1. Одинокая крепость

Стоял погожий осенний день. Все еще теплое солнце нежно согревало остывший за ночь воздух Южного Корса; багровые кроны и запах палой листвы придавали природе то непередаваемое очарование, что свойственно лишь этому времени года.

Марийское войско, пятью днями ранее одержавшее убедительную победу над союзом корсанских князей, неспешно приближалось к городу-замку Син-Ти. Замок Син-Ти или, как его еще называли, Одинокая крепость, возвышался в центре большого поля, позволяя неприятелю штурмовать крепость с любой удобной для него стороны.

В былые времена, когда князь Гит вел войны с соседями, Одинокую крепость окружали глубокие рвы, а с западной стороны ее обнимала неширокая, поросшая камышом река. С тех пор река обмелела, а рвы были засыпаны, дабы не мешать проезду обозов, – красноречивый признак того, что в Корсе наступил долгожданный мир.

Мир привел к спокойствию, спокойствие – к благополучию, а уже оно побудило корсанцев бросить вызов Марии – южному государству, которому они долгое время платили дань – золотом и детьми. Последнее было столь унизительно, что бывшие еще недавно врагами князья, накопив достаточно сил, все же сумели прийти к согласию относительно совместного противостояния марийцам.

Союз князей имел втрое большее войско, родную землю под ногами и убедительные причины сражаться за победу, во чтобы та им не стала. Однако все пошло не так, как думалось. Когда много слабых собираются, чтобы низвергнуть сильного, нередко находится тот, кто выбирает сторону сильного в обмен на его благосклонность и покровительство в будущем.

Будучи преданным, корсанское воинство не смогло ничего противопоставить более умелым и храбрым марийцам. Вместо того чтобы поймать в засаду врага, в ловушке оказались сами корсанцы: растерявшись, князья начали отдавать ошибочные приказы, большое войско стало неуправляемым и вскоре обратилось в бегство.

Рассерженные княжеским бунтом марийцы методично истребляли бегущих, пока собственные их силы не иссякли. Воинам Гита, стоявшим в первых рядах, досталось больше других – в Син-Ти смогли вернуться лишь несколько десятков смертельно напуганных и уже непригодных к бою мужчин.

Теперь победитель двигался вглубь Корса – для получения положенных ему репараций, восполнения запасов, а попутно – ради грабежа и сопутствующих ему утех.

После столь ошеломительной победы марийцы ожидали увидеть Син-Ти с дружелюбно открытыми замковыми вратами, радушной знатью, рьяно извиняющейся за прежнего князя и предлагающей многое ради сохранения малого – их жизней и личных наделов.

К удивлению победителей, Одинокая крепость встретила их с запертыми вратами, стражниками на стенах и молчанием. Яль, младший сын погибшего князя Гита, хмуро стоял на центральной стене, глядя на приближающиеся к его замку полчища неприятеля.

По всем понятиям воинского искусства защитники Син-Ти в предстоящем сражении не имели и малейшего шанса. Многократный численный перевес марийцев, большой и слабо укрепленный замок, разница в боевых навыках и силе духа – абсолютно все складывалось не в их пользу. И все же они решили драться.

Удивленный безрассудной смелостью врага, Зига – назначенный на этот поход гаири¹, – приблизившись к стенам Син-Ти, остановил свое устрашающее войско. Вид Зиги был также устрашающим: бритая голова с тонкой полоской «гривы» по центру, изуродованная шрамом правая щека, могучее, облаченное в кожаные доспехи тело.

Завидев на стене знатную особу, Зига выехал вперед, повернул коня боком и громко, но в то же время зловеще-неторопливо, произнес:

– Малыш, в этом нет смысла. Ты обречен.

Яль глубоко вздохнул, про себя моля богов, чтобы голос его предательски не дрогнул. Собрав волю в кулак, он оперся на крепостной зубец и как мог спокойно молвил:

– Рединок.

Рединком называли сражение между лучшими воинами двух враждующих сторон, решающее исход всей битвы без масштабных баталий. К рединкам в те времена прибегали редко: когда силы были равны, а причина для сражения не столь важна, вернее, менее важна, чем доброе имя предводителя, которое могло быть утрачено при нарушении условий поединка.

Для марийцев подобное предложение было столь удивительно, что Зига даже решил, будто ему послышалось:

– Чего?! Громче давай!

Яль вновь вздохнул, напряг горловые связки и выдавил на йоту громче:

– Рединок! Твой лучший воин против моего!

Получив подтверждение, Зига от души расхохотался. Авангард марийского войска вторил ему, так что казалось, земля начала сотрясаться.

– Малыш, а мне это зачем? – Успокоившись, Зига подъехал к князю еще чуть ближе, перевел взгляд на свое войско и обвел его рукой: – Зачем?!

Яль натужно улыбнулся и выпрямился.

– Если будет штурм, мы будем стоять насмерть, все до последнего! Зажжем дома, склады с зерном, воду отравим. Женщин порежем, детей удавим. – От мысли об этом Ялю стало дурно, к горлу подкатил ком. – Ты потеряешь людей, а ничего… а взамен ничего не возьмешь! Выиграешь рединок – я все отдам тебе сам, даю слово! Слово князя! Если же уступишь – мой замок и земли тогда не тронешь, будто мы и не нарушали уговора!

Выполнив самую сложную часть своей роли, Яль вновь облокотился на зубец замка, словно нависнув над поставленным перед выбором неприятелем. Он все еще сильно сомневался, что из их с сестрой плана, единственного плана, дающего хоть какой-то шанс на спасение, что-нибудь выйдет.

Ничего не ответив молодому князю, Зига повернул гнедую лошадь и медленно направился к своим воинам. Не за советом марийцев, для которых он был безоговорочным авторитетом, а лишь для того, чтобы перед ответом выгадать чуточку времени.

Слова князя звучали разумно. И хотя оставались сомнения, что мягкотелые, по разумению Зиги, корсанцы смогут в такую минуту быть столь решительными, он понимал, что и среди них может найтись горстка мужественных и крепких духом людей. С другой же стороны…

С другой стороны, хитрый гаири понимал, что выиграть рединок корсанцы могут лишь с помощью чуда. Их лучшие бойцы полегли пятью днями ранее, а сама идея оставить в замке искусного воина, не взяв его на главную битву, выглядела безумием. И это даже не считая того, что в искусстве боя марийцам не было равных – хоть в строю, хоть один на один.

Подъехав к своим командирам, Зига поднял правую руку. Сердце молодого князя замерло в ожидании решения.

– Да будет рединок! – громко объявил Зига и опустил судьбоносную руку. – После победы я заберу твоих жен себе! Будут одежду стирать и коней наших чистить! –вновь расхохотался он. – Кира, займись полем!

Кира был самым опытным и именитым командиром Зиги. Этот матерый воин прошел через десятки сражений, не получив ни единого серьезного ранения. Единственным его недостатком был возраст: в свои сорок два он уже не имел той сноровки, сил и выносливости, коими обладал прежде. Их убыль пока компенсировалась опытом и растущим уважением марийских солдат, но все же его военная карьера клонилась к закату.

Всего несколько взмахов его тяжелой руки – и марийские отряды организовали арену – квадрат стороной в тридцать шагов. Одной из его сторон стала парадная стена Син-Ти, а остальные три, ничуть не страшась атаки сверху, образовали марийские ветераны и командиры.

– Дори? – тихо спросил Кира, приближаясь к своему предводителю. – Дори! – получив знак одобрения от Зиги, громко крикнул он.

В квадрат вошел огромный по человеческим меркам воин – на целую голову выше прочих, с длинными мускулистыми руками, в обхвате сравнимыми с бедром обычного человека. Дори был вооружен тяжелым изогнутым мечом, которым даже этот гигант мог орудовать лишь в двуручном хвате. В ожидании своего соперника он снял со спины оружие и опустил конец его грозного лезвия наземь.

В предвкушении веселой расправы марийцы протяжно засвистели.

– О боги! – Потеряв на миг самообладание, Яль прикрыл глаза ладонью.

Вскоре засовы на замковых воротах скрипнули, их створки подались вперед. Спешным, но вместе с тем мягким шагом на арену вышел воин в длинном плаще, из-под которого выглядывал тонкий кончик ножен. Лицо воина закрывал широкий капюшон.

– Забавно! – процедил Зига, разглядывая необычное одеяние.

Плащи и капюшоны ценили путешественники и никогда не использовали хорошие воины. Подобные тряпки не прибавляли защиты, зато ухудшали обзор и затрудняли движение.

Корсанский воин понимал это не хуже прочих: дойдя до центра арены, он развязал тесьму и сбросил обременительные лохмотья.

Взору марийцев предстала девушка: почти мужского роста, с насыщенно-медными волосами, на время битвы наскоро собранными в короткую косичку. Она оглядела своего противника, правой рукой вынула легкий меч, скорее предназначенный для колющих, чем для рубящих ударов, а левой взяла висевший на поясе кулачный щит.

Зига хмыкнул, однако вслух ничего не сказал. Если для корсанцев участие женщин в бою считалось чем-то сверхъестественным, то для марийцев, которые промышляли войной, это было обычным делом. Насмешка же полководца была адресована кулачному щиту, который против гигантского меча выглядел бесполезной игрушкой.

– На щите лезвие, – словно уловив ход мысли гаири, сказал Шива – один из лучших воинов Марии, который вполне мог сейчас стоять на арене вместо гиганта Дори.

Однако внушительные габариты Дори и размер его меча обычно производили на врага такой ошеломляющий эффект, что тот терял всякую уверенность и в итоге мало что мог противопоставить силе марийского великана.

Тем более было странно для марийцев, что рыжеволосая девушка не казалась смущенной и напуганной. Чуть выставив щит вперед и подняв меч на уровень пояса, она первой шагнула в направлении своего противника.

– Начали! – сложив руки на широкой груди, с любопытством скомандовал Зига.

Услышав приказ, Дори сразу же взялся за дело: ухватил тяжеленный меч двумя руками и стал бешено им рубить – из стороны в сторону, снизу, сверху, наискосок, снова по сторонам.

На горизонтальный удар девушка делала два быстрых шага назад, на вертикальный и диагональный – шаг вперед и в сторону. Кулачный щит и обнаженный меч все время оставались наготове.

– Она хороша, – обернувшись к гаири, произнес Шива.

– Даже слишком хороша, – с едва слышной горчинкой ответил ему Зига.

Исход боя предсказать стало сложно. И если рядовым солдатам могло казаться, что победа Дори – лишь вопрос времени, наметанный глаз ветеранов без труда распознал в девушке мастера. Хладнокровие и точность, с которыми она уходила от летящего в нее меча, подсказывали им, что она как минимум не уступает своему грозному сопернику.

– Еще молода, может ошибиться, – сухо процедил Кира, тоже распознавший в корсанке мастеровитого бойца.

Позабыв, что с военной точки зрения поражение Дори было для него крайне невыгодно, Зига невольно стал переживать за девушку. Уж слишком ловко и уверенно она вела бой, а испокон веков именно ловкость и скорость более всего ценились марийскими воинами. Большой Дори хоть и был неоспоримо силен, но все же был силен по-другому, не по-марийски.

– Уклоняется красиво, но вот что она может в ата… – не успел договорить Шива, как бой закончился.

Дори провел еще одну серию смертоносных ударов. К ее завершению усталость накопилась в его могучих руках, и при последнем ударе плечо его ушло слишком далеко за мечом, открыв спину для контратаки. Если бы не эта усталость, Дори мог бы напрячь все тело и отмахнуться в обратную сторону. Но сил для этого не осталось, и, чтобы уберечь спину, он крутнулся в направлении удара.

Марийский гигант был опытным бойцом. Понимая, чем ему грозит такая ошибка, во время разворота он левой рукой выхватил спрятанный у пояса кинжал, чтобы резким взмахом встретить нападающего противника или, если тот промедлит, хотя б отпугнуть его. Подобный прием использовали иногда как уловку, и Дори, выучивший его как на случай ошибки, так и обмана, сделал взмах не задумываясь.

Заметив ошибку противника, девушка двумя шустрыми прыжками сократила дистанцию, парировала удар кинжала, поймав кисть Дори на маленький щит, и тут же всадила клинок под стальную, закрепленную на нагрудном доспехе марийца бляху.

Гигант не успел отпустить свой меч, как последовал еще один удар – на этот раз лезвием щита – в правую глазницу. Лезвие достигло мозга, и Дори беспомощно рухнул наземь.

Зига улыбался, Шива оценивал свои шансы в бою с девушкой, марийские воины, наблюдавшие за рединком, застыли в безмолвии. И только с дальних рядов, которые не могли видеть происходящего, доносилось: «Ну, как там?», «Что происходит?».

Яль и немногочисленные защитники Син-Ти тоже молчали. Выигранный рединок еще не означал, что марийцы сдержат слово и не будут с досады штурмовать крепость.

Казалось, только девушка не была озадачена. Убрав оружие, она наклонилась к поверженному врагу и, словно по марийскому обычаю, собрала трофеи – мешочек с монетами, двуручный меч и кинжал. Не без усилий положив тяжелое оружие на плечо, она повернулась к марийскому гаири.

В ужасе Яль снова прикрыл глаза ладонью. По его разумению, подобная дерзость была совершенно неуместна, могла лишь разозлить проигравшего врага, скорее всего, еще колеблющегося – выполнить условия рединка или сравнять Син-Ти с землей.