Космос был пуст. Холодный, безмолвный, равнодушный. Он дрейфовал среди мёртвых звёзд и разбитых миров, единственный свидетель их исчезновения. Его тело, невесомое, неуязвимое, неслось сквозь бесконечность, но боль не угасала. Она жила в нём, как вторая кожа, сросшаяся с его бессмертной плотью. Иногда ему чудились голоса – шёпот давно ушедших, обрывки слов, растворяющиеся в веках. Лица тех, кого он любил, всплывали в памяти: их глаза, полные то ли печали, то ли обвинения, смотрели на него из тьмы. Он помнил их имена, их смех, их страх. Но что толку в памяти, если они – лишь призраки, а он – единственный, кто остался? Один вопрос, как ржавый гвоздь, вонзался в его разум: был ли это дар… или проклятие?

Ему было двадцать, когда болезнь сковала его тело. Лёгкие разрывались от кашля, кожа горела, а слабость лишала сил даже дышать. Врачи качали головами, родные шептались за дверью их деревенского дома, где запах сырого дерева смешивался с дымом от очага.

– Он не выживет, – доносилось сквозь тонкие стены.

Он и сам в это верил. Каждую ночь, уставившись в потрескавшийся потолок, он молил о смерти, лишь бы прекратить боль. Но смерть не пришла.

Однажды ночью, когда кашель утих, а жар спал, он проснулся с чувством странной ясности. Его тело больше не болело. Он встал, ожидая слабости, но её не было. Сердце билось ровно, лёгкие дышали свободно, словно он никогда не был болен.

– Чудо, – прошептала мать, обнимая его. Её слёзы падали на его плечо, горячие, как солнечный свет, пробивающийся сквозь щели в ставнях.

– Проклятие, – ответил он тихо, глядя в её глаза, полные надежды. Она не поняла. Тогда ещё никто не понял.

Годы шли. Его мать поседела, отец сгорбился, а он оставался прежним – двадцатилетним, с гладкой кожей и ясным взглядом. Он бродил по деревням, где люди ещё помнили его как "того парня, что выжил". В таверне, где пахло хмелем и мокрой шерстью, он встретил Сергея – друга детства, чьи шутки были такими же громкими, как звон кружек.

– Тебе чертовски повезло с генами, брат! – смеялся Сергей, хлопая его по спине.