Peter Cheyney

YOU’D BE SURPRIZED

© И. Б. Иванов, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука®

⁂

Глава 1
Старая знакомая

Вы не поверите!

Быть может, ребята, с отборной руганью у вас все о’кей – в нужный момент подберете крепкое словцо. Но вот что я скажу: даже если бы вы подслушали, как доктор Геббельс, поужинав эрзац-бифштексом, бормочет под нос всякое о мистере Черчилле, то не поняли бы и половины выражений, которые срывались у меня с языка в этом плавании.

Я человек нейтральных взглядов. Настолько нейтральных, что даже если думаю: «Герр Гитлер кривой, а Пизанская башня рядом с ним – эталон вертикали», я не скажу об этом и глухому. И будучи нейтральным, всякий раз, когда вижу фотографию герра Геринга в свеженьком мундире, издаю звук, вроде бы выражающий восхищение, но больше похожий на треск рвущейся ткани.

Я большой наивный лопух. Готов поверить, что Уинстон Черчилль потопил «Атению»^[1], Польша вторглась в Потсдам, а Джо Сталин – всего лишь олух, пытающийся кое-как доучиться в колледже. Для меня неопровержимый факт, что чехи по злобе объявили войну самим себе, а Австрии нравится быть частью Венгрии. Обо всем этом знаю из речей доктора Геббельса. Кто я такой, чтобы утверждать, будто доктор – стопроцентный врун, рядом с которым Анания^[2] выглядел бы жалким дилетантом, блефующим ради мелочи перед двумя подслеповатыми старушками из Общества трезвости и рукоделия?

Повторяю: я придерживаюсь нейтральных взглядов.

А еще я обожаю шведов. В полном восторге от шведского капитана грузопассажирского парохода, который заставляет судно выписывать кренделя, чтобы увернуться от торпед, выпускаемых с подводных лодок. Зачем их выпускают? Да просто парни у торпедных аппаратов хотят подружиться. Не отказался бы поговорить с ними о нейтралитете… с помощью обрезка водопроводной трубы!

Темень на борту просто жуткая. Стоит кому-нибудь чиркнуть спичкой, и кажется, будто начался салют в честь Дня независимости. А так – ни черта не видно. Хотя, по правде говоря, и смотреть особо не на что. Всякий раз, когда я пытаюсь пройти по верхней палубе, из темноты обязательно выныривает особа женского пола, кидается мне на шею и спрашивает, не знаю ли я, где ее каюта. Отвечаю дамочке, что не в курсе, ведь, разок окинув ее взглядом в судовой столовой, я решил сохранять полный нейтралитет.

Думаю, вы со мной согласитесь: в темноте почему-то теряются исключительно дамочки со скучными физиономиями и фигурами, похожими на каракули школьника в тетради по геометрии. А вот те, у кого и формы что надо, и походка волнующая, и вообще все при себе, редко сбиваются с пути. Стоит им хотя бы на минутку заблудиться – и кто-то непременно найдет их раньше вас.

Впрочем, может, вы, ребята, и сами образованны по части дамочек, и беды от них испытали на своей шкуре. Тогда и объяснять не надо, что с логикой эти милые создания не дружат и часто вытворяют штуки, выходящие за рамки здравого смысла. Я бы даже сказал так: женщины с незапамятных времен пытаются подчинить мужчин. А пошло все с Евы, которая не давала Адаму самостоятельно разбираться с фруктами. Стоило бедняге засмотреться на яблоки, как она тут же намекала: мол, неплохо бы начать с чистого листа. Думаете, здесь не было умысла? Как бы не так. С нее и зародилась пресловутая женская логика, что передается по наследству каждой цыпочке, едва та появляется на свет.

Любой парень, у которого негусто с серым веществом, а опыта совсем никакого, может столкнуться с самыми непредсказуемыми выкрутасами дамочки.

Хотите верьте, хотите нет, но как-то вечерком рассказывал я историю своей жизни одной блондиночке. Дело было в Саратоге. Она слушала завороженно – ни дать ни взять кошка, попавшая в погреб со сливками. В какой-то момент дамочка бросает на меня жаркий взгляд, от которого Казанова шлепнулся бы на собственную задницу, и говорит:

– Лемми… Дорогой, в тебе есть что-то такое… Я просто не могу сопротивляться. Ты для меня ну прямо Марк Антоний. Мужчина мечты!

Потом вдруг захватывает мою шею в полунельсон, которому позавидовал бы Гаккеншмидт^[3], припечатывает ротик к моему, и… в этот момент звонит телефон.

Вернувшись, она смотрит так, словно я успел превратиться в окаменевший кусок дерьма, и ледяным тоном заявляет:

– Пошел прочь, Лемми Коушен! Убирайся, пока я не съездила тебе по роже!

На мой вопрос о том, что случилось, она отвечает:

– Мне позвонил муж и похвастался, как весело проводит с тобой время на боксерских состязаниях в «Мейбери». Мужчины! Для вас нет ничего святого!

Думаю, вы и сами понимаете, логики у той миленькой цыпочки было не больше соринки: в глаз попадет, и не заметишь.

Я тяжело вздыхаю, встаю с койки, выпиваю стакан канадского ржаного виски и выбираюсь на главную палубу. Ветер поутих, но вокруг тьма – хоть глаз выколи. Естественно, плывем без огней. Проходя мимо капитанской каюты, слышу, как капитан ругается по-шведски. Слов я не понимаю, но интонация великолепно передает мои чувства.

Захожу в радиорубку. Там сидит старший радист Ларсен, симпатичный блондин с большими голубыми глазами, невинными, как у младенца.

– Скажите, Ларсен, скоро ли причалим? – спрашиваю.

– Не знаю, мистер Хикори, – отвечает он, растягивая гласные. – Капитан говорит, будем в Гавре около девяти. Пока вокруг чисто. Больше никаких торпед.

Быстро соображаю. Может, получится провернуть задуманное. Как бы то ни было, попробовать стоит – я не из тех, кто любит терять время.

– Вот что, приятель, – говорю радисту, – пошлите на берег пару радиограмм. Это срочно.

Беру бумагу и пишу:

МИСС ДЖЕРАЛЬДИНЕ ПЕРРИНЕР ОТЕЛЬ ДЬЕДОНН ПАРИЖ ФРАНЦИЯ ТЧК

СЕГОДНЯ ПРИЕЗЖАЮ ПАРИЖ ИЗ ГАВРА ТЧК НАДО СРОЧНО ВСТРЕТИТЬСЯ ПОЛОВИНЕ ПЕРВОГО НОЧИ ВЕСТИБЮЛЕ ЗИДЛЕР-КЛУБА ГРЕЧЕСКОЙ УЛИЦЕ ТЧК ПРИКРЕПИТЕ ПЛАТЬЮ ТРИ ГАРДЕНИИ ЧТОБЫ Я ВАС УЗНАЛ ТЧК НИКОМУ НИ СЛОВА ТЧК ВСТРЕЧА ПРОСЬБЕ ВАШЕГО ОТЦА ТЧК ХИКОРИ ИЗ ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНОГО ДЕТЕКТИВНОГО АГЕНТСТВА ТЧК

РОДНИ УИЛКСУ ОТЕЛЬ РОНДО БУЛЬВАР СЕН-МИШЕЛЬ ПАРИЖ ФРАНЦИЯ ТЧК

СЕГОДНЯ ПРИЕЗЖАЮ ПАРИЖ ТЧК Я САЙРУС ХИКОРИ ИЗ ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНОГО АГЕНТСТВА НАНЯТЫЙ УИЛЛИСОМ ПЕРРИНЕРОМ ДЛЯ ПОИСКОВ БАДДИ ТЧК РАДИРОВАЛ ДЖЕРАЛЬДИНЕ ПРОСЬБОЙ ВСТРЕЧЕ ПОЛОВИНЕ ПЕРВОГО ЗИДЛЕР-КЛУБЕ ГРЕЧЕСКОЙ УЛИЦЕ ПОДЪЕЗЖАЙ ТУДА ТЧК ПОКА ТЧК КОУШЕН ТЧК ИДЕНТИФИКАТОР ФБР Б47 ТЧК

Ларсен обещает отправить незамедлительно. Возвращаюсь в каюту и решаю подремать. Признаюсь вам, парни, я не в восторге от этого задания, а когда мне что-то не нравится, предпочитаю ложиться спать. Отдыхаешь, в голове проясняется, и это не стоит тебе ни цента.

Просыпаюсь с ощущением, что меня отравили во сне. Язык будто кусок истоптанного ковра. Немного подумав, понимаю: надо глотнуть. В бутылке вроде еще осталось. Выбираюсь из койки, наливаю порцию, затем надеваю плащ и выхожу на палубу. Там людно. Зажегся свет, хотя и тусклый. Пассажиры с надеждой посматривают на часы. Обычное состояние, когда путешествие близится к концу.

В углу нахожу стюарда рядом с моим багажом. Он сообщает, что через пятнадцать минут причалим. Даю ему на чай, закуриваю сигарету. Затем подхожу к лееру, нагибаюсь и смотрю на нижнюю палубу. С краю на скамейке расположилась дамочка.

Света палубного фонаря хватает, чтобы увидеть ее лицо. Всматриваюсь и мысленно кручу пальцем у виска. Я же не на лайнере плыву, а на занюханном пароходишке. Как же получилось, что за все эти дни она мне ни разу не попалась на глаза?

На дамочке элегантный дорожный костюм с большим меховым воротником, который словно ласкает ее хорошенькое лицо. Модная замшевая шляпка надета чуть набекрень, а из-под нее выглядывает изысканная прическа, обрамляющая одно ухо. И черт возьми, какие ножки!

Я, знаете ли, всегда питал слабость к ножкам. Один парень, любитель древней истории, рассказал мне про древнеримскую блондинку по имени Мессалина. Фигурка у нее была такая, что парни, отвергнутые ею, лишались рассудка и кончали с собой. Не знаю насчет Мессалины, а вот ноги этой дамочки могли бы вынудить весь состав гестапо сигануть с причала в море.

Будь у меня такие бесподобные ножки, я бы помчался в Берлин и послал визитную карточку Адольфу, после чего тот объявил бы мир всем странам и отдал Верхнюю Силезию эскимосам – просто так, шутки ради.

Пока я кручу-верчу в голове эти мысли, малышка решает закурить сигарету. Она чиркает зажигалкой, и тут я стискиваю зубы, чтобы не завопить. Цыпочка на палубе – не кто иная, как Хуанелла Риллуотер. Одна из самых крутых малышек. Лет восемь назад она помогла своему мужу Ларви Риллуотеру проникнуть в хранилище банка, соорудив адскую машинку с часовым механизмом.

Отхожу от леера и пытаюсь понять, что к чему. Получается, Хуанелла плывет на этой шведской посудине вместе со мной. Возможно, совпадение, но более чем странное. Знай вы Хуанеллу, поняли бы. Если малышку на чем-то зациклит, ее и с места не сдвинешь. Однажды в ее очаровательную голову влетела мысль, что она запала на Лемми Коушена.

И тут судно резко качнуло. Сую руку в кучу багажа и нащупываю укулеле.

Вытаскиваю сию миниатюрную гитару. Не знаю, рассказывал ли вам, что, вообще-то, я очень поэтичная натура. Когда не гонюсь за очередным преступником, мне в голову приходят прекрасные мысли насчет дамочек и не только.

Беру пару негромких аккордов. Смотрю по сторонам – никого. Тогда нагибаюсь к лееру и затягиваю сентиментальную песенку, выбранную для Хуанеллы:

 
Видал бы тебя Казанова,
Сказал бы сей сердцеед,
Что нашел в тебе малость чего-то такого,
Чего в других дамочках нет.
 
 
Он бы бредил твоею фигурой
И слюни от страсти пускал.
Детка, не будь восторженной дурой:
Он мертв, а я на тебя не запал.
 

Хуанелла оглядывается. Затем поводит плечом. Я продолжаю:

 
Мечтает поэт о розах в саду,
Игрок – о везенье, чей миг короток,
Пьянчуге бурбон снится даже в аду,
А я сам не свой от красоток.
 
 
Я обожаю красоток ласкать,
Их шелковой кожи за ушком касаться.
Десерта лучше мне не сыскать,
Эх, век бы в таких ресторанах питаться.
 
 
Грустишь, милашка? Мрачные мысли грызут?
Не видишь просвета в своей судьбе?
Когда все прочие дамочки перемрут,
Быть может, я и нагряну к тебе.
 

Хуанелла встает, подходит к перилам, задирает голову и смотрит на меня:

– Эй… Ты никак мнишь себя Бингом Кросби?^[4]

Потом узнает меня, пятится, словно удивлена, и кричит:

– Ты так всех на пароходе перепугаешь! Да превратиться мне в фруктовый лед, если это не Лемми Коушен! Ой, Лемми, ну хоть что-то приятное в бесконечном плавании. Я…

– Говори потише, Хуанелла. И сделай милость, позабудь, что меня зовут Лемми Коушен. Сейчас я мистер Сайрус Хикори из Американского трансконтинентального детективного агентства.

Спускаюсь на нижнюю палубу и подхожу к Хуанелле.

– Ага, – говорит она и лукаво улыбается. – Так и есть. Держу пари, ты опять гонишься за каким-нибудь безобидным недотепой, который никому не сделал зла. И как обычно, ничего толком не понимаешь, но пытаешься разобраться. И вот еще что, – продолжает она. – Впервые слышу, чтобы федерал косил под частного детектива. Значит, тебе поручили непростое дельце.

– Может, да, а может, нет, – отвечаю я. – Но, знаешь, мне тоже интересно, что ты делаешь на этом судне. Мы оба прекрасно помним, как в прошлом году я добился для твоего благоверного Ларви отсрочки исполнения приговора. А ведь его взяли за ограбление банка, если вдруг забыла. Это была плата за помощь в деле о формуле отравляющего газа. Но сделка была с условиями, и вы на них согласились. Одно из них: ни тебе, ни Ларви нельзя покидать юрисдикцию федерального суда. Сейчас ты грубо нарушаешь требование. Это первое. Второе. Как агент ФБР, я должен знать, чем ты собираешься заниматься во Франции. Война того и гляди перекинется сюда. Не хватает, чтобы еще ты встряла в эту кашу. И третье. Прошу занести в протокол. Едва увидев тебя, я понял, что с годами ты становишься только красивее. Стоит Ларви догадаться о моих мыслях – точно получу дубиной по башке.

Хуанелла улыбается и поправляет локон. Затем подходит еще ближе и говорит тоном победительницы:

– А скажи-ка, Лемми, вот что. Может ли сильный и крепкий парень – да еще и федеральный агент – хоть на минуту забыть о работе? Может ли он хоть ненадолго побыть просто человеком? Вежливым, чутким. Как считаешь, если бы несчастная дамочка вроде меня, с бурным прошлым, о котором она сожалеет каждый будний день и дважды по воскресеньям… изо всех сил постаралась быть хорошей, дал бы этот обаятельный парень ей шанс? Я вот о чем…

– Послушай, Дездемона, – говорю ей, призвав на помощь все самообладание и глубокое знание творчества Уильяма Шекспира, – если всех парней, которые купились на твои речи, поставить в ряд, он обогнет земной шар и соединится концами. Когда захочется на кого-то надавить, вначале сама ляг под вальцы и почувствуй, каково другим от твоих ухищрений. Со мной, дорогуша, этот номер не пройдет, поскольку я жертва воспалившихся гланд и к тому же нахожусь на задании. И уж точно не стану устраивать любовные драмы на нижней палубе хлипкого парохода – еще не хватало, чтобы это корыто перевернулось.

– Понятно, – угрюмо заключает Хуанелла. – Думаю, дело в другой дамочке. Ну почему так? – с грустью вопрошает она. – Ларви не в счет. Он так приклеился ко мне, что не оторвешь. Но всех парней, к которым меня тянет, непременно уводят из-под самого носа. Почему?! – драматически восклицает Хуанелла. – Неужели это судьба?

И тут она внезапно бросается на меня – как раз в тот момент, когда судно кренится, – и прежде, чем я соображаю, что к чему, крошка уже обвила меня руками и целует так, будто это ее последняя ночь на земле.

Я отрываю ее от себя и усаживаю на палубную скамью:

– Послушай, Хуанелла. Все это очень мило, но ничего тебе не даст.

– Почему же? – возражает она. – У меня останутся воспоминания. Например, твоя очаровательная физиономия, перепачканная помадой модного оттенка.

Мои мозговые колесики крутятся с повышенной скоростью. Хуанелла очень хитрая штучка, и есть сильное подозрение, что весь спектакль она разыгрывает, чтобы отвлечь меня от расспросов. Достаю платок и оттираю все следы губной помады. Я бы не назвал оттенок модным.

Хуанелла смотрит на меня и улыбается во весь рот.

– Лемми, ты же такой шутник, – говорит она. – Неужели всерьез задаешь эти вопросы?

Она бросает взгляд, от которого даже бронзовая статуя расплавилась бы.

– Знаешь, Лемми, – продолжает она, – я вовсе не против мужской грубости. Но только не твоей. На тебя я запала.

– Черта с два ты на меня запала, Хуанелла, – возражаю ей. – Не увиливай в сторону, малышка. Вопросы я задал не просто так. По-моему, слишком уж поразительное совпадение, что мы оказались на этом пароходе одновременно. Тебе не помешает объясниться.

– Не строй из себя глупенького, Лемми, – мотает головой она. – Я села на пароход по той же причине, что и ты. Сейчас в Европе война, и плавать на крупных лайнерах опасно. При других обстоятельствах я бы не поняла, как единственный и неповторимый Лемми Коушен… пардон, Сайрус Хикори мог бы оказаться на этом «маргариновозе». Назову еще одну причину. Мне не хотелось, чтобы Ларви знал, куда я отправляюсь. Думаю, он догадывался, что я собираюсь свалить из Нью-Йорка. А когда я узнала про свободные места на этой посудине, то без лишних раздумий купила билет и поднялась на борт.

– Стало быть, у тебя возникли трения с Ларви? – спрашиваю я. – И что же такого ты натворила, Хуанелла?

– Я-то ничего. А вот Ларви увлекся какой-то блондиночкой. Ну я и подумала: когда он наиграется и захочет вернуться, возвращаться будет не к кому.

Я киваю, хотя не верю ни одному слову Хуанеллы. Ларви Риллуотер так сильно ее любит, что на других дамочек даже не смотрит.