Пролог

Тонкая стружка свивалась кольцами, падала на землю и блестела среди травы, словно была золотой, а не деревянной. Резец в руках мастера двигался точно и легко, оживляя заготовку маленькой птички. Вот у неё появились глаза, вот – перья на округлой грудке. Длинный изгиб обозначил одно из крыльев, и мастер принялся за перья на нём, но опустил инструмент и негромко произнёс:

– Доброе утро. Не ждал тебя так рано. Думал, ты будешь занята до обеда.

Женщина за его спиной улыбнулась и укоризненно покачала головой:

– Именно поэтому ты сбежал пораньше, чтобы не столкнуться со мной утром?

– Я знаю, что тебе не нравится это, – мастер обернулся и взвесил заготовку в руке. – Не хотел лишний раз…

– Не придумывай, – оборвала его женщина.

Шёлк её платья зашуршал по траве, она приблизилась, собираясь сесть рядом. Мастер поспешно расправил подол своего плаща, прикрывая им ствол поваленного дерева, чтобы собеседница не испачкала молочно-белой ткани.

– Я просто не понимаю. Ты каждую весну приходишь сюда и делаешь этих птиц, – тихо произнесла женщина, садясь. – Зачем? Люди уже давно перестали верить в старые сказки.

Мастер промолчал и вернулся к работе. Шелестела на ветру ярко-зелёная листва, где-то в зарослях заливался соловей. Женщина запрокинула голову, подставляя лицо мягким солнечным лучам, вдохнула ещё по-утреннему свежий воздух вперемешку с терпким запахом черёмухи.

– Я всё ещё чувствую себя виноватым, – наконец сказал мастер. – И хочу получить шанс хоть что-то исправить.

– Я давно простила тебя, – откликнулась женщина.

– Знаю, – мастер искоса посмотрел на её профиль, очерченный солнечным светом, и улыбнулся. – Но это ещё не всё. Перед людьми я тоже виноват. Потому что рубил с плеча. Потому что позволил закрыться воротам в мир, полный чудес. Потому что сам ушёл с вами, а им оставил только страхи.

– Ты часть нашего мира, а не их нянька, – женщина повернулась, посмотрела мастеру прямо в глаза. – А люди сами сделали выбор.

– Этот выбор делали не люди, – мастер выдержал её взгляд, упрямо качнул головой. – Но понял я это только теперь.

Снова воцарилось молчание. Женщина наблюдала, как резец, ловя солнечные лучи на лезвие, заканчивает второе крыло.

– Поможешь мне? – спросил мастер.

– Чем?

– О, сейчас! Подержи, – он сунул заготовку собеседнице в руки и полез в холщовую сумку. Порылся там, перебирая инструменты, пучки трав и другие заготовки, достал со дна небольшую деревянную шкатулку, украшенную резьбой. На боках её были вырезаны ветки яблони с цветами и яблоками, на крышке – схематичная птичка.

– Это… – охнула женщина, неотрывно наблюдая, как откидывается крышка.

– Те самые, – кивнул мастер.

Внутри шкатулки, в маленьких квадратных отделениях, обитых сукном, стояли стеклянные пузырьки с красками, в более длинном и узком лежали кисти.

– Ты знал, что я приду! – обличающе ткнула пальцем в мастера женщина.

– Нет, – рассмеялся тот. – Носил их с собой каждый раз и ждал.

Женщина покачала головой, но суровой остаться не смогла, улыбнулась. Положила заготовку в подол и осторожно, словно хрустальную драгоценность, взяла шкатулку. Вдохнула смесь запахов: дерева, ткани, красок и черёмухи, – зажмурилась от удовольствия.

– Мне нужна вода, – потребовала она. Не сдержала ехидства: – Об этом ты, конечно, не вспомнил?

– Хм, – мастер на секунду задумался, не желая признавать поражение, достал из сумки флягу. – Пойдёт?

– Выкрутился, – со смехом одобрила женщина. Отделила от внутренней стороны крышки шкатулки дощечку-палитру, положила себе на колено, взяла первый пузырёк.

Вскоре фляга стала разноцветной от потёков краски, впрочем, как и подол платья, и даже местами плаща. Женщина не обращала внимания на то, что испачкалась. Набирала густую, словно патока, краску из пузырька, разводила на палитре каплей воды, а потом испытывала на оставшихся от заготовки обрезках. Удовлетворившись результатом, взяла птичку и посмотрела на мастера:

– Что она понесёт?

– Надежду, – не колеблясь ответил тот. – Надежду на то, что, каким бы ни был беспросветным мрак, всегда найдётся тот, кто сумеет зажечь свет в темноте.

Женщина погладила заготовку кончиками пальцев, кивнула и взялась за кисточку. Едва ворс с первой порцией краски коснулся деревянного бока, мастер негромко запел.

День медленно подбирался к середине, солнечные зайчики танцевали в пузырьках с краской в такт мелодии, женщина ловила их кисточкой, разбавляла водой и наносила на заготовку. Ложились они ровно и сияли не хуже солнца. Женщина стряхивала лишние золотистые искры и продолжала. Мастер пел, и ему отвечали птицы, а дерево заготовки тихонько вибрировало.

Остановились они одновременно: лёг последний мазок и прозвучало последнее слово. Женщина откинулась назад, рассматривая птичку, обернулась на мастера.

– Прости, Соловей, – подмигнула она. – У меня вышла синичка. Хотелось сделать её поярче.

Мастер рассмеялся в ответ и бережно забрал птичку из её рук:

– Спасибо. У тебя вышло великолепно.

Синичка смотрела как живая чёрными глазками-бусинками и, казалось, вот-вот полетит. Мастер спрятал её в ладонях, подул в щёлку между большими пальцами. И – подбросил вверх. Птичка неуклюже взмахнула крыльями, но быстро нашла воздушный поток, сделала, щебеча, круг над головами создателей и понеслась прочь. Вскоре её силуэт потерялся на фоне ярко-голубого безоблачного неба.

Женщина поднялась.

– Раньше этим птицам было принято загадывать желания, – смотря вслед синичке, произнесла она. – Я могла бы пожелать, чтобы ты нашёл путь, которого так жаждешь, но не хочу, чтобы ты уходил.

– Тогда пожелай, чтобы у этой сказки был счастливый конец, – улыбнулся Соловей.