Отзывы на книгу «Великая Французская революция»

Заштампованный девиз олимпийского спортивного движения уже давно превратился в фарс. Ну, помните, там еще говорится, что главное не победа, а участие. Ага, звучит красиво конечно, но современный спорт превратили в шоу, а где шоу - там большие деньги. А если есть большие деньги, то о словосочетании "честная игра" можно забыть. Ведь правда, на что только не пойдут противоборствующие стороны, чтобы выиграть ближайшую встречу. Помнится в 90-е одну из французских команд поселили в гостинице рядом с прудом. А там лягушки - квакушки, спать невозможно, и на игру команда вышла разобранной. Такая вот "честная игра".
А если бы жили французские спортсмены в "золотые" времена правления Людовика XVI, да еще уродились бы аристократами, то проблемы решились сами собой.
Не верите?
Давайте откроем книгу Кропоткина.

"Что касается обязательных барщинных работ, то они были разнообразны до бесконечности: работа на помещичьих полях, в парке, в садах, разные работы ради удовлетворения помещичьих капризов и т. д. В некоторых деревнях существовало даже обязательство хлопать ночью палками по воде в пруде, чтобы лягушки не мешали спать барину."

Читатель возмущен.
Да как так можно?!
Зачем рассказывая о такой замечательной исторической работе, вспоминать о каких-то там лягушках, пруде и спортсменах?
Фу, как не красиво.
Возможно вы правы, но как мне кажется сюжет пруда с лягушками и крестьянина, бьющего палкой по воде - это ключевой сюжет, если хотите ключ-шифр для понимания всей истории Великой Французской революции, так здорово описанной в книге Кропоткина.
Да, признаться я чутка дал аллегории, слегка упростил образ, но по сути я прав.
Пруд с лягушками, принадлежавший помещику или аристократу - это часть земли, которой с годами становится все меньше у крестьян и образуется все больше у сильных мира сего. А земля - это хлеб, а хлеб - это жизнь. Твоя жизнь и жизнь твоих детей.
А что касается биения палками по воде, так это одна из многих узаконенных феодальных повинностей, должных непременно исполняться французским крестьянином.

"Большинство французских крестьян давно уже перестали быть крепостными. Но они все еще продолжали платить деньгами и своим трудом (отчасти барщиной) за свое личное освобождение. Эти повинности были крайне тягостны и разнообразны, но они не были произвольными: они считались выкупом за право владения землею, общинного, или частного, или же арендного; на каждой земле лежали свои многочисленные и разнообразные повинности, тщательно занесенные в земельные записи, или «уставные грамоты».
Кроме того, за помещиком оставалось право суда, и на многих землях он или сам был судьей, или назначал судей; это издревле удержавшееся право давало ему возможность взимать со своих бывших крепостных всевозможные поборы..."

Пользуешься мельницей - плати.
Пользуешься речкой - плати.
Печешь хлеб - плати.
Хочешь развести огонь - плати.
Пользуешься прессом для выдавливания винограда - плати.
Хочешь завести собаку - плати.
Крестьянин платил.
А в голодные годы крестьянин бунтовал. Бунт подавлялся. Но в том далеком для нас 1789 году к многочисленным народным волнениям присоединилась буржуазия. А по мнению Кропоткина в соединении крестьян и буржуа против деспотии короля и таится главная формула успеха революции.

"Характер этих бунтов был почти везде один и тот же. Вооруженные вилами, косами, дубинами крестьяне сбегались в город и там заставляли землевладельцев и фермеров, привезших на рынок хлеб, продавать его по известной «честной» цене (например, 3 ливра за четверик, boisseau) или же брали хлеб у хлебных торговцев и «делили его между собою по уменьшенным ценам» с обещанием заплатить после следующего урожая..."

"Начиная с января в этих бунтах слышится уже крик: «Да здравствует свобода!» — и с января же, а еще более решительно с марта крестьяне начинают там и сям отказываться от уплаты десятины и феодальных повинностей и даже налогов. Кроме тех трех провинций — Бретани, Эльзаса и Дофине, на которые указывает Тэн, следы этих движений можно найти почти по всей восточной части Франции."

"С этого времени, т. е. с апреля, крестьяне начали также грабить замки и помещичьи усадьбы и принуждали помещиков отказываться от своих прав. В Пенье помещика заставили «подписать акт, в котором он отказывался от взимания всяких помещичьих платежей» (письмо в архиве); в Риезе требовали, чтобы епископ сжег архивы. В Иере (Hyeres) и других местах сжигали старые бумаги, в которых были записаны феодальные повинности и налоги."

И именно описание борьбы французского народа за две фундаментальные вещи - Землю ("пруд с лягушками") и отмену ВСЕХ феодальных повинностей ("биение палкой по воде") является главным сюжетом книги Кропоткина. Король, парламент, конвент, правые и левые буржуа, кого бы я не перечисляли и не важно какой на носу год, 1789 или 1792 - абсолютно все не хотели никогда решать эти две проблемы. А если и были какие-то популистские слова из уст членов конвента, то они были с многочисленными оговорками. В принципе, позиция буржуазии и аристократии ясна, а кто тогда за нас будет горбатиться на земле и как я тогда буду отдыхать в казино, если крестьянин не будет платить мне оброк? А лягушек кто будет гонять?
Повторюсь, но вот эта "борьба за землю одних и нехотение отдавать других" очень хорошо показана в книге Кропоткина.
Кстати, почему Кропоткин?
Даже на момент первого издания книги (1909 г.) из печати уже вышли тонны литературы посвященной Французской революции. И про конвент, и про короля, и про Марата с Робеспьером, и даже про масонов. Да, да, во Франции нашлись таки свои стариковы, накатавшие книги о руководящей английской руке (или пальце?) в событиях революции. Посыл один и тот же, все цвело и пахло, но вот пришли английские деньги на революцию. Как наяву вижу Марата и Бабефа завернутыми с ног до головы в масонские фартуки и идущими в пломбированной барже из Плимута или Ливерпуля прямо в Париж с пересадкой в Ля-Рошеле.
Так что же нового открыл Кропоткин и в чем главная ценность его исторического труда?
На мой сугубо дилетантский взгляд, первая заслуга Кропоткина в том, что он сдвинул внимание читателя с сильных мира сего на обычный народ. На таких, как мы с вами. На крестьян и на рабочих.
Автор книги достал из пыльного угла французский народ, поставил его на верхнюю ступеньку обозрения и провозгласил - вот он, основной двигатель Великой Французской революции.

Кстати, с народом французским лучше было не шутить. Тем более голодным.
Помните ту историю с Марией-Антуанеттой и пирожными?
Все было гораздо прозаичнее.
Интендант Фуллон шутил, что накормит Париж сеном.
Крестьяне поймали его, водрузили на его плечи охапки сена и погнали в столицу, попутно заставляя это сено жрать. Потом повесили шутника на парижском фонаре.
Комендант Де Лоне смеялся над штурмующими Бастилию, дескать не достанете со своими косами и пиками. Суток не прошло, как голова Де Лоне была пришпилена на одну из таки пик.
Владелец завода Ревельсон говорил, что чернь может довольствоваться черным хлебом, а чернь взяла и смела его дом с лица земли.
А вы говорите пирожные.
А еще я долго - долго пребывал в шоке от поступков Людовика XVI и аристократической "элиты".
Французский король ждет наступления немцев. Королева Мария- Антуанетта переписывается с высокопоставленными представителями соседних государств и призывает - Ну пожалуйста, ну нападите на нас и свергните эту чернь. Аристократия ждет немцев. Чего только стоит описание поимки бегущего из страны короля. Бестселлер со шкафами в главной роли.

"План короля, когда он решился бежать, состоял в том, чтобы стать во главе войска, находившегося под начальством Буйе, и при поддержке немецкой армии идти на Париж."

"Австрия открыто готовилась к войне, чтобы вернуть Людовику XVI все права, какими он пользовался до 1789 г. Король и Мария–Антуанета побуждали к войне австрийского императора, а после неудачной попытки к бегству стали торопить его все настойчивее."

"Эмигранты все время ждали, что Людовик XVI приедет к ним и станет во главе войск. Его ждали в июне 1791 г., в момент его бегства в Варенн, затем позднее, в ноябре 1791 и в январе 1792 г. Наконец, июль 1792 г. был избран моментом решительного действия: роялистские войска западной и южной Франции должны были при поддержке войск английских, немецких, сардинских и испанских пойти на Париж, поднимая по дороге Лион и другие большие города; а в самом Париже роялисты в это время должны были предпринять решительные действия: разогнать Собрание и покарать всех «бешеных», всех якобинцев."

"Тем временем аристократия начинала оживать. Дворяне и богатые люди поднимали голову и хвалились, что скоро образумят санкюлотов, т. е. бедноту. Они каждый день ждали известия о вступлении во Францию немецких войск и их победоносном шествии на Париж, чтобы восстановить, наконец, старый строй во всем его великолепии."

Где-то я уже слышал этих "ждунов" немцев.
Ах да, вспомнил, откроем книгу американского журналиста Рида - Десять дней, которые потрясли мир о Русской революции, где он описывает свое общение с российской аристократией.

"Значительная часть имущих классов предпочитала немцев революции - даже Временному правительству - и не колебалась говорить об этом. В русской семье, где я жил, почти постоянной темой разговоров за столом был грядущий приход немцев, несущих «законность и порядок…». Однажды мне пришлось провести вечер в доме одного московского купца: во время чаепития мы спросили у одиннадцати человек, сидевших за столом, кого они предпочитают - «Вильгельма или большевиков». Десять против одного высказались за Вильгельма."

- А куда же делся патриотизм? - спросит читатель.
Да я сам пребываю в легком шоке и недоумении.
Это что же получается, когда ты король, аристократ, хозяин в конце концов, то можешь без конца трындеть о патриотизме. Как надо любить Францию и короля, ля-ля-ля, тра-ля-ля, как надо сложить голову за нашего символа могущества Франции Луи, но как только короля сдвигают с трона, он и его присные напрочь забывают о патриотизме и бегут скорее лизать прусский сапог, придите и командуйте. Посадите меня обратно на трон за долю малую.
Забыл прокинуть пару слов о шкафах и Людовике XVI.
Смешно, конечно, может быть и байка, но как пишет Кропоткин, французские патриоты, не давшие проехать королю через границу, поставили на мосту массивный шкаф.
А в другом шкафу, потайном, нашли секретную переписку Людовика с представителями соседних государств. Сдал тайну слесарь, изготавливавший данный шкаф. Вот такая история.
Важно отметить, что при всей интересности книги, из-за своего низкого умственного уровня и недостатка образования я не смог подойти к труду Кропоткина критически. Для критики нужна база, которую с помощью чтения и нарабатываешь. Поэтому книга оставила после себя множество вопросов, на которые ответят только другие книги.
Вот скажем, Кропоткин уделяет много внимания парижским секциям, постепенно превратившимся в коммуны, как превратились в коммуны на местах по всей Франции множество муниципалитетов. Автор упирает на то, что эти ячейки были достаточно самоорганизованы и обладали хоть и с ограничениями управленческой властью на местах. Не сказать чтоб это было народовластием, но эти коммуны были зачатками этого движения. Так ли это? Или это лишь "хотелки" Кропоткина из-за его идеологических взглядов? Нужно разбираться.
Или вот он частенько укалывает Робеспьера, делая неподкупного этаким соглашателем с интересами буржуазии. Опять нужно разбираться. И так я себе пометил еще несколько тем для дальнейшего изучения истории Французской революции.
Да, и еще понравилось, как Кропоткин, включая элементарную логику, буквально на пальцах рассказывает чего же на самом деле добилась Французская Революция и почему она задала тренд на некоторую ну хоть чуть-чуть социализацию европейских государств в 19 веке.

Результаты Французской революции не ограничиваются, однако, одним тем, что она дала Франции: они состоят также в основных началах политической жизни, завещанных ею всему XIX в. — в ее заветах будущему, для всех стран образованного мира.

Всякая реформа неизбежно является компромиссом с прошлым; тогда как всякий прогресс, совершенный революционным путем, непременно содержит в себе задатки для будущего. В силу этого Великая французская революция не только подводит итог предыдущему столетию эволюции; она также дает программу развития, имеющего совершиться в будущем, в течение XIX в. Это тоже, по моему мнению, исторический закон, что период в 100, вернее 130, приблизительно лет, протекающий между двумя революциями, получает свой характер от той революции, которой начался этот период.

Наследие, завещанное революцией, народы стараются воплотить в своих учреждениях. Все то, что ей не удалось провести вполне в практическую жизнь, все великие идеи, которые были провозглашены во время переворота, но которых революция не смогла или не сумела осуществить так, чтобы они удержались в жизни, все попытки социологической перестройки, намеченные ею, — все это становится содержанием периода медленного развития, эволюции, следующего за революцией; причем к этому прибавятся еще те новые идеи, которые будут вызваны эволюцией, когда она будет проводить в жизнь программу, унаследованную ею от предыдущего общественного переворота. Затем через 100— 130 лет новый переворот совершится уже среди другого народа, и этот народ, в свою очередь, даст программу деятельности для следующего столетия."

Реакция началась уже 9 термидора, т. е. 27 июля 1794 г., а с ней начался и белый террор разбогатевшей буржуазии. Затем пришла Директория, пришло Консульство, а за ним - Наполеоновская империя. После поражения Наполеона пришла в 1814, а затем в 1815 гг. бурбонская Реставрация, и они смели почти все демократические учреждения, установленные революцией. Но земельная часть совершенного революцией переворота осталась: она выдержала все последовательные нападения. Реакция была в силах уничтожить до некоторой степени политическое дело революции, но экономическое дело осталось.

По мнению Петра Алексеевича Кропоткина, Великую Французскую Революцию подготовили и претворили в жизнь два главных течения: новые понятия о правильном устройстве государства, которые создавались в эпоху просвещения и распространялись среди буржуазии, и недовольство крестьян и городской бедноты, которые больше не хотели и не могли мириться со своим угнетенным положением. Только когда эти два течения объединились для достижения общей цели, стала возможна революция.
Первое издание данной книги вышло в Лондоне, в 1909 году. В предисловии к нему Кропоткин пишет, что существующие исследования Великой Французской Революции осветили ее политическую историю, борьбу лиц, партий и идей. Но до сих пор не была изучена экономическая сторона революции и роль народных движений в ней. Петр Алексеевич надеется исправить это упущение. (Хотя он не один раз уточняет, что его работа - это только первый шаг, и чтобы достойно осветить народную составляющую ВФР еще потребуется труд многих профессиональных историков)
Начинается все с рассказа о народных бунтах, которые возникали уже задолго до созыва Генеральных Штатов. В этих бунтах Кропоткин видит главную движущую силу будущей революции. Буржуазное политическое течение дало этой силе направление и некоторую организацию, но без нее оно было бы обречено на поражение. (Как партия Робеспьера во время термидорианского переворота - по мнению Кропоткина, главной причиной гибели Робеспьера стало то, что увлекшись политической борьбой, он оторвался от интересов народа Парижа и поэтому в критический момент остался без реальной поддержки)
Далее показано, как на протяжении революции, от созыва Генеральных Штатов и до 9 термидора, буржуазное и народное течения взаимодействовали. Не самым плодотворным образом. Буржуазное движение было гораздо более медлительным и осторожным, боялось стихийного бунта, и ради водворения порядка временами было готово снова броситься под защиту королевской власти. Разбирая поворотные для революции события, Кропоткин показывает, что как правило они начинались снизу, а господа из Генеральных Штатов/Законодательного собрания/Конвента либо принимали случившееся как данность, либо даже сперва пытались сопротивляться. После же низложения короля цели двух главных течений революции окончательно перестали совпадать, в чем Кропоткин видит причину перехода сначала к якобинской диктатуре, а потом потихонечку и к Наполеоновской империи.
Будучи ярым антигосударственником, Петр Алексеевич использует примеры из Великой Французской Революции, чтобы продемонстрировать способность людей к самоорганизации, и эффективность структур, образованных снизу на добровольных началах. Значительное место в книге уделено Парижской Коммуне и парижским секциям, а также борьбе между организациями, возникавшими снизу, и официальными структурами власти, назначавшихся сверху.
Кропоткин старается не уделять слишком много внимания отдельным личностям . Значение имеют экономические предпосылки и широкие общественные движения, которые делают тех или иных людей историческими героями, а не наоборт. Но все же чувствуется особое отношение автора к Марату. Настолько особое, что в одной из глав Кропоткин предполагает, что останься Марат жив, революция могла бы пойти дальше и иначе.
Неоспоримым достоинством книги является то, с как увлеченно ведется повествование. Несмотря на кучу цифр, дат, подробного разбора экономических и политических процессов, читается почти как роман.
Советское издание 1979 года в серии "Памятники исторической мысли" снабжено множеством примечаний, в которых показаны альтарнативные взгляды на те или иные положения Кропоткина, а также дальнейшие шаги профессиональных историков в изучении народных движений и экономических предпосылок ВФР, на которые надеялся Петр Алексеевич в 1909.

Должна сказать, у Кропоткина очень интересный, своеобразный взгляд на ВФР. Впрочем, истинно кропоткинский. Практически все, что я читала раньше на тему, сосредоточено если не на роли личности в истории, то по крайней мере на персонажей опирается при повествовании. Это, конечно, вполне humanum est, но как раз не по-кропоткински. Петру Алексеевичу, естественно, положены коммуны, самоорганизация снизу, взаимопомощь и отвращение к закулисным интригам Генеральных Штатов, Национальной Ассамблеи, Конвента, Революционного Трибунала, Комитета Общественного Спасения, Комитета Общественной Безопасности - я так и вижу, как товарищ Кропоткин при всех этих перечислениях кривился в бороду.

Мне хватило энтузиазма вверить себя в руки рассказчика, но будь его чуть меньше, я бы утонула в цифрах. Они на самом-то деле очень интересны и показательны, плюс каким-то образом Кропоткин умудряется их оживлять - может не зарисовками из жизни, а какой-то ясной уверенностью в своих интересах и убеждениях. Народ - больше автору ничего и не надо. Народ все может, ему торжественно дается в руки флаг, разве можно предать такое доверие? Конвент - может, отдельные индивиды - могут, народ, согласно Кропоткину, не может. Такое отношение подкупает и меня.

Слово "подкупает" возвращает к роли личности. Почему-то по поводу Кропоткина как автора мне припомнилась цитата из Манфреда , правда, про Робеспьера:

Как удачно сказал кто-то из его биографов, может быть, он и в самом деле любил людей, но предпочтительно издали и преимущественно только в книгах.

Кропоткин вот любит людей в целом, в принципе даже вблизи, но при этом с неприязнью относится к каждому представителю. Конкретным персонам выделяется где-то треть времени по сравнению с цифрами и описаниями достижений народа, и все это время стиль автора так и веет безразличием. Что, Дантон ты? Ну и фигня ты, Дантон. Демулен? Да кому какое дело до тебя, Демулен. Повел народ за собой? Bitch, please. Народ сам пошел. Робеспьер? Тряпка ты, Робеспьер. На тебе в челюсть. И пока вы все, недоделанные мелкие буржуа, там играли в кегли чужими головами (с) Пеппи Длинныйчулок, народ прекрасно самоорганизовывался без вас.

А у меня под конец, как обычно, мелкая прицепка к личностям. Я испытываю в меру здоровый интерес к женщинам ВФР, и уже вторую ВФР-книгу подряд как-то странно авторов глючит на личные имена. У Валентинова сестер Дюпле перепутали, Кропоткин Симону Эврар почему-то зовет Катрин. Может в этом есть какая-то правда, а я не знаю? Конечно, цифры можно пролистать, а такую мелочь не заметить я не могу.

П. Кропоткин – это классика. Иногда с ним непросто согласиться, но всегда интересно читать. И полезно, чтобы поразмыслить над теми темами, которые занимают ум автора. Тем более здорово прочесть труд Кропоткина про Великую французскую революцию: он признанный эксперт в этой области, а сама революция – одно их самых трагических и важных событий в Европе за минувшие столетия.

Для полноты картины, лучше предварительно прочесть общую справку о ходе революции, иначе иногда будет сложновато. Некоторые этапы и события в книге описываются весьма подробно. Другие (в том числе важные), упоминаются в нескольких строках или не упоминаются вовсе.

Книга полезна, прежде всего, специфическим взглядом на то, как и кем создавалась и поддерживалась революция. Какие силы ей двигали, в чем был комплекс неразрешимых противоречий. В традиционном историческом подходе можно почерпнуть огромное количество информации о лидерах, важных политических фигурах, законах, сражениях, манифестах, правительственных дискуссиях. Но за всем этим иногда пропадает портрет эпохи и тех людей, без которых невозможна ни одна революция. Переворот – да, но не революция.

Взаимодействие лидеров и начальников – это не вещь в себе, не оторванная формула, отражающая революционную жизнь. Зачастую те, кого считают главными двигателями революции идут за неназванными массами и движениями. И практически всегда их действия соотносятся с историческим контекстом и теми, кто в принципе живет в стране. По крайней мере в той части, где принимаются какие-то реальные решения.

Поэтому революция не ограничивается Людовиком, Марией Антуанеттой, герцогом Орлеанским или Робеспьером, Маратом и Дантоном. В революцию вовлекаются или тащат ее на себе крестьяне, ремесленники, солдаты, рабочие, городская чернь. Кропоткин отлично показал, как жил Париж в революционные годы. И почему революция не стала просто переворотом, а, действительно, в корне изменила жизнь французов.

Третье сословие, буржуазия, хотела получить свое место под солнцем. Монархическое государство было нищим, устаревшим и деспотичным. Народ был готов громить дворцы, присваивать земли и самоосвобождаться. Элитарная голова революции хотела конституции, ограничения духовенства и аристократов. Хотела стать на их место. Народное сердце революции билось мечтами о земле, равенстве, выходе из нищеты и достоинстве. Грубо говоря, если бы король подвинулся и дал торговцам и промышленникам принимать решения и множить капиталы, большинство революционеров, заседавших в разных парламентах и учредительном собрании, вполне с этим бы согласилось. Им не обязательно было перекраивать все внизу, это не стояло в числе главных целей. С другой стороны, если бы Людовик отнял землю у аристократов и раздал крестьянам, отменил феодальные повинности, то народу было бы не очень важно, есть ли у него конституция.

Дело в том, как двигались эти три силы. Иногда новая элита вступала в союз с народом, когда без него не могла, или когда без него было опасно. Но потом, испугавшись последствий, вспоминала, что она все-таки элита и не за этим шла в революцию. Тогда начинались бесконечные компромиссы со старым режимом. И снова по кругу, и опять. Кропоткин представляет дело так, что буржуазные лидеры пользовались народным гневом для своих целей. И это правда. Также как народ пользовался буржуазными лидерами для своих целей. Что тоже правда.

В итоге революция все-таки свершилась. Монархическому государству был нанесен удар, от которого оно уже не оправилось. Народ не добился всего, но добился очень многого. Больше, чем можно было ожидать. Новая элита добилась всего. Они и были главными победителями революции.

Все это очень поучительно. Для оценки вопросов: кто делает революцию, кто ей управляет, кому достаются ее плоды. Насколько разные движущие силы понимают друг друга. И насколько они могут этого добиться, даже если искренне хотят. Вы хотите убрать императора, президента, диктатора? А кто именно? Чтобы что? Совершенно не праздные вопросы. Которые, при здравом размышлении, показывают, как далеки зачастую назначенные лидеры и партии от того, что они декларируют, намеренно или по сложившимся обстоятельствам.

Обычно политический процесс – просто спектакль, где водят за нос тех, кого делят, тех, кем собираются управлять. Они бодро бегут в ту или другую сторону. И очень часто многое меняется, но наверху больше, чем внизу. В таких событиях, как Великая французская революция этого удалось избежать. Спектакль стал сотворчеством. С огромным количеством трагедий, перегибов и ужаса, но поменявшим мир к лучшему. Это важно. Жертвы – всегда жертвы. Но жертвы революции дали истории намного больше, чем жертвы бесконечных войн за границы, династии, политические и экономические интересы. Которые не поменяли, по сути, вообще ничего.