Глава 1.

После отбоя я обхожу палаты и проверю больных, не нужно ли им чего. И, как всегда, в последнюю палату я иду, сжав зубы и обрастая ядовитыми иголками, которые каждый раз хочется выпустить, но которые вынуждена сдерживать до последнего, потому что в таком случае я могу нарушить клятву Гиппократа, данную всего лишь год назад. Или заповедь Библии: не убий.

Я работаю в этом военном госпитале уже полгода, повидала немало всякого, и впервые испытала желание сбежать отсюда или поплакать только из-за этого несносного офицера. Старшего лейтенанта Каримова.

Накал неприязни начал разрастаться с того момента, когда он только поступил с горячей точки с простреленной ногой около месяца назад. Через неделю после операции ему стало легче и тут началось его вечное недовольство. Видите ли, тут его не трогай, здесь он сам, это ему не нужно, это он есть и пить не будет, на перевязку ему другую медсестру подавай, потому что я свой конопатый нос в чужие дела сую. И это я всего лишь подсказала, как лучше с женщиной говорить, если та обижена. А он облаял меня, сказал, что такая малолетняя дура как я ничего не понимает, а потом вообще потребовал к нему другую сестру приставить, потому что я задолбала его, а ведь я просто-напросто старалась выполнять свой долг на все 100 процентов.

Взрослый, высокий, военная выправка даже в таком состоянии заметна, брюнет с чертами Киану Ривза… а рычит как пёс подзаборный озлобленный!

То ли дело его друг, который регулярно приходит его проведать. Тоже военный, в соседней части служит, десантник. Макар. Он немного моложе, но намного приятнее. Он меня даже чашкой кофе с ягодно-сметанными корзинками пару раз угощал в нашей столовой. И солнышком иногда называет. Или ласково «веснушка». И, если честно, иногда мне кажется, я влюбилась.

У него такие красивые глубокие глаза цвета мокрого асфальта с голубыми и зелеными вкраплениями, чувственные по-мужски губы и родинка над верхней губой, которая каждый раз, когда я его вижу, заставляет опускать на неё взгляд и заворожённо смотреть и смотреть, как она движется от движений его губ при разговоре. И мои губы сильно печёт от желания поцеловать его.

Но, конечно, я каждый раз одергиваю себя, напоминая себе, что все эти мужчины здесь временно, они выздоровеют, уедут и забудут это место со всеми его обитателями, и мне никак нельзя засматриваться на здешних пациентов, даже если они настолько волнуют. Да и Макар, хоть и обходительный, очень вежливый со мной и улыбчивый, кажется настоящим ловеласом, который с одной девушкой надолго никогда не задерживается.

Он-то меня и немного просветил, когда застал наше «приятное» общение со своим другом. Каримов что-то тихо выплёвывал в мою сторону, пока я меняла постельное, а я так же тихо бурчала себе под нос, не смея высказаться так, как на самом деле хочется.

– Солнышко, ты не обращай внимания. Он на самом деле не такой вредный и злой. Просто у Рината проблемы с бывшей женой. Он должен быть за тысячи километров отсюда и разбираться с ней, а в итоге валяется тут. Вот и злится, и злость эту на тех, кто рядом, срывает. На тебя, получается, – объяснял мне мужчина тихо и доверительно, выйдя за мной из палаты и поймав меня за локоть.

– Проблемы? Что же такого у него случилось, что он на людей, которые ему помочь хотят, рычит? – спросила тихо, даже немного теряясь под внимательным и при этом лучистом взгляде офицера.

Макар пожал плечами и указательным пальцем поддел мой нос, ослепительно улыбнувшись.

– А вот об этом я тебе сказать не могу, Веснушка. А то он и на меня нарычит.

Мы с ним посмеялись. И в тот момент я вдруг увидела, что что-то блеснуло в его глазах. Не знаю, что именно, но это заставило бабочек в моём животе вспорхнуть, а меня – быстро убежать от мужчины, испугавшись, что выльется наше общение во что-то больше.

Тихо, на цыпочках, захожу в палату. В ней уже темно. Ещё одна кровать пустует, а на соседней лежит… не лежит! Пугаюсь, когда не нахожу пациента после отбоя на месте, и сразу же перевожу взгляд на тёмную фигуру у окна, потому что в лёгкие неожиданно врезается едкий дым сигарет.

Мужчина затягивается сигаретой, опираясь плечом о стену у широкого подоконника и выдыхает белый дым в открытое окно, пока я возмущённо и шокировано хлопаю глазами.

–– Чего тебе? – от хриплого звенящего раздражением голоса мужчины я вздрагиваю.

–– Вообще-то, здесь не принято курить! А ещё…

–– А ещё не принято доставать раненых бойцов. Так что закрой дверь с другой стороны, девочка. Здесь никого кроме меня, дай спокойно покурить.

Голос мужчины кажется снова очень злым. И мне бы пойти к дежурному врачу, пусть сам разбирается со своим непослушным пациентом. Или сходить выпить чаю, или даже лучше кофе, чтобы напитаться энергией к ночной смене. Но я почему-то по-прежнему стою на месте, прожигая Каримова взглядом и дыша в унисон своему колотящемуся сердцу.

А потом дыхание обрывается, когда мужчина поворачивается в этой почти темноте, оглядывает меня с головы до ног, так кажется, а потом выплёвывает особенно с раздражением:

–– Тебе нечем заняться? Или тебя подослали меня добить? Выйди, я сказал!

Нет, я не ухожу. Буря рвётся из груди. Быстро подхожу к нему, в который раз думаю о том, какая большая у нас разница в росте, и эмоционально шепчу, задрав голову:

– Знаете что? Вы самый отвратительный пациент, которого я когда-либо видела! Я пытаюсь делать свою работу, со всей душой к вам, а вы… только недовольны постоянно! Я не виновата, что у вас проблемы с женой! Хотя и неудивительно, что они у вас есть, и что она для вас уже бывшая! С таким, как вы, находиться в браке наверняка опасно для здоровья!

Я выдыхаю последний воздух и чувствую, что на глазах даже слёзы от обиды проступили. А может, и чуть-чуть от страха, ведь вряд ли я когда-то так кричала на человека, пусть и шёпотом.

Мужчина зол, очень. Но я успеваю заметить в его глазах и мгновение удивления и сожаления, когда его взгляд касается моих слёз, а потом… он вдруг хватает меня за плечо рукой, смотря сверху, после – обхватывает пальцами той же руки мои скулы и, резко склонившись, впечатывается в мой рот своим. Жёстко целует, оттягивает губы, перемещается чуть правее, становясь прямо напротив меня, сильнее придавливая к подоконнику меня поясницей. Горький вкус сигарет, горячий вкус самого мужчины, немного его парфюма. Пальцы на моих щеках, что-то отдалённо напоминающее поцелуй, только слишком больной. Это всё выбивает из меня воздух, а из-под ног – пол.