Все персонажи, названия, места действия и события являются вымышленными, а любые совпадения случайны

© Рашит Равильевич Сайфутдинов, 2024

ISBN 978-5-0059-9369-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Последняя пуля

Пролог

Это было странно, непостижимо, нереально. С такими ранами не живут. Не то чтобы долго – вообще не живут… И тем не менее пульс есть. Да и дыхание, слабое, прерывистое, натужное. Но человек жив. Цеплялся за жизнь. Не хотел умирать.

Патрульный обнаружил на месте бойни два тела.

Одно – тело красивой молодой девушки. Да, она наверняка была красивой и привлекательной. Сейчас трудно сказать. На мертвенно-бледном, неподвижном, залитом запёкшейся уже кровью лице застыл непередаваемый ужас. И боль. Её убивали. Жестоко и бесчеловечно. За что, спрашивается? Ответа нет. И не будет. Потому что это не мог сотворить человек. Только безумная человекообразная скотина.

Сколько же таких вот скотов сейчас бродит по городу?

Сколько из них этой ночью проявили себя, оторвались по полной?

Увы, ответ не утешал.

Бойня была страшной. После такой не выживает никто. А если и выживает, то… слетает с катушек. Это стопроцентно. Нельзя такое пережить. И остаться нормальным. Просто нельзя!

Тем не менее парня надо спасать. И патрульный сразу, не медля ни секунды, как только убедился, что тот жив, вызвал скорую. Наряд дежурил неподалеку, так что доберутся быстро. Ведь после сегодняшней ночи работы хватит всем. И медикам, и полиции. И работникам похоронных команд.

Население города к утру резко поубавилось.

Впрочем, так должно быть. Это в порядке вещей. Не в порядке то, что парень жив. И что за беспредельщики побывали тут? Зачем они такое сотворили с этой мирной, на вид самой обычной парочкой? Что они творили? Даже подумать страшно…

Но думать и не надо. Надо по возможности оказать первую помощь. Хоть это и практически бессмысленно.

Если парень выживет, это будет чудо.

Если выживет, значит у него есть веские причины цепляться за жизнь, которая отмочила жестокую, отвратительную, мерзкую шутку…

Шесть лет спустя

Ночь, когда мир сошёл с ума

Все сходят сегодня с ума. Добрый сосед, улыбающийся тебе, сегодня выстрелит тебе же в спину. Вежливый клерк отомстит боссу за унижения – перережет с наслаждением ему глотку. Обиженный на весь мир недоносок возьмет в руки тесак и пойдет мочить первого встретившегося прохожего.

Но есть и другие.

Те, кто убивает не от обиды. Не из-за мести. Не потому, что мир их не понимает. И даже не потому, что псих.

Они убивают ради удовольствия.

Седьмая Ночь Правосудия, которую я встречаю. Шесть лет я мёртв. Жизнь закончилась после первой Ночи Правосудия. Тогда, когда сволочи, которым сорвало крышу от жажды крови и вседозволенности, убили Мэри.

Шесть лет я желаю только одного. Отомстить. Я не видел лиц этих ублюдков за масками, но я знаю их голоса и повадки. Я их достану.

А по пути убью как можно больше сволочей, которые каждый год выходят на охоту. Охоту за кровью. Охоту за людьми. Мне похрен, что за причины ими движут. Взял в руки оружие – значит, прольешь кровь. Любой, кто намерен совершить бессмысленное убийство в Ночь Правосудия, должен быть остановлен.

Я убийца убийц. До тех пор, пока не найду именно тех ублюдков, которые жутко и безжалостно убили Мэри. Для них у меня особые планы. Они будут умолять о смерти. Потому что поймут, что это милосердие.

А когда всё закончится, я зароюсь в свой подвал и пущу пулю в лоб.

Я хочу покоя.

Эту пулю, последнюю, я берегу уже шесть лет. Каждый день я тренирую себя, чтобы пережить эту ночь. Каждый год я надеюсь, что найду ублюдков именно сегодня. Они выйдут на охоту. Богатенькие сволочи. Которые пользуются так называемым правом убивать в Ночь Правосудия.

Пусть горит в аду правительство, которое узаконило право на убийство… Да, их грёбаный закон позволяет делать это лишь раз в году, в одну определённую ночь. Да, это помогло снизить уровень преступности в целом. И да, страна делает вид, что всё в порядке и настала эра процветания и мира. Потому что ни один отморозок не рискует пойти убивать или совершить насилие в любое другое время года. Все ждут ночи безнаказанности, чтобы оторваться по полной программе.

За это время я много чего выяснил про ублюдков, которых должен найти. Достать их трудно. Очень трудно, даже для меня. Я мог пойти напролом в любой момент, чтобы их достать. Но не мог уйти, не отомстив. Слишком большой риск. А я обязан всё сделать чётко, расчётливо и жестоко. Без ошибок. Ради Мэри.

Именно поэтому я рассчитываю на Ночь Правосудия. Потому что сегодня ублюдки будут открыты и безжалостны. Они будут убивать и упиваться своей нечеловечностью. Они будут сеять смерть и творить беспредел. Они выпустят монстра. Не потому, что обижены жизнью. Не потому, что мстят каким-то засранцам. Не потому, что окружающие их не понимают. И не потому, что они психи.

Они выпустят монстра ради удовольствия.

И будут уязвимы.

И тогда я их достану. Отправлю в ад и уйду сам. Я обязан всё сделать без ошибок.

Близятся сумерки и вечер. Темнеет.

Я точно знаю. Если я не смогу отомстить сегодня, то мне придётся продолжать идти этим путём. Продолжать жить ради мести.

Только в одном случае я буду жить дальше. Если не остановлю ублюдков, то эту ночь я переживу.

Начало

Городская сирена провыла о начале беспредела. Так граждане были оповещены о начале Ночи Правосудия. Каждый имел право на убийство – так считали те, кто шёл сегодня убивать.

Богатые и успешные заперлись в домах-крепостях и следили за новостями. Сытые сволочи обеспечили свою безопасность. Они закрыли глаза на то, что сейчас будет происходить. Большинство из них поддерживают Ночь Правосудия, как ключевой инструмент процветания и благополучия.

Они всерьёз считают, что безумие раз в году помогает выпустить пар всем, кому нужно. И верят, что после всего этого они остаются людьми.

Но мне плевать на них.

Я выхожу из укрытия, когда сирена смолкает. Я осторожен, но не чувствую страха.

Пройдя заброшенный дворик, я выхожу на улицу попросторнее. Здесь безлюдно. В темноте таится смерть.

Вдалеке послышался дикий крик – безумный, полный гнева и бешенства. Нет, так кричит не жертва. Так кричит взбесившееся мразь, готовая к беспределу. Крик эхом отдался в ночной тишине, разлетелся по кварталу. На этом тишина треснула и раскололась.

Вот и всё. Началось.

Я иду дальше. Под ногами шуршит щебень. Здесь он почти везде. Я становлюсь осторожнее, чтобы не шуметь.

Зарулив за угол, снова слышу крик. На этот раз в крике боль. Это жертва.

Топот ног. Приближается. Жертва бежит. За ней погоня. Судя по топоту, гонятся два человека. Не больше. Чтобы не привлекать внимания, я скрылся в тени, куда не доходил тусклый свет фонаря.

Жертва приближается. Я уже слышу тяжёлое дыхание. Пара секунд – и мимо меня пробегает невысокий полноватый человек. Он спотыкается в самом неподходящем месте и падает. Это жесть. Он не группируется и впечатывается лицом в тротуар. Лежит неподвижно. Потом, спустя какое-то время, панически пытается подняться, но снова падает. Видимо, упал реально неудачно. Что-то с ногой.

Погоня настигает его быстро. Два дюжих мужика. У одного в руке бита, у другого – мачете. Распространённое оружие. Удобно для тех, кто любит кровь и не умеет стрелять. Они окружают жертву. Один становится сзади. Другой заходит спереди, чтобы отрезать все возможные пути для побега.

Но жертва больше не может бежать.

Неуклюжие попытки подняться только смешат их. Этот циничный смех привёл бы в ужас меня прежнего. Несмотря на тусклый свет, я замечаю дикий взгляд – взгляд тех, кто готов убивать. Это уже не люди. Я знаю, что сейчас будет.

– Ну всё, сука, – говорит тот, что с мачете, – сейчас мы тебя порешим. Добегался.

– П-п-п… пожалуйста! – почти кричит жертва. – Не надо! Не убивайте! Нет!!

Тот, что с битой, резко саданул лежащего по спине. Не особо сильно, но больно.

– Заткнись! – проорал он. Жертва заткнулась и застонала от боли.

– Жирная свинья, – вновь заговорил первый. – Как давно я мечтал об этом. Справедливость! Я весь год ждал, когда смогу прикончить тебя…

– Нет! Прошу!

– … своими руками. Умри, скотина!

Он заносит мачете в рубящем размахе. Тренированный человек так запросто отрубает голову. Если мачете достаточно острое. И удар достаточно сильный.

Мачете острое. Удар сильный. Произойдёт на выдохе.

Когда лезвие было в самой верхней точке замаха, он дико заорал. От боли. Да, это больно, когда метательный нож вонзается в запястье. Глубоко. Наискось.

Метнув нож, я быстро выбрался из тени. Мачете звонко упало и коснулось асфальта. Как раз в этот момент я уже был рядом с мужиком. Не церемонясь, резко обхватил и свернул ему шею. Хруст. Слишком быстрая смерть для такой падали. Ну да ладно.

Второй ещё не успел толком среагировать. Когда тело его напарника обмякло и грохнулось на землю, он уже понял, что к чему. Встал в боевую стойку и ощетинился битой. Придурок.

Я всё-таки пошёл напролом. Этот сукин сын херачит с размаха. Бита должна попасть по голове – я уворачиваюсь. Он не теряет даром времени и ударяет снова. Я ставлю блок рукой. Боли не чувствую. Чёрт, опять накатило. Опять мне на всё похуй. Включилась боевая машина. Машина-убийца.

Он снова ударил. Я снова блокирую. Он бьёт опять – не уклоняюсь, а блокирую. Удары мощные. Костоломные. Но я умею выдерживать костоломные удары. И вижу панику в глазах придурка. Похоже, он начал догадываться, с кем столкнулся.

В этот момент игры закончились. Следующий удар я перехватываю, и гребаная дубина уже в моих руках. Я её отбрасываю, потому что этого гадёныша порешу голыми руками.

Шаг вперёд – удар в кадык ребром ладони. Сволочь резко задыхается. Бью сбоку ногой по коленному суставу. Хруст. Его нога неестественно согнулась набок, но упасть я ему не дал. Обхватил за шею. Снова хруст. И я его отпускаю.

Жертва – тот самый полноватый человек – офигевшими глазами смотрит на меня.

– Вали отсюда, – говорю я ему. Думаю, он понял.

Не знаю, хватит ли у него глупости сказать спасибо. Если хватит – значит, я спас его не напрасно. Но мне плевать на благодарность.

Я сваливаю в темноту так же быстро, как появился.

Когда сбиваешься со счёта

Трущобы.

Это место покинули сегодня все, кто успел. Или просто смог. Остальные остались. Убивать или быть убитыми.

В трущобах нет нейтральных – либо ты убийца, либо жертва. И не потому, что здесь все отморозки и слабаки. Скорее наоборот.

Всё потому, что людей здесь некому защитить.

И тогда они становятся теми, кем предназначено – одни убийцами, другие жертвами. У них нет фактической защиты. У них есть только так называемое право на защиту. Но это грёбаное право в жизни не работает, если ты не закопал поглубже свою человечность и не взял в руки оружие.

За честного никто не заступится.

На слабого всем насрать.

Те, кто взял в руки оружие, похоронили совесть. Я тоже похоронил. Зачем она мертвецу?

Потому мне не страшно бродить в этой безумной тишине полупустого квартала.

Самые быстрые и, возможно, умные отсюда свалили задолго до начала. Те, кому вообще некуда валить и больше негде приютиться, забаррикадировались в своих хибарах и ждут ужаса. Я иногда даже начинаю понимать тех, кто не выдержал и сам вышел на охоту. Сидеть в конуре и ждать отморозка в гости – это не просто паника. Это невыносимая, дьявольская паника. Это ломает.

Я снова слышу крик.

Кричит девушка. Что-то неразборчивое на таком расстоянии. Что-то о помощи. Потом мужской голос. Страх, отчаяние. Помощь?

Парочка слишком далеко, я не успею им помочь. Чем они думали раньше? Как оказались на улице?

Стоит ли им помогать?

В ответ дикий визг и смех. Потом выстрел – и крик боли. Скорее всего, банда. Я узнал боевой клич «палачей» – те ещё твари. Называют себя красиво, как ни крути, – «Вершители справедливости».

Но справедливость официально всегда была на стороне сильных мира сего. А вершили её кровавые дела обычно палачи.

Ноги сами понесли в сторону крика – если гады решили позабавиться, то быстрой смерти не будет. Значит, есть шанс что-то успеть.

Разум говорил: не отвлекайся, иди своим путём. В конце концов, всё происходило совсем в другом месте. Совсем не по курсу. Если я выбьюсь из графика, то могу не успеть выполнить свою миссию. Тогда ещё один мёртвый год…

Но я не слушаю разум и бегу на крик.

Это опасно – не слушать разум. Мне нельзя ошибаться. Тогда нахрена?

Да. Я подбираюсь поближе к месту происшествия. Точнее, казни. И правда, быстрой смерти не ожидается.

Я остаюсь в тени и смотрю из-за угла, что происходит. В небольшом, окружённом многоэтажками дворике на детской площадке под светом фонарей столпились отморозки. Они стоят полукругом. В центре – те самые двое. Мужчина лежит и стонет от боли. Расстреляна коленная чашечка. Знаю, больно. По-моему, сейчас будет ещё больнее. Один из отморозков достал нож.

Девушка стоит на коленях. Низкорослый хмырь уже начал снимать с неё одежду. Видимо, раненый мужчина пытался помешать ему, за что и был подстрелен. Судя по возрасту, скорее всего это отец. Хотя хрен его разберет…

Отморозков всего шестнадцать. Два годзиллообразных качка, один главарь, один хилый. Тот, что достал нож, похож на новичка. Его сегодня посвятят в банду, так сказать. Я знаю этот обычай. Несчастная парочка как раз попалась в качестве жертвы новоиспечённому «палачу». Вот ведь блин. Нет чтобы такого же отморозка ему в качестве так называемой жертвы. И мне хлопот меньше, и одним грехом на душе новичка не досчитались бы…

Но вот такая эта штука жизнь, чтоб её.

Отморозок с ножом понтовался и производил впечатление: на жертв нагонял страх, главарю пытался всем видом показать, какой он беспощадный. Крутанул нож в руке, поднял мужика с земли за волосы. Приставил лезвие к горлу:

– Ща, говнюк, будет весело, – голос неприятный и подбешивающий.

Сейчас начнётся цирк: девчонку попытаются изнасиловать, папашу заставят смотреть…

Но вдруг брызнула кровь. Из горла. Лезвие, окровавленное, метнулось в сторону. Мужчина захрипел. Два раза судорожно попытался вдохнуть. Потом застыл. Прощальный взгляд. Превратился в бессмысленный. Обмяк. Упал.

Девушка заорала – я дохрена раз слышал крики смертельного отчаяния, но этот пробрал. Взял прямо за душу. Я думал, такого наяву больше не будет.

Такой крик я слышу каждую ночь, перед самым пробуждением. Вот уже шесть лет подряд. Две тысячи сто девяносто одну ночь. Этот крик меня убивает, рвёт сердце на куски, а потом я просыпаюсь. И начинается ад, снова и снова. Каждое пробуждение – это ад. Потому что я не могу жить дальше после предсмертного крика Мэри.

Я вздрогнул, как живой человек. Мне стало страшно, как живому.

Девушка кричала от ужаса и шока. Она не хотела верить в происходящее.