едва слышные стоны чувственно сливались с ритмичными шлепками живота об ягодицы, напряжение становилось нестерпимым.

Я чувствовала, что готова кончить, но никак не могу, все тело было натянуто струной. Не знаю, как это случилось… мы кончили одновременно, как в каком-то любовном романе: когда во влагалище появились первые спазмы женской радости, Дима резко замер. Громко выдыхая, он начал дрожать и еще сильнее сжал мою задницу обеими руками.

Это было невероятное ощущение – наши половые мышцы сокращались одновременно, а тела сотрясались в сладостных конвульсиях. Крупный пенис нервно пульсировал, щедро заливая меня до краев. Наконец, Дима отстранился, мощный ствол плавно выскользнул наружу. Мужчина нахально пошлепал головкой по жопе и покинул процедурный кабинет. В этот момент по ляжкам стала щекотливо стекать горячая сперма. Опираясь на дрожащие руки, я поправила съехавшие очки, выпрямилась и разорванными трусами вытерла промежность, после чего выбросила скомканное белье в мусорное ведро.

Палата встретила меня хоровым сопением и храпом. Я тихо достала влажные салфетки, и до колен спустив штаны, быстро привела разгоряченную письку в порядок.

"Ну, Дима! Трусы разорвал, еще и штаны заляпал! – хмуро думала я. – Ладно, по хуй! Завтра суббота, чистую одежду будут выдавать…".

Вообще, девчонки крайне недовольны нелепыми штанами и такой же рубашкой. А меня почему-то прикалывают эти бледно-серые тона с красно-тусклыми полосками поперек. А что поделать? В отделении запрещают личные вещи. Все, вплоть до нижнего белья, зубных щеток и прочего, выдается администрацией. Так они могут контролировать, чтобы у больных не появились остро-колющие предметы или какие-нибудь опасные таблетки, потому что суицидников в отделении хватает.

Удалив все следы спермы, я взяла сигареты и отправилась в туалет. Еще бы! После такого бурного секса грех не покурить. Как еще восстановить дыхание и дрожь в ногах? Других способов пока никто не придумал.

Я глотала густой дым и расслабленно выдыхала его обратно. В этот раз секс оказался особенно жестким, все тело было выжато как лимон, глаза закрывались сами. Мне было непонятно, что происходит: после секса, вместо чувства удовлетворения внутри появилась странная агрессия, голову захватила глубокая мысль, которая в дальнейшем едва не добила и без того разрушенную судьбу. Затушив сигарету, я вернулась в палату и легла спать…

Сходим с ума от скуки

Это было первое утро, когда я проснулась позже других, в памяти мгновенно пронеслись события вчерашней ночи и вместо спокойствия внутри снова зародилось чувство животной агрессии.

– Савченко! Алиса! Алисонька! – послышалось из коридора. – Бегом таблетки пить! Спишь, что ли там?

– Иду-иду, – я лениво нацепила очки, ноги суетливо искали тапочки. Мое тело слегка покачивалось, сонно опираясь на кровати, попадающиеся на пути. Наконец, вышла в коридор. Ну и какого черта меня звали, если тут очередь, как до китая? Медленно прошла по коридору.

"Боже, как же мне надоели эти высокие потолки, белые стены и огромные окна с решетками, – пронеслось в голове. – А этот длинный коридор по сто раз в день стоит перед глазами. И эти лица: кругом одни бабы в одинаковой одежде… Весь воздух насквозь пропитан женским духом, в котором можно задохнуться, а на все отделение только три мужика… три тупорылых санитара Дима, Егор и Валера. Они и двух слов связать не могут, тупо пользуются нашим голодом… периодически…”.

Быстро протерев очки, я обреченно подошла к очереди и встала за Ириной. Странная девочка из соседней палаты. Эта Богиня шизофрении с самого начала шокировала окружающих… О да, Ириша всегда пребывала в непонятном расположении духа: мрачное лицо и бессмысленный взгляд частенько пугали и отталкивали нас. Молодая вроде, на вид лет двадцать. Симпатичная, стройная, но чокнутая на всю голову.

Мы частенько спорили, что же такого произошло у нее в жизни, что затяжная депрессия навсегда определила ее в белых стенах. Ирина совсем не разговаривает, никогда не моется, со скандалом отказывается менять белье и почти ничего не ест. Черт разбери, с чем она лежит… мы с девчонками регулярно шутили, что ее психическое расстройство связано с чистой водой и мылом.

Она популярна на все отделение своим телесным "ароматом". Нет, в нашей палате тоже есть девочка, которая не ходит в душ, но она лежачая… инвалид. И ее периодически моют губкой медсестры. Ирина же совершенно иной случай… особенный фрукт, так сказать. Она может, а не моется… У нее вечно грязное лицо. Наверное, она с таким родилась. В глазах маленькими трупиками покоятся куски сонной грязи, из носа свисают какие-то кровоподтеки, а в волосах, кажется, давно завелась новая жизнь.

Ирина постоянно рисует могилы и всячески намекает, что она покойник. Стоять рядом с ней в очереди за утренними таблетками – жесткое наказание для каждой из нас. И на этот раз попалась я. От плотного запаха этой ебанашки у меня кружилась голова и темнело в глазах, тошнота стремительно подкатила к горлу, а лицо брезгливо сморщилось.

Опасаясь за свою жизнь, я сделала шаг назад, и тут же уперлась в чье-то огромное, мясистое пузо. Это была Тамара из дальней палаты. Хмурая, но очень добрая женщина. Кажется, она тоже лежит с какой-то затяжной депрессией.

– Здравствуйте, Томочка! – по моему лицу растянулась доброжелательная улыбка. – Как Ваши дела? – мне постоянно хотелось вызвать в ней хоть какую-нибудь эмоцию.

– Здравствуйте, Алиса, – равнодушно ответила та. – Все отлично.

Наконец, я подошла к дежурному столу, и взяв свою "дозу", быстро направилась в сторону палаты.

– Стоять! – грозно крикнула медсестра теть Таня: пожилая добродушная дама, она работает в этом отделении со времен сотворения мира. – Куда же ты собралась, Алисонька? Таблетки пить при мне, забыла? Знаю я вас, сейчас за угол зайдешь и в ведро выбросишь.

Я демонстративно положила таблетку на язык и со вкусом запила водой, поглаживая живот, закатила глаза, чтобы изобразить неземное удовольствие от принятого лекарства. Мой хохот эхом прокатился по всему отделению. Да, со скуки мы дурачились, как могли. Еще бы! Толпа молодых половозрелых девочек годами без мужиков, мы давно свернули с пути здравого смысла, и это утро казалось обыденным, не предвещающим беды. Теть Таня с ухмылкой глянула на меня.

– Вот дурочка, – она покачала головой. – Иди уже, артистка, а то клизму получишь.

– Теть Тань, – в разговор вступила моя подружка Лариса, – Вы ей клизму потолще подберите, а то она не кайфанет, – ее взгляд наполнился подколом.

– Ах ты, сучка! – засмеявшись, я схватила со стола медсестры линейку и звонко шлепнула шутницу по заднице… и кажется, малость перестаралась. Больничные штаны достаточно тонкие, поэтому удар оказался весьма ощутимым.

– А… – на несколько секунд Лариса потеряла дар речи. – Алис, ты ебанутая? – сквозь смех выдавила она, ее жалобный взгляд перешел на медсестру. – Теть Тань, сделайте ей укол от бешенства, пожалуйста.

– Так, Савченко! – выкрикнула тетя Таня. – Какого черта ты тут устроила? Таблетку выпила? Все! Вперед в палату! И линейку верни!

Я покорно положила линейку на стол и тоскливо побрела прочь. Мне казалось, что это самое обыкновенное утро. По крайней мере, так оно начиналось… все шло, как обычно: мы пили утренние лекарства, прикалывались, как могли и просто сходили с ума со скуки. Но именно этим утром во мне стала зарождаться губительная мысль: я хочу крови, которая кровь должна пролиться по моей душе, чтобы та обрела покой… Эти мысли не покидали меня, прогнать их к сожалению не удалось.

Разговоры ни о чем

После завтрака я, как обычно, отправилась курить в туалет. Там уже курили Ленка с Викой. Самые веселые девочки из моей палаты. Жизнерадостные, красивые и добрые блондинки. Я мало общалась с ними, но они вполне адекватные. По крайней мере, не отказываются от душа, регулярно меняют белье, от них не воняет потом и грязными трусами, они не поклоняются мертвецам и не читают молитвы Сатане.

– О, какие люди! – воскликнула Вика, встречая меня. – Покурить решила?

– Да, – я устало присела на лавку.

– Алис, есть что-нибудь из нового? – вдруг спросила Лена, чувственно выпуская густой табачный дым.

– Да… – я расслабленно закурила и напрягла память, мои глаза закрылись:

"Закончился мой день неравномерный

И грустно вечер нежный провожать.

Опять под одеяло к благоверной

Тоске своей бессонницу встречать.

А ночь моя взорвала все закатом,

По стенам разливая тишину,

Безнравственно зовет меня куда-то.

Бесстыдно обнажает глубину.

Ей свойственно в полночные мгновенья,

Когда бессмыслен труд ее ответа,

Изгрызть в тоске невольного поэта,

Вгрызаясь в тело пламенным влечением.

А мне дары ее пусты и не уместны.

Мне б их продать без капли сожаленья.

Отдать свое желанье за прозренье,

Я б согласилась, если честно.

И Вы, друзья, мне песнь не изливайте!

Лишь боль с моих страданий пейте.

В моей ночи меня не убивайте,

Вы лучше в своем дне меня убейте.

Вам все равно не защитить меня от страха.

Вселенной слишком много для паденья,

А до утра бессонница пустая мнется.

Рукой вам не коснуться сего праха.

Поэта, право гнусного влеченья,

Слеза без Вашей помощи прольется…", – я открыла глаза и смущенно улыбнулась.

– Круто, – выдохнула Вика, – тебе бы на сцене выступать.

– Когда-то выступала… – моя улыбка стала грустной. – Правда с гитарой, а не со стихами.

– А, точно! – Вика кивнула. – Ты же рокерша! – она озорно высунула язык и скривила дерзкую гримасу, изображая пальцами рокерскую "козу".

– Да, были времена, – в моем голосе послышались мечтательные нотки, с губ сорвался густой клубок дыма. – Я не просто рокер, Викусь, а высококвалифицированный гитарист, один из лучших музыкальных преподавателей в городе.

– Ты же вроде училка в школе, – удивилась Лена.

– Ну да, – я грустно вздохнула. – Все верно: на основной работе была преподавателем младших классов в средней школе, на второй в школе искусств и параллельно давала частные уроки гитары.

– Вот оно как, – Вика понимающе кивнула. – Сколько лет вместе лежим, а я не знала, что ты такая матерая гитарюга… – она с неподдельным восхищением глянула на меня.

– Так вот, – я выдала смущенную улыбку.

– А почему преподаватель? Почему сама не играла? – поинтересовалась Вика.

– Травма у меня, – я показала девочкам левую кисть. – Любой концерт длится часа два, а у меня рука максимум полчаса игры выдерживает. Так вот удачно в юности на мотоцикле покаталась.

– Ясно, – грустно произнесла Вика.

Вскоре девочкам надоела эта тема и они быстро перевели ее в другое русло. Глотая дым, я задумчиво смотрела на них.

“Красивые, стройные, веселые… – вертелось в голове. – Так жаль их… им бы жить полной жизнью: влюбляться, целоваться, трахаться и просто ловить от жизни кайф. Но у них никогда ничего не будет… их красота и молодость пройдут в этих белых стенах, им не выйти замуж и не родить детей. Их диагнозы не совместимы с жизнью за забором… и у меня тоже никогда не будет женского счастья… Хотя когда-то раньше…”.

Пять лет назад я была замужем, но муж трахал меня "по праздникам", буквально заставляя выть от сексуальной недосказанности. Такова уж моя натура – секс составляет 70 процентов мозга. Голод пагубно сказывался на физическом и эмоциональном состоянии, поэтому произошло то, что произошло. Да, мне пришлось изменить супругу и жестоко поплатиться за это… жизнь наказала меня сполна:

Я познакомилась с молодым человеком по имени Андрей… Разумеется, это был порыв. Тупо секс, не более того. Никаких планов в голове не строилось. На тот момент казалось, что измена пройдет тихо, мирно и без палева. Тупо утихомирить сексуальную энергетику, чтобы она не разорвала низ живота ко всем чертям. Только Андрей лишил меня всего, что было дорого, уничтожив будущее. Собственно, поэтому моя душа так жаждала его крови.

Я не знала, как убить его, ведь находилась в психиатрической больнице, а оттуда просто так не выходят. Одно мне было ясно на сто процентов: этот ублюдок должен сдохнуть. И возможно, моя душа была бы спокойна, если бы подонка посадили за содеянное, но его выпустили по амнистии через два года после приговора и это не давало покоя, жажда справедливости граничила с манией.

Дело в том, что он одурманил меня каким-то наркотиком, затем пригласил своих друзей, которые насиловали мое безвольное тело почти два дня подряд. От наркотического передоза у меня случился так называемый синдром внезапной смерти: когда человек бледнеет и у него почти не прощупывается пульс.

Парни подумали, что я умерла… испугались, вследствие чего тупо бросили меня в подвал. И в каком-то смысле я действительно умерла, а точнее родилась заново, другим человеком. К счастью, подвал не стал мне могилой… все обошлось… Меня, едва живую, лежащую в вонючей воде, нашли в этот же день.

… После реанимации начались нервные срывы, похожие на неоправданную агрессию. Контролировать это невозможно, без психиатра и его тщательного присмотра не обойтись. Да, на сексуальной почве у меня обострились психические отклонения. Во время приступов я нападала на людей и терлась промежностью о разные предметы. Наверное, все это смешно, только не мне.

И этот день стал особенным в решении отомстить. Я достаточно долго сидела в туалете и курила одну за другой, никакого желания идти в палату не было. Все казалось серым и унылым. Собственно, в психушке атмосфера праздничной не бывает.

“Я перестала контролировать себя и стала куском мяса с раздвоением личности, – вертелось в голове. – И виновен в этом ОН… тот ублюдок, который отравил меня, заставил умереть и родиться заново, ведь именно после синдрома смерти мое психическое здоровье дало серьезный сбой…”, – примерно в этот момент бодрый крик Вики выдернул меня из напряженных думок.

– О! – весело захохотала девушка, глядя, как в туалет заходит Лариса. – Вот и второй сапог!

Мест на лавочке не было. Лариса села на корточки напротив нас и закурила. Да, в этот момент она целиком захватила мои мысли. Вика с Ленкой о чем-то разговаривали. Они смеялись и шутили. Я не слушала их, а молча курила и смотрела на Ларису. За последние пять лет у меня не было человека ближе.

Лариса – милая, привлекательная девушка 32-х лет. Внешне мы с ней поразительно похожи: длинные черные волосы, немного раскосые крупные глаза и чувственные губки. Она тоже достаточно худенькая и невысокая. Наверное, мы и правда выглядели, как два сапога… две симпатичные молодые миниатюрки в одинаковой одежде. Девочки часто шутят, что если на Лариску надеть очки, мы будем выглядеть как родные сестры.

Только вот диагнозы у нас совершенно разные… Лариса лежала с какими-то приступами страха и манией преследования. Дело в том, что когда-то эта удивительная девушка служила медицинской сестрой в горячей точке. Она побывала там, где жарко и страшно: однажды ее взвод попал под обстрел и ей чудом удалось выжить. Собственно, после этого у нее и поехала крыша.

Порой мне кажется, что я понимаю ее без слов. Меня ведь тоже однажды убили, заставили потерять себя, свой облик, менталитет. Хотя… моя судьба вряд-ли может сравниться с тем, что испытала Лариска. Все таки война – дело страшное…

Лариса долгое время не разговаривала. Первые два года мне действительно удавалось понимать ее без слов, потому что мы чувствуем друг друга даже на расстоянии. Это неоднократно проверено временем. Глянув на нее, я не смогла сдержать ухмылку: сидящая на корточках, она была похожа на "пацанчика с района". Кажется, мои глаза засветились бескрайним чувством сарказма.

– Ножки то не болят еще так сидеть? – я закусила губу. – Ты прямо, как гопник в подъезде, только еще одну сигарету за ухо не хватает и пивасик, чтоб перед тобой стоял.

– И чтоб лужа слюней была под ногами! – подчеркнула Лена. Мы звонко засмеялись. Лариса с ухмылкой глянула на нас.