Мария Седых
Каллиопа

1

Доктор заглянул в переноску – и не поверил своим глазам. Снял очки, чтобы между ним и увиденным не было преграды. Попытался найти увиденному простое объяснение. Но прошло минуты две, а доктор все еще не верил: ни собственному взгляду, устремленному в темный угол переноски, ни слуху, уловившему тихое бормотание того, кто в ней сидел, ни обонянию – а оно пахло, это создание. Летней степью – такой, где растет и розовый клевер, и голубой иван-чай; карамельным попкорном и кинотеатром, который не ремонтировали лет сорок. И совсем чуть-чуть – конюшней, непременно такой, куда каждый день приходят дети, чтобы посмотреть на пони.

Кабинет больше не казался ему серым. День – тоже. Собственные глаза, взгляни он сейчас в зеркало, не показались бы ему серыми – хотя были такими уже тридцать три года. Доктор заглядывал в переноску, и ему казалось, что свет, заполняющий кабинет, исходит не от светодиодной трубки под потолком, а сквозь витражное окно. Само собой, ни витража, ни даже самого окна в кабинете не было.

Казалось, все, происходившее до этого, не имело значения.

Но так казалось только доктору. Это простительно: он видел создание в переноске впервые. Зато для особы, которая принесла это создание в ветеринарную клинику, – путь сюда имел некоторое значение. Что же было до?

Особа вошла в клинику и оглядела пациентов. Никто не залаял и не зашипел, потому что с собой она принесла только обычную человеческую тревогу, что-то притихшее в переноске – и звуки летнего города, которые исчезли, как только за ней закрылась дверь.

Кошки, спрятанные в переносках, оставались обидной загадкой для собак. Собаки, как всегда, отличались портретным сходством с хозяевами. Каждый из присутствующих был отражением своего спутника – или, по крайней мере, однозначной ассоциацией: береза – подберезовик; осина – подосиновик; пенек – опенок; бухгалтер Регина Ивановна – бульдог Ярик; седой географ Евгений – хаски Алтай; большеглазая Лидочка – чихуа-хуа Долли.

Ната сказала всем: «Привет».

Она всем сердцем любила это место за то, что их здесь спасали. И всей душой боялась этого места – потому что на заднем дворе клиники кремировали тех, кого не удалось спасти.

Ната спросила, кто последний в шестой кабинет. Оказалось – никого. В шестом кабинете принимали экзотических животных, а самым экзотическим созданием среди зримых присутствующих была, похоже, Лидочка. Ната прошла в шестой кабинет.

Ее волосы были выкрашены в такой плоский синий цвет, а челка выстрижена так квадратно, что доктору особа напомнила автобус, въезжающий в депо. Круглые, испуганные глаза подчеркивали это сходство.

Доктора звали Сашей, но чаще – просто «доктором». Вместо того чтобы представиться, он сказал:

– У нас стучаться принято.

Возможно, потому его и звали «доктор», что вот так он и здоровался.

Ната подошла к столу, за которым сидел доктор, и постучала по столешнице три раза. Сказала:

– Здравствуйте.

Особа больше не напоминала автобус. Теперь она, по мнению доктора, походила на синеволосую дуру. Для подростка у нее был слишком самоуверенный рот и слишком много взрослых линий на лице. Для взрослой – очевидно, не хватало ума. Кто в тридцать лет красится в синий? Кто носит челку вместе с первыми морщинами?

Дура.

Доктор указал на переноску, затем – на шейное украшение Наты, похожее на ошейник.

– Кто кого привел? Кого лечим?

Придумывая новые колкости, доктор крутил в пальцах ручку. Ната подумала, что на руках его – не волосы, а шерсть, и руки эти совсем не сочетаются с тонким, нежным, гладко выбритым лицом.

– Я ветеринар, не психиатр. Если, по-вашему, вы чей-то питомец, это, знаете, не ко мне.

Еще, думала Ната, он наверняка считает свои глаза серыми, а ведь они зеленые.

– Меня предупреждали, – ответила Наташа, – что вы хам. И людей не любите – по крайней мере, очень стараетесь. Но все, что в чешуе, в шипах, в броне, в иголках – любите. И лечите отменно.

– Лучше всех в городе. – Доктор блеснул очками, прямо как в рекламе. – И я не хам, – добавил он, спохватившись.

– Тогда спасите его, – попросила Ната.

И открыла переноску.

– Что это?

Доктор посмотрел на Нату – и почувствовал новый оттенок собственных глаз. Ему показалось, что он в Изумрудном городе, что стекла его очков стали нежно-зелеными. Спустя секунды это ощущение прошло, но после – даже спустя годы – возвращалось не раз.

– Кто, – сказала Ната.

– Что?

– Не что, а кто.

– Кто это?

Доктор раздражался. Ему хотелось бы найти для Наты еще гадостей за ее учительский тон, но не мог, по крайней мере пока.

Он стоял на одном колене, как рыцарь, перед открытой переноской. Из него словно бы вычли двадцать лет: счистили броню, шипы, колючки – все, что доктор так старательно растил все эти годы.

Думал – броненосец. Оказалось – ананас.

– Это Каллиопа, – сказала Ната.

– Что она такое?

– Он.

– Каллиопа – женское имя.

– Не всегда. Вас вот как зовут?

– Саша.

– Ну вот видите.

Доктор понял не сразу.

Когда понял, решил не сдаваться:

– Это другое. Каллиопа – вы же слышите, как звучит?

– Ну есть же имя «Степа». Вы же слышите, как звучит? Оно тоже, по-вашему, женское?

Доктор прикрыл глаза левой рукой. Большой палец прижался к левому виску, безымянный – к правому. Пальцы отсчитали четыре удара в висках. Затем доктор уточнил:

– Вам бесполезно что-то объяснять, да?

– Совершенно бесполезно, – подтвердила Ната.

– Хорошо. – Доктор, конечно, думал иначе, но говорить об этом не хотелось. – Все-таки – кто это? И что с ним?

– Не знаю, кто это. Он умирает.

– Вы не знаете, кто это?

Доктор рассердился. По голосу было понятно: темные волоски на его затылке встали дыбом.

– Не знаю, – повторила Ната. – Вы же ветеринар. Вам виднее.

– Это ваше домашнее животное.

– Мое.

– Откуда оно у вас?

– Не помню. Вроде от родителей досталось.

– Кто ваши родители?

– Учителя. А ваши?

– Архите… Какая разница?

– А какая вам разница, кто мои?

Доктору хотелось плакать. Он ощутил себя собачонкой, которая чует кошку, но не может найти.

– Послушайте. – Он подошел к Наташе сбоку, поближе к ее уху – чтобы та действительно его послушала. – Я в жизни ничего подобного не видел. Возможно, никто, кроме вас, такого не видел.

– Вы же видели только что.

– Не перебивайте меня. У вас в переноске редчайшее животное. А вы паясничаете…

Наташа перестала слушать и повернула лицо к доктору. Тот оказался совсем близко: если бы она захотела, то легко укусила бы его за нос.

– Я пришла не выяснять его происхождение, – сказала Ната. – Его надо вылечить. Вы доктор? Или так, зевака?

– Я лучший в городе ветеринар, – оскорбился доктор. – И должен знать, с чем я имею дело.

– Разберетесь.

Доктор открыл было рот – и одернул себя на полуслове.

Ната знала, что это за слово. «Проваливай».

Но любопытство и восторг оказались сильнее этого слова.

Поэтому доктор промолчал. Потом спросил:

– А если оно опасно?

– Не опасно. Видите у меня шрамы? Ожоги? Покусы? Могу раздеться, чтоб вы убедились…

– Вот этого, пожалуйста, не надо, – поморщился доктор. Я же сказал – я не психиатр.

Ната засмеялась.

– Он не опасен. Я тоже. Не бойтесь.

Доктор не боялся – просто хотел ее прогнать. Но не мог.

– Почему вы думаете, что он умирает?

– Чувствую.

– Конкретнее.

Ната задумалась. Доктор снова опустился на колено и заглянул в переноску. Он выглядел растерянным, и Наташе захотелось погладить его по голове.

– Он не летает, – стала перечислять она, – не поет. Не светится. Много спит. Не танцует.

Доктор посветил фонариком в переноску.

– Хотя, – продолжала Ната, – он и раньше не танцевал.

Доктор смерил ее таким взглядом, что на секунду Наташу ослепило.

Миг спустя оказалось, что это всего лишь фонарик: доктор случайно посветил ей в глаза.

– Но, мне кажется, он может танцевать, – прозрев, продолжала Ната. – Может, даже и танцует. Когда никто не видит.

– Давайте работать с фактами, – предложил доктор.

– Давайте работать не здесь, – предложила Ната. – Если вы готовы взяться за лечение.

Она закрыла переноску.

Доктор занервничал.

– Это клиника. Где я еще должен работать?

Ната взяла с его стола ручку и записала на листке для рецепта свой номер телефона.

– Я не лечу на дому, – отрезал доктор.

– Как хотите, – пожала плечами Ната. – Найду кого-нибудь еще.

Она подняла со скамьи переноску.

– Зачем вы вообще пришли? – Судя по голосу доктора, он ненавидел эту особу.

Это было не так; но Наташа уходила, и к тому же уносила с собой самое удивительное, что он когда-либо видел.

– Чтоб показать вам его.

– Нельзя было фото прислать?

– Нельзя. До свидания, господин Айболит, – съехидничала Ната на прощание.

Доктор не успел ничего сказать.

Он остался один.

К нему приходили люди – приносили пациентов. За следующие шесть часов у него побывали геккон, игуана, желтый питон, пара черепах и горностай.

Но весь день он чувствовал, что остался совсем один.

Пока солнце ползло над городом, мысли доктора следовали за светилом: к западу от клиники находился приют для собак и кошек, где доктор бывал дважды в неделю – помогал, чем мог. Лечил приютских бесплатно – и любил их больше, чем экзотических. Это было единственное место, где доктор чувствовал себя по-настоящему полезным. Поэтому мысли все время ползли вслед за солнцем, на запад, и доктору приходилось раз за разом их оттуда возвращать.

А когда они возвращались, доктор снова оставался один – и вспоминал о Каллиопе. Сперва доктор хотел поделиться впечатлениями с друзьями; начал писать сообщение о чудо-звере лучшему другу. Перечитал перед отправкой – и понял, что написанное похоже на пересказ сна.

Что я за дурак, подумал доктор.

И не стал отправлять сообщение.

Когда солнце ненадолго оставило город в краю теней, он добрался до мысли о том, сколько может стоить этот зверь.

Рабочий день закончился, а доктор все не уходил из клиники. У себя в кабинете он думал о том, что бы сделал на его месте взрослый человек. В конце концов он нашел ответ на свой вопрос; правильный ли – сказать трудно, поскольку к тому часу солнце уже оставило город.

Доктор позвонил кому-то. Набрать этот номер он не решался несколько лет. На другом конце провода ему были рады. С ним долго беседовали.

Ну вы же понимаете, сказали ему, что нужно подтверждение.

Что, если все так, как вы говорите, жизнь ваша не будет прежней.

Вы принесете пользу – и себе, и нам.

Но вы же понимаете, что договор, если вы его подпишете, не подлежит расторжению.

Да, сказали ему, мы можем платить по частям. Как только увидим все собственными глазами.

Нет, сказали ему, дальнейшая судьба объекта вас не касается.

Вы же понимаете, что сроки устанавливаем мы.

И вы же понимаете, что теперь нам это очень интересно.

И даже если вы, коллега, передумаете – нам будет очень интересно.

Очень.

Доктор все понял. И позвонил Наташе.