Отзывы на книги автора «Пётр Кропоткин»

Черт меня дери, когда у меня будет сын, такой белобрысенький, без переднего молочного зуба, я посажу его на ковер и буду читать «Записки революционера». С выражением. Потому что ничего лучше для воспитания благородной души я не встречал. Вы спросите, почему? Отвечу.

Во-первых, отец Кропоткина был князем, генералом и богатым помещиком с тысячей с лишним душ. А еще он был мудаком, выражаясь откровенно. Детей воспитывал тогда, когда был «в настроении», был ужасно скуп, но проигрывал в карты десятки тысяч рублей. Его денщик, Флор, на турецкой войне 1828-го года спас ребенка из горящего дома. И отца наградили орденом св. Анны и золотой шпагой. «Но папочка, – восклицали дети, – ведь это Фрол спас ребенка!» – «Так что же такого, – отвечал отец, – разве он не мой крепостной?!»
Отец сек крестьян без причины. Однажды за незначительное нарушение наказали крепостного слугу Макара.
Петя, еле сдерживая слезы, нагнал Макара в коридоре и полный стыда и жалости хотел поцеловать ему руку. Макар вырвал руку и сказал.
– Оставь меня, небось, когда вырастешь, и ты такой будешь?
– Нет, нет, никогда, – воскликнул мальчик.
И Кропоткин сдержал свое слово.

Во-вторых, Кропоткин учился в Пажеском корпусе с отпрысками самых близких ко двору аристократов. Там воспитывалось 150 мальчиков. Лучшие 16 учеников выпускного класса назначались камер-пажами различных членов императорской фамилии. Лучший – камер-пажом императора. В 1861 году таким лучшим оказался Кропоткин. Год он сопровождал Александра II на балах, выходах и приемах. Он знал всех великих князей, болтал с наследником. Ему грозила блестящая карьера министра или генерала, но придворная жизнь показалась ему пустой и фальшивой, а богатство – пошлым. И он уехал на пять лет в Сибирь, в Амурский казачий отряд, где пропутешествовал тысячи километров в научных экспедициях, рисуя карты нехоженых мест.

В-третьих, Кропоткин мог бы стать преуспевающим ученым. Географическое общество предлагало ему занять место председателя отделения физической географии. У него был талант. Но он отказался. Потому что еще в Сибири понял, что любое, самое передовое и полезное для людей научное предприятие, не заработает при тотальном воровстве чиновников, отсутствии правового порядка, и самовластии царя. Что действующий политический строй не имеет потенциальных возможностей справиться с нищетой и темнотой народа, ведущего «мучительную борьбу за кусок хлеба». И Кропоткин вошел в кружок чайковцев и стал революционером, чтобы поменять строй на более справедливый. Он в атмосфере жестокой реакции конца 1860-х годов перевозил контрабандой революционную литературу, пропагандировал ткачам.

В-четвертых, Кропоткин сидел в Петропавловской крепости. В этой тюрьме отбывали срок заключения самые благородные и безбашенные люди России: декабристы, Достоевский, Чернышевский, Писарев, Бакунин, петрашевцы, чайковцы, народники.
Но только Кропоткину удалось бежать.
Удалось бежать!
И потом, в эмиграции, написать великую работу: «Взаимопомощь как фактор эволюции».
Кто знает, может быть, скоро Петропавловская крепость из музея снова станет политической тюрьмой. И снова откроет свои двери для нас с вами, а точнее для самых благородных и безбашенных из нас, которые потом станут великими литературными критиками или теоретиками анархизма, напишут новых «Братьев Карамазовых», «Что делать», и, конечно, новые «Записки революционера».

На чтение анархистов меня сподвиг политолог Борис Прокудин, который неплохо разбирает русскую классику на предмет политоты. Помимо них он рассказал и о самом цитируемом русском классике Михаиле Александровиче Бакунине, чья биография будет покруче многих романов. А где Бакунин, там и Кропоткин, который по сюжету жизни уступает Михаилу Александровичу, но тоже достаточно насыщенно прожил жизнь. До этого читал про его побег из Петропавловской крепости и труд про Великую Французскую революцию. Снова захотелось обратиться к автору.

Выбор пал на труд "Анархия и нравственность", тем более мы живём в эпоху, когда мораль меняется, возможно, быстрее, чем в прежние времена, и с этой моралью борется реакционная консервативная мораль. Конечно, обзор Петра Алексеевича ограничен 1921 годом, а с тех пор многое поменялось. Случился кризис модернизма, пришёл постмодерн, а сейчас вообще метамодернизм с его инклюзивностью, но было очень любопытно то, как автор разбирал философов прошлого.

Сам автор хочет черпать мораль в природе, ведь есть некая мораль у животных, когда они соблюдают некоторые нормы хотя бы применительно к своему виду. Здесь он мыслит как естественник по роду деятельности, да и в целом ссылается на Чарльза Дарвина. Не знаю, насколько эти данные актуальны на наше время, но про зачатки морали у животных встречал рассказы о некоторых зачатках морали у Александра Соколова и у Станислава Дробышевского, которые не приравнивают человеческую мораль к животной, но признают некоторые зачатки разума, которые отличаются количественно по размеру мозга и развитости отделов.

От естественно-научного, возможно, спорного экскурса он переходит к разбору мыслителей прошлого. Он признаёт плюсы учений Христа и Будды, но считает, что они утратили свою прежнюю силу с тех пор, когда были взяты государством под свою защиту и приобрели реакционный характер, подменяя изначальную мораль. Например, ставит в вину Фоме Аквинскому и Августину Блаженному реакционность. Затрагивает и критикует позиции античных мыслителей: софистов, Сократа, Платона, Аристотеля, их последователей, эпикурейцев, стоиков. Он говорит о революционности их взглядов и отходе от Абсолюта (богов) и методологии определения морали из метафизических суждений, использованию их в реакционных идеологиях Средневековья.

Очень много разборов философов Нового времени самых разных. Больше всего понравились разборы Канта и Гегеля. С Кантом у меня отношения сложные. Его «Критику чистого разума» освоил где-то наполовину накануне поездки в Калининград, чтобы поклониться, а потом не стал дочитывать. Про его категорический императив помню. Всё-таки база. Но как хорошо по нему прошёлся Пётр Алексеевич.

Современная критика, начиная с Шопенгауэра, показала, однако, что Кант ошибался. Он не доказал, почему человек обязан подчиняться его «велению», его императиву. Причём любопытно то, что из самих рассуждений Канта выходит, что единственное основание, почему его «веление» может претендовать на всеобщее признание, состоит в его общественной полезности. А между тем некоторые из лучших страниц Канта именно те, где он доказывает, что ни в каком случае соображения о полезности не должны считаться основой нравственности. В сущности, он написал прекрасное восхваление чувства долга, но он не нашёл для этого чувства никакого другого основания, кроме внутренней совести человека и его желания сохранить гармонию между его умственными понятиями и его действиями.

Вот теперь можно и перечитать, а то Кант по моей версии — одна из самых сложных книг. Прошёлся он и по Гегелю. Я бесконечно уважаю Гегеля за создание диалектической логики, позволяющей выйти за границы формальной логики, но ещё в «Философии права» Гегеля меня терзали смутные сомнения, что он иногда подключает интуицию для выведения своих суждений. Об этом как раз говорит Пётр Алексеевич.

Как справедливо заметил Эйкен, в философии Гегеля мы имеем строго законченную систему, построенную на законах логики, но вместе с тем в философии Гегеля большое место занимает и интуиция. Однако если мы спросим себя: вытекает ли интуиция Гегеля из всей его философии, то на этот вопрос нам придётся ответить отрицательно.

Не случайно современные правые и ультраправые мыслители вроде Александра Гельевича Дугина нередко используют его для обоснования реакционных идей, при этом игнорируя его измышления относительно неудобных для них фактов.

Забавно, что недавно прочитанного Монтескьё он отнёс к сложным, хотя и похвалил его. А мне, наоборот, показалось, что «Дробышевский». Автор потешил моё самолюбие. Ну или сейчас Монтескьё смотрится актуальнее и современнее других. Определённо придётся теперь знакомиться с Марком Гюйо, хотя как поискал по фамилии и датам жизни, философа зовут Жан Мари Гюйо. Сложно оценить. Если с остальными, хотя бы вскользь знаком, то с этим автором сложнее.

В конце автор немного говорит об анархизме и изменении морали как свидетельстве о революционности. Сложно согласиться с этим утверждением на фоне современной инклюзивной морали, которая используется в реакционных целях, чтобы отвлечь от социальных проблем, равно как в тех же целях используется и консервативная мораль, но времена меняются. В любом случае, хороший обзор по истории методологии формирования морали. Рекомендовать всем вряд ли можно, но людям, заинтересованным в философии, будет полезно прочитать.

На чтение анархистов меня сподвиг политолог Борис Прокудин, который неплохо разбирает русскую классику на предмет политоты. Помимо них он рассказал и о самом цитируемом русском классике Михаиле Александровиче Бакунине, чья биография будет покруче многих романов. А где Бакунин, там и Кропоткин, который по сюжету жизни уступает Михаилу Александровичу, но тоже достаточно насыщенно прожил жизнь. До этого читал про его побег из Петропавловской крепости и труд про Великую Французскую революцию. Снова захотелось обратиться к автору.

Выбор пал на труд "Анархия и нравственность", тем более мы живём в эпоху, когда мораль меняется, возможно, быстрее, чем в прежние времена, и с этой моралью борется реакционная консервативная мораль. Конечно, обзор Петра Алексеевича ограничен 1921 годом, а с тех пор многое поменялось. Случился кризис модернизма, пришёл постмодерн, а сейчас вообще метамодернизм с его инклюзивностью, но было очень любопытно то, как автор разбирал философов прошлого.

Сам автор хочет черпать мораль в природе, ведь есть некая мораль у животных, когда они соблюдают некоторые нормы хотя бы применительно к своему виду. Здесь он мыслит как естественник по роду деятельности, да и в целом ссылается на Чарльза Дарвина. Не знаю, насколько эти данные актуальны на наше время, но про зачатки морали у животных встречал рассказы о некоторых зачатках морали у Александра Соколова и у Станислава Дробышевского, которые не приравнивают человеческую мораль к животной, но признают некоторые зачатки разума, которые отличаются количественно по размеру мозга и развитости отделов.

От естественно-научного, возможно, спорного экскурса он переходит к разбору мыслителей прошлого. Он признаёт плюсы учений Христа и Будды, но считает, что они утратили свою прежнюю силу с тех пор, когда были взяты государством под свою защиту и приобрели реакционный характер, подменяя изначальную мораль. Например, ставит в вину Фоме Аквинскому и Августину Блаженному реакционность. Затрагивает и критикует позиции античных мыслителей: софистов, Сократа, Платона, Аристотеля, их последователей, эпикурейцев, стоиков. Он говорит о революционности их взглядов и отходе от Абсолюта (богов) и методологии определения морали из метафизических суждений, использованию их в реакционных идеологиях Средневековья.

Очень много разборов философов Нового времени самых разных. Больше всего понравились разборы Канта и Гегеля. С Кантом у меня отношения сложные. Его «Критику чистого разума» освоил где-то наполовину накануне поездки в Калининград, чтобы поклониться, а потом не стал дочитывать. Про его категорический императив помню. Всё-таки база. Но как хорошо по нему прошёлся Пётр Алексеевич.

Современная критика, начиная с Шопенгауэра, показала, однако, что Кант ошибался. Он не доказал, почему человек обязан подчиняться его «велению», его императиву. Причём любопытно то, что из самих рассуждений Канта выходит, что единственное основание, почему его «веление» может претендовать на всеобщее признание, состоит в его общественной полезности. А между тем некоторые из лучших страниц Канта именно те, где он доказывает, что ни в каком случае соображения о полезности не должны считаться основой нравственности. В сущности, он написал прекрасное восхваление чувства долга, но он не нашёл для этого чувства никакого другого основания, кроме внутренней совести человека и его желания сохранить гармонию между его умственными понятиями и его действиями.

Вот теперь можно и перечитать, а то Кант по моей версии — одна из самых сложных книг. Прошёлся он и по Гегелю. Я бесконечно уважаю Гегеля за создание диалектической логики, позволяющей выйти за границы формальной логики, но ещё в «Философии права» Гегеля меня терзали смутные сомнения, что он иногда подключает интуицию для выведения своих суждений. Об этом как раз говорит Пётр Алексеевич.

Как справедливо заметил Эйкен, в философии Гегеля мы имеем строго законченную систему, построенную на законах логики, но вместе с тем в философии Гегеля большое место занимает и интуиция. Однако если мы спросим себя: вытекает ли интуиция Гегеля из всей его философии, то на этот вопрос нам придётся ответить отрицательно.

Не случайно современные правые и ультраправые мыслители вроде Александра Гельевича Дугина нередко используют его для обоснования реакционных идей, при этом игнорируя его измышления относительно неудобных для них фактов.

Забавно, что недавно прочитанного Монтескьё он отнёс к сложным, хотя и похвалил его. А мне, наоборот, показалось, что «Дробышевский». Автор потешил моё самолюбие. Ну или сейчас Монтескьё смотрится актуальнее и современнее других. Определённо придётся теперь знакомиться с Марком Гюйо, хотя как поискал по фамилии и датам жизни, философа зовут Жан Мари Гюйо. Сложно оценить. Если с остальными, хотя бы вскользь знаком, то с этим автором сложнее.

В конце автор немного говорит об анархизме и изменении морали как свидетельстве о революционности. Сложно согласиться с этим утверждением на фоне современной инклюзивной морали, которая используется в реакционных целях, чтобы отвлечь от социальных проблем, равно как в тех же целях используется и консервативная мораль, но времена меняются. В любом случае, хороший обзор по истории методологии формирования морали. Рекомендовать всем вряд ли можно, но людям, заинтересованным в философии, будет полезно прочитать.

Ещё в детстве глубоко травмированный (аристократизмом) князь Кропоткин Петр Алексеевич перестарательно стал, вернее, стремился стать и даже всё-таки стал (в своем понимании) "белым и пушистым", ученым, трудягой, гуманистом. Мало того, он даже периодически и весьма близко подходил к (прото) парлептипному трепету (чистой прото любви). Сейчас трудно судить, насколько он, уже в конце своего жизненногго пути, был разочарован, или всё-таки всё ещё (мужественно внутренне собравшись) вдохновлен своим участием в революционных процессах вообще, и в анархистских, в частности. Нда.
В книге пять произведений, из трех из них приведу ниже несколько цитат, с традиционными моими комментариями.
-"Взаимопомощь, Справедливость, Нравственность — таковы последовательные шаги восходящего ряда настроений, которые мы познаем при изучении животного мира и человека." ("Этика") -кажется наоборот, тренд, скорее нисходящий: первое -встречается, да, второе -уже меньше, а насчет третьего -задумываются ли над этим животные? -слабо представимо)
-"Во второй половине своей жизни, когда Платон подпал под влияние пифагорейцев и пытался при содействии сиракузского тирана (диктатора, или самодержца) Дионисия создать государство по своему плану, который он изложил в сочинениях «Государство» и «Законы» (продукт уже дряхлеющего ума), он был уже не тем идеалистом, как в первой части своей жизни и учительства. В своем идеальном государстве, как на это с горечью указал великий его почитатель Владимир Соловьев, Платон не только сохранил рабство, но и смертную казнь рабу за недонесение и гражданам вообще за неуважение к установленной религии." (там же) -зачем брать такую древность, то есть более современных примеров "враждебности" государства уже было трудно найти (что ли?).. видимо, трудно, но Петр Алексеевич всё ещё верен идеалам своей молодости, потому и "Платон" с "Государством"..
-"..и очень стыдно при обмене товарами самому назначать цену своему товару. Честный продавец соглашается с ценой, которую предлагает покупатель, таково, по крайней мере, было общее правило не только среди алеутов в Аляске и чукчей в Северо-Восточной Сибири, но также и среди большинства туземцев на островах Великого океана." ("Справедливость и нравственность") -а то, что "цена" в таком случае может быть намного ниже себестоимости товара, это князя особо не парит, как видно.
-"Становясь анархистами, мы объявляем войну не только отвлеченной троице: закону, религии и власти. Мы вступаем в борьбу со всем этим грязным потоком обмана, хитрости, эксплуатации, развращения, порока — со всеми видами неравенства, которые влиты в наши сердца управителями религией и законом. Мы объявляем войну их способу действовать, их форме мышления. Управляемый, обманываемый, эксплуатируемый, проститутка и т. д. оскорбляют прежде всего наше чувство равенства. Во имя Равенства мы хотим, чтоб не было больше ни проституции, ни эксплуатации, ни обманываемых, ни управляемых.
Нам скажут, может быть, — так говорили не раз: «Но если вы думаете, что всегда нужно обращаться с другими так, как вы хотите, чтобы с вами обращались, то по какому праву прибегнете вы к силе в каком бы то ни было случае? По какому праву направите вы свои пушки против варваров или цивилизованной нации, вторгающихся на вашу родину? По какому праву убивать не только тирана, но даже простую змею?»
По какому праву? Но что хотите вы сказать этим туманным словом «право», заимствованным у законников?
Может быть, вы хотите спросить: буду ли я сознавать, что хорошо поступил, поступивши таким образом? и одобрят ли мой поступок те, кого я уважаю? Это, что ли, вы спрашиваете? Если так, то ответ будет очень прост.
Да, конечно да! Потому что мы требуем, чтобы нас убили, нас самих, как ядовитую змею, если мы пойдем вторгаться в чужую страну, в Маньчжурию или к зулусам, которые нам никогда не делали никакого зла. Мы говорим нашим сыновьям, нашим друзьям: убей меня, если я когда–нибудь пристану к партии завоевателей.
Конечно да! Потому что, если бы когда–нибудь, изменяя нашим принципам, мы завладели наследством (хотя бы оно упало с неба) с целью употребить его на эксплуатацию других, мы хотели бы, чтобы оно было отнято у нас.
Конечно да, потому что действительно искренний человек заранее потребует, чтобы его убили, если он станет ядовитой змеей, чтобы его поразили кинжалом, если б он когда бы то ни было подумал занять место свергнутого тирана." ("Нравственные начала анархизма") -Какая трогательная наивность для 56-и летнего юноши, не правда ли.. князь почему-то переносит свою внутреннюю честность на таковую, гипотетически как бы имеющуюся и у других его будущих коллег-анархистов.

Ещё в детстве глубоко травмированный (аристократизмом) князь Кропоткин Петр Алексеевич перестарательно стал, вернее, стремился стать и даже всё-таки стал (в своем понимании) "белым и пушистым", ученым, трудягой, гуманистом. Мало того, он даже периодически и весьма близко подходил к (прото) парлептипному трепету (чистой прото любви). Сейчас трудно судить, насколько он, уже в конце своего жизненногго пути, был разочарован, или всё-таки всё ещё (мужественно внутренне собравшись) вдохновлен своим участием в революционных процессах вообще, и в анархистских, в частности. Нда.
В книге пять произведений, из трех из них приведу ниже несколько цитат, с традиционными моими комментариями.
-"Взаимопомощь, Справедливость, Нравственность — таковы последовательные шаги восходящего ряда настроений, которые мы познаем при изучении животного мира и человека." ("Этика") -кажется наоборот, тренд, скорее нисходящий: первое -встречается, да, второе -уже меньше, а насчет третьего -задумываются ли над этим животные? -слабо представимо)
-"Во второй половине своей жизни, когда Платон подпал под влияние пифагорейцев и пытался при содействии сиракузского тирана (диктатора, или самодержца) Дионисия создать государство по своему плану, который он изложил в сочинениях «Государство» и «Законы» (продукт уже дряхлеющего ума), он был уже не тем идеалистом, как в первой части своей жизни и учительства. В своем идеальном государстве, как на это с горечью указал великий его почитатель Владимир Соловьев, Платон не только сохранил рабство, но и смертную казнь рабу за недонесение и гражданам вообще за неуважение к установленной религии." (там же) -зачем брать такую древность, то есть более современных примеров "враждебности" государства уже было трудно найти (что ли?).. видимо, трудно, но Петр Алексеевич всё ещё верен идеалам своей молодости, потому и "Платон" с "Государством"..
-"..и очень стыдно при обмене товарами самому назначать цену своему товару. Честный продавец соглашается с ценой, которую предлагает покупатель, таково, по крайней мере, было общее правило не только среди алеутов в Аляске и чукчей в Северо-Восточной Сибири, но также и среди большинства туземцев на островах Великого океана." ("Справедливость и нравственность") -а то, что "цена" в таком случае может быть намного ниже себестоимости товара, это князя особо не парит, как видно.
-"Становясь анархистами, мы объявляем войну не только отвлеченной троице: закону, религии и власти. Мы вступаем в борьбу со всем этим грязным потоком обмана, хитрости, эксплуатации, развращения, порока — со всеми видами неравенства, которые влиты в наши сердца управителями религией и законом. Мы объявляем войну их способу действовать, их форме мышления. Управляемый, обманываемый, эксплуатируемый, проститутка и т. д. оскорбляют прежде всего наше чувство равенства. Во имя Равенства мы хотим, чтоб не было больше ни проституции, ни эксплуатации, ни обманываемых, ни управляемых.
Нам скажут, может быть, — так говорили не раз: «Но если вы думаете, что всегда нужно обращаться с другими так, как вы хотите, чтобы с вами обращались, то по какому праву прибегнете вы к силе в каком бы то ни было случае? По какому праву направите вы свои пушки против варваров или цивилизованной нации, вторгающихся на вашу родину? По какому праву убивать не только тирана, но даже простую змею?»
По какому праву? Но что хотите вы сказать этим туманным словом «право», заимствованным у законников?
Может быть, вы хотите спросить: буду ли я сознавать, что хорошо поступил, поступивши таким образом? и одобрят ли мой поступок те, кого я уважаю? Это, что ли, вы спрашиваете? Если так, то ответ будет очень прост.
Да, конечно да! Потому что мы требуем, чтобы нас убили, нас самих, как ядовитую змею, если мы пойдем вторгаться в чужую страну, в Маньчжурию или к зулусам, которые нам никогда не делали никакого зла. Мы говорим нашим сыновьям, нашим друзьям: убей меня, если я когда–нибудь пристану к партии завоевателей.
Конечно да! Потому что, если бы когда–нибудь, изменяя нашим принципам, мы завладели наследством (хотя бы оно упало с неба) с целью употребить его на эксплуатацию других, мы хотели бы, чтобы оно было отнято у нас.
Конечно да, потому что действительно искренний человек заранее потребует, чтобы его убили, если он станет ядовитой змеей, чтобы его поразили кинжалом, если б он когда бы то ни было подумал занять место свергнутого тирана." ("Нравственные начала анархизма") -Какая трогательная наивность для 56-и летнего юноши, не правда ли.. князь почему-то переносит свою внутреннюю честность на таковую, гипотетически как бы имеющуюся и у других его будущих коллег-анархистов.

Заштампованный девиз олимпийского спортивного движения уже давно превратился в фарс. Ну, помните, там еще говорится, что главное не победа, а участие. Ага, звучит красиво конечно, но современный спорт превратили в шоу, а где шоу - там большие деньги. А если есть большие деньги, то о словосочетании "честная игра" можно забыть. Ведь правда, на что только не пойдут противоборствующие стороны, чтобы выиграть ближайшую встречу. Помнится в 90-е одну из французских команд поселили в гостинице рядом с прудом. А там лягушки - квакушки, спать невозможно, и на игру команда вышла разобранной. Такая вот "честная игра".
А если бы жили французские спортсмены в "золотые" времена правления Людовика XVI, да еще уродились бы аристократами, то проблемы решились сами собой.
Не верите?
Давайте откроем книгу Кропоткина.

"Что касается обязательных барщинных работ, то они были разнообразны до бесконечности: работа на помещичьих полях, в парке, в садах, разные работы ради удовлетворения помещичьих капризов и т. д. В некоторых деревнях существовало даже обязательство хлопать ночью палками по воде в пруде, чтобы лягушки не мешали спать барину."

Читатель возмущен.
Да как так можно?!
Зачем рассказывая о такой замечательной исторической работе, вспоминать о каких-то там лягушках, пруде и спортсменах?
Фу, как не красиво.
Возможно вы правы, но как мне кажется сюжет пруда с лягушками и крестьянина, бьющего палкой по воде - это ключевой сюжет, если хотите ключ-шифр для понимания всей истории Великой Французской революции, так здорово описанной в книге Кропоткина.
Да, признаться я чутка дал аллегории, слегка упростил образ, но по сути я прав.
Пруд с лягушками, принадлежавший помещику или аристократу - это часть земли, которой с годами становится все меньше у крестьян и образуется все больше у сильных мира сего. А земля - это хлеб, а хлеб - это жизнь. Твоя жизнь и жизнь твоих детей.
А что касается биения палками по воде, так это одна из многих узаконенных феодальных повинностей, должных непременно исполняться французским крестьянином.

"Большинство французских крестьян давно уже перестали быть крепостными. Но они все еще продолжали платить деньгами и своим трудом (отчасти барщиной) за свое личное освобождение. Эти повинности были крайне тягостны и разнообразны, но они не были произвольными: они считались выкупом за право владения землею, общинного, или частного, или же арендного; на каждой земле лежали свои многочисленные и разнообразные повинности, тщательно занесенные в земельные записи, или «уставные грамоты».
Кроме того, за помещиком оставалось право суда, и на многих землях он или сам был судьей, или назначал судей; это издревле удержавшееся право давало ему возможность взимать со своих бывших крепостных всевозможные поборы..."

Пользуешься мельницей - плати.
Пользуешься речкой - плати.
Печешь хлеб - плати.
Хочешь развести огонь - плати.
Пользуешься прессом для выдавливания винограда - плати.
Хочешь завести собаку - плати.
Крестьянин платил.
А в голодные годы крестьянин бунтовал. Бунт подавлялся. Но в том далеком для нас 1789 году к многочисленным народным волнениям присоединилась буржуазия. А по мнению Кропоткина в соединении крестьян и буржуа против деспотии короля и таится главная формула успеха революции.

"Характер этих бунтов был почти везде один и тот же. Вооруженные вилами, косами, дубинами крестьяне сбегались в город и там заставляли землевладельцев и фермеров, привезших на рынок хлеб, продавать его по известной «честной» цене (например, 3 ливра за четверик, boisseau) или же брали хлеб у хлебных торговцев и «делили его между собою по уменьшенным ценам» с обещанием заплатить после следующего урожая..."

"Начиная с января в этих бунтах слышится уже крик: «Да здравствует свобода!» — и с января же, а еще более решительно с марта крестьяне начинают там и сям отказываться от уплаты десятины и феодальных повинностей и даже налогов. Кроме тех трех провинций — Бретани, Эльзаса и Дофине, на которые указывает Тэн, следы этих движений можно найти почти по всей восточной части Франции."

"С этого времени, т. е. с апреля, крестьяне начали также грабить замки и помещичьи усадьбы и принуждали помещиков отказываться от своих прав. В Пенье помещика заставили «подписать акт, в котором он отказывался от взимания всяких помещичьих платежей» (письмо в архиве); в Риезе требовали, чтобы епископ сжег архивы. В Иере (Hyeres) и других местах сжигали старые бумаги, в которых были записаны феодальные повинности и налоги."

И именно описание борьбы французского народа за две фундаментальные вещи - Землю ("пруд с лягушками") и отмену ВСЕХ феодальных повинностей ("биение палкой по воде") является главным сюжетом книги Кропоткина. Король, парламент, конвент, правые и левые буржуа, кого бы я не перечисляли и не важно какой на носу год, 1789 или 1792 - абсолютно все не хотели никогда решать эти две проблемы. А если и были какие-то популистские слова из уст членов конвента, то они были с многочисленными оговорками. В принципе, позиция буржуазии и аристократии ясна, а кто тогда за нас будет горбатиться на земле и как я тогда буду отдыхать в казино, если крестьянин не будет платить мне оброк? А лягушек кто будет гонять?
Повторюсь, но вот эта "борьба за землю одних и нехотение отдавать других" очень хорошо показана в книге Кропоткина.
Кстати, почему Кропоткин?
Даже на момент первого издания книги (1909 г.) из печати уже вышли тонны литературы посвященной Французской революции. И про конвент, и про короля, и про Марата с Робеспьером, и даже про масонов. Да, да, во Франции нашлись таки свои стариковы, накатавшие книги о руководящей английской руке (или пальце?) в событиях революции. Посыл один и тот же, все цвело и пахло, но вот пришли английские деньги на революцию. Как наяву вижу Марата и Бабефа завернутыми с ног до головы в масонские фартуки и идущими в пломбированной барже из Плимута или Ливерпуля прямо в Париж с пересадкой в Ля-Рошеле.
Так что же нового открыл Кропоткин и в чем главная ценность его исторического труда?
На мой сугубо дилетантский взгляд, первая заслуга Кропоткина в том, что он сдвинул внимание читателя с сильных мира сего на обычный народ. На таких, как мы с вами. На крестьян и на рабочих.
Автор книги достал из пыльного угла французский народ, поставил его на верхнюю ступеньку обозрения и провозгласил - вот он, основной двигатель Великой Французской революции.

Кстати, с народом французским лучше было не шутить. Тем более голодным.
Помните ту историю с Марией-Антуанеттой и пирожными?
Все было гораздо прозаичнее.
Интендант Фуллон шутил, что накормит Париж сеном.
Крестьяне поймали его, водрузили на его плечи охапки сена и погнали в столицу, попутно заставляя это сено жрать. Потом повесили шутника на парижском фонаре.
Комендант Де Лоне смеялся над штурмующими Бастилию, дескать не достанете со своими косами и пиками. Суток не прошло, как голова Де Лоне была пришпилена на одну из таки пик.
Владелец завода Ревельсон говорил, что чернь может довольствоваться черным хлебом, а чернь взяла и смела его дом с лица земли.
А вы говорите пирожные.
А еще я долго - долго пребывал в шоке от поступков Людовика XVI и аристократической "элиты".
Французский король ждет наступления немцев. Королева Мария- Антуанетта переписывается с высокопоставленными представителями соседних государств и призывает - Ну пожалуйста, ну нападите на нас и свергните эту чернь. Аристократия ждет немцев. Чего только стоит описание поимки бегущего из страны короля. Бестселлер со шкафами в главной роли.

"План короля, когда он решился бежать, состоял в том, чтобы стать во главе войска, находившегося под начальством Буйе, и при поддержке немецкой армии идти на Париж."

"Австрия открыто готовилась к войне, чтобы вернуть Людовику XVI все права, какими он пользовался до 1789 г. Король и Мария–Антуанета побуждали к войне австрийского императора, а после неудачной попытки к бегству стали торопить его все настойчивее."

"Эмигранты все время ждали, что Людовик XVI приедет к ним и станет во главе войск. Его ждали в июне 1791 г., в момент его бегства в Варенн, затем позднее, в ноябре 1791 и в январе 1792 г. Наконец, июль 1792 г. был избран моментом решительного действия: роялистские войска западной и южной Франции должны были при поддержке войск английских, немецких, сардинских и испанских пойти на Париж, поднимая по дороге Лион и другие большие города; а в самом Париже роялисты в это время должны были предпринять решительные действия: разогнать Собрание и покарать всех «бешеных», всех якобинцев."

"Тем временем аристократия начинала оживать. Дворяне и богатые люди поднимали голову и хвалились, что скоро образумят санкюлотов, т. е. бедноту. Они каждый день ждали известия о вступлении во Францию немецких войск и их победоносном шествии на Париж, чтобы восстановить, наконец, старый строй во всем его великолепии."

Где-то я уже слышал этих "ждунов" немцев.
Ах да, вспомнил, откроем книгу американского журналиста Рида - Десять дней, которые потрясли мир о Русской революции, где он описывает свое общение с российской аристократией.

"Значительная часть имущих классов предпочитала немцев революции - даже Временному правительству - и не колебалась говорить об этом. В русской семье, где я жил, почти постоянной темой разговоров за столом был грядущий приход немцев, несущих «законность и порядок…». Однажды мне пришлось провести вечер в доме одного московского купца: во время чаепития мы спросили у одиннадцати человек, сидевших за столом, кого они предпочитают - «Вильгельма или большевиков». Десять против одного высказались за Вильгельма."

- А куда же делся патриотизм? - спросит читатель.
Да я сам пребываю в легком шоке и недоумении.
Это что же получается, когда ты король, аристократ, хозяин в конце концов, то можешь без конца трындеть о патриотизме. Как надо любить Францию и короля, ля-ля-ля, тра-ля-ля, как надо сложить голову за нашего символа могущества Франции Луи, но как только короля сдвигают с трона, он и его присные напрочь забывают о патриотизме и бегут скорее лизать прусский сапог, придите и командуйте. Посадите меня обратно на трон за долю малую.
Забыл прокинуть пару слов о шкафах и Людовике XVI.
Смешно, конечно, может быть и байка, но как пишет Кропоткин, французские патриоты, не давшие проехать королю через границу, поставили на мосту массивный шкаф.
А в другом шкафу, потайном, нашли секретную переписку Людовика с представителями соседних государств. Сдал тайну слесарь, изготавливавший данный шкаф. Вот такая история.
Важно отметить, что при всей интересности книги, из-за своего низкого умственного уровня и недостатка образования я не смог подойти к труду Кропоткина критически. Для критики нужна база, которую с помощью чтения и нарабатываешь. Поэтому книга оставила после себя множество вопросов, на которые ответят только другие книги.
Вот скажем, Кропоткин уделяет много внимания парижским секциям, постепенно превратившимся в коммуны, как превратились в коммуны на местах по всей Франции множество муниципалитетов. Автор упирает на то, что эти ячейки были достаточно самоорганизованы и обладали хоть и с ограничениями управленческой властью на местах. Не сказать чтоб это было народовластием, но эти коммуны были зачатками этого движения. Так ли это? Или это лишь "хотелки" Кропоткина из-за его идеологических взглядов? Нужно разбираться.
Или вот он частенько укалывает Робеспьера, делая неподкупного этаким соглашателем с интересами буржуазии. Опять нужно разбираться. И так я себе пометил еще несколько тем для дальнейшего изучения истории Французской революции.
Да, и еще понравилось, как Кропоткин, включая элементарную логику, буквально на пальцах рассказывает чего же на самом деле добилась Французская Революция и почему она задала тренд на некоторую ну хоть чуть-чуть социализацию европейских государств в 19 веке.

Результаты Французской революции не ограничиваются, однако, одним тем, что она дала Франции: они состоят также в основных началах политической жизни, завещанных ею всему XIX в. — в ее заветах будущему, для всех стран образованного мира.

Всякая реформа неизбежно является компромиссом с прошлым; тогда как всякий прогресс, совершенный революционным путем, непременно содержит в себе задатки для будущего. В силу этого Великая французская революция не только подводит итог предыдущему столетию эволюции; она также дает программу развития, имеющего совершиться в будущем, в течение XIX в. Это тоже, по моему мнению, исторический закон, что период в 100, вернее 130, приблизительно лет, протекающий между двумя революциями, получает свой характер от той революции, которой начался этот период.

Наследие, завещанное революцией, народы стараются воплотить в своих учреждениях. Все то, что ей не удалось провести вполне в практическую жизнь, все великие идеи, которые были провозглашены во время переворота, но которых революция не смогла или не сумела осуществить так, чтобы они удержались в жизни, все попытки социологической перестройки, намеченные ею, — все это становится содержанием периода медленного развития, эволюции, следующего за революцией; причем к этому прибавятся еще те новые идеи, которые будут вызваны эволюцией, когда она будет проводить в жизнь программу, унаследованную ею от предыдущего общественного переворота. Затем через 100— 130 лет новый переворот совершится уже среди другого народа, и этот народ, в свою очередь, даст программу деятельности для следующего столетия."

Довольно объемный сборник, собрал в себя все произведения Петра Алексеевича, написанные на тему анархизма.
Особенно понравились разделы "Взаимопомощь как фактор эволюции" и "Анархия: её философия, её идеал". После прочтения первого очень сложно не начать вести этичный образ жизни: отказаться от употребления мяса, нашения меха и натуральной кожи, сама испытала гордость за то, что вегетарианка. Дело в том, что Петр Алексеевич аргументировано доказывает: животные существа довольно неглупые, живут они не только инстинктами. Кропоткин в чём-то соглашается с Дарвиным, в чём-то апеллирует ему, но главное не скупится на примеры, доказательства - подтверждения своих слов.

Пётр Алексеевич отличается несколько оптимистичной точкой зрения на человеческую сущность. Он утверждает, что если "учинить" анархизм, то вселенского хаоса, грабежей, убийств, бесправия не наступит, ибо всё плохое в человеке взрастило государство своими институтами и бюрократией, а человек изначально прекрасен, вот смотрите, какие животные няши. Довольно-таки спорно, особенно если начинать копаться в себе: порой на такое наталкиваешься, что даже страшно, а доказать, что это всё государственный аппарт виноват я себе так и не смогла.

История анархизма, сущность коммунизма "идут" тяжело, планирую "добрать" их из Эррико Малатесты.

Книга великая, твёрдая пятёра.

"Записки революционера" попали в мой список "хочу прочитать" благодаря подборке "27 книг, которые необходимо прочитать до 27 лет". До сих пор не понимаю по каким критериям выбирали произведения для этого списка, но мемуары Петра Кропоткина на мой взгляд лучше читать чем позже, тем лучше. Его записки это не просто история революции XIX века, тут скрыто намного больше, поэтому молодой человек до 27 лет, который в наше время редко интересуется чем-то глобальным, данную книгу обойдет стороной. Хотя возможно я оцениваю ситуацию, глядя со своей колокольни, и равняю всех под себя. Сама я взяв "Записки..." до 27 лет спала бы над ними непробудным сном, хотя Кропоткин пишет отнюдь не скучно, а наоборот, очень живо и, что самое приятное, просто.

Автор умудряется уместить в сравнительно небольшой работе так много. Сперва период детства. Здесь же мы встречаем описание быта во времена крепостного права, описания краткие, но ёмкие. Далее едет рассказ о жизни в Пажеском корпусе, о встречах с государем Александром II. Кропоткин характеризует его не самым лестным образом. А потом резко автор переходит от истории к географии и ведет читателя за собою в Сибирь, где работает над составлением новых карт. После этого мы знакомимся с историей Европы, куда вскоре попадает Кропоткин, пока что не как эмигрант, но как член Географического общества. Благодаря многочисленным путешествиям и думающему окружению Кропоткин становится тем, кто есть, революционером. Не желая пускать развитие родного государства на самотек, Петр многое делает для своей страны, хотя правительство его действий одобрить не может и заключает в конце концов Кропоткина в тюрьму, Петропавловскую крепость, где до него отбывали свой срок многие известные личности. Но и тут не покидает автора жажда деятельности, стремление к справедливости. В итоге Петр совершает побег и эмигрирует в Западную Европу, которую описывает очень подробно и увлекательно.

Таким образом, "Записки революционера" это прекрасный экскурс не только в историю России XIX века, но и Европы. Автор описывает все события изнутри, так как был непосредственным свидетелем или участником многих исторических событий. Его книга далека от сухого изложения фактов, что можно встретить в учебнике. И именно по таким книгам, как мемуары Кропоткина лучше всего изучать историю (а местами и географию). (сейчас будет крик души) Только вот какому человеку моложе 27 лет в наше время все это интересно? Когда есть интернет и Википедия, зачем читать мемуары давно забытых революционеров?

Реакция началась уже 9 термидора, т. е. 27 июля 1794 г., а с ней начался и белый террор разбогатевшей буржуазии. Затем пришла Директория, пришло Консульство, а за ним - Наполеоновская империя. После поражения Наполеона пришла в 1814, а затем в 1815 гг. бурбонская Реставрация, и они смели почти все демократические учреждения, установленные революцией. Но земельная часть совершенного революцией переворота осталась: она выдержала все последовательные нападения. Реакция была в силах уничтожить до некоторой степени политическое дело революции, но экономическое дело осталось.

По мнению Петра Алексеевича Кропоткина, Великую Французскую Революцию подготовили и претворили в жизнь два главных течения: новые понятия о правильном устройстве государства, которые создавались в эпоху просвещения и распространялись среди буржуазии, и недовольство крестьян и городской бедноты, которые больше не хотели и не могли мириться со своим угнетенным положением. Только когда эти два течения объединились для достижения общей цели, стала возможна революция.
Первое издание данной книги вышло в Лондоне, в 1909 году. В предисловии к нему Кропоткин пишет, что существующие исследования Великой Французской Революции осветили ее политическую историю, борьбу лиц, партий и идей. Но до сих пор не была изучена экономическая сторона революции и роль народных движений в ней. Петр Алексеевич надеется исправить это упущение. (Хотя он не один раз уточняет, что его работа - это только первый шаг, и чтобы достойно осветить народную составляющую ВФР еще потребуется труд многих профессиональных историков)
Начинается все с рассказа о народных бунтах, которые возникали уже задолго до созыва Генеральных Штатов. В этих бунтах Кропоткин видит главную движущую силу будущей революции. Буржуазное политическое течение дало этой силе направление и некоторую организацию, но без нее оно было бы обречено на поражение. (Как партия Робеспьера во время термидорианского переворота - по мнению Кропоткина, главной причиной гибели Робеспьера стало то, что увлекшись политической борьбой, он оторвался от интересов народа Парижа и поэтому в критический момент остался без реальной поддержки)
Далее показано, как на протяжении революции, от созыва Генеральных Штатов и до 9 термидора, буржуазное и народное течения взаимодействовали. Не самым плодотворным образом. Буржуазное движение было гораздо более медлительным и осторожным, боялось стихийного бунта, и ради водворения порядка временами было готово снова броситься под защиту королевской власти. Разбирая поворотные для революции события, Кропоткин показывает, что как правило они начинались снизу, а господа из Генеральных Штатов/Законодательного собрания/Конвента либо принимали случившееся как данность, либо даже сперва пытались сопротивляться. После же низложения короля цели двух главных течений революции окончательно перестали совпадать, в чем Кропоткин видит причину перехода сначала к якобинской диктатуре, а потом потихонечку и к Наполеоновской империи.
Будучи ярым антигосударственником, Петр Алексеевич использует примеры из Великой Французской Революции, чтобы продемонстрировать способность людей к самоорганизации, и эффективность структур, образованных снизу на добровольных началах. Значительное место в книге уделено Парижской Коммуне и парижским секциям, а также борьбе между организациями, возникавшими снизу, и официальными структурами власти, назначавшихся сверху.
Кропоткин старается не уделять слишком много внимания отдельным личностям . Значение имеют экономические предпосылки и широкие общественные движения, которые делают тех или иных людей историческими героями, а не наоборт. Но все же чувствуется особое отношение автора к Марату. Настолько особое, что в одной из глав Кропоткин предполагает, что останься Марат жив, революция могла бы пойти дальше и иначе.
Неоспоримым достоинством книги является то, с как увлеченно ведется повествование. Несмотря на кучу цифр, дат, подробного разбора экономических и политических процессов, читается почти как роман.
Советское издание 1979 года в серии "Памятники исторической мысли" снабжено множеством примечаний, в которых показаны альтарнативные взгляды на те или иные положения Кропоткина, а также дальнейшие шаги профессиональных историков в изучении народных движений и экономических предпосылок ВФР, на которые надеялся Петр Алексеевич в 1909.

Вот уж не думала, что мне понравится книжка под названием «Записки революционера». Но вот совершенно неожиданно, книга Кропоткина оказалось одной из лучших, прочитанных мной в этом году.

Кропоткин начинает с рассказа о своих детских годах в старой Москве, обстановке в доме и семейных отношениях, много времени уделяет крепостничеству и страданиям крестьян. Годы учебы в Пажеском корпусе любопытны с точки зрения описания той атмосферы, которая царила в стране во время Великих реформ Александра II, и разочарования от последующей за ними реакции. Кропоткин описывает также, как и он сам разочаровался в Александре, которым некогда восхищался. Мне особенно было интересно читать его едкие характеристики членов династии Романовых. Его взгляд на них так отличается от того, что можно прочитать в книгах о Романовых в наши дни, кто знает, может, Кропоткин отразил восприятие царской семьи, существующее в современном ему обществе. Хорошо он отозвался только об императрице Марии Александровне.

Рассказ о жизни и путешествиях Кропоткина по Сибири и Дальнему Востоку читались как приключенческий роман. А уж от описания заключения в Петропавловской крепости мурашки бежали по коже, так и чувствуешь эту тесноту и сырость. Побег Кропоткина из крепости достоен авантюрного романа или фильма. Так и хотелось крикнуть ему: «Давай, давай, беги».

Рассказ о годах иммиграции был для меня наименее интересен, потому что я совсем не разбираюсь во всех этих Интернационалах, Парижских коммунах, рабочих движениях и т.д. Жалко, что Кропоткин не написал, как он познакомился со своей женой. Она просто неожиданно возникла как данность в одной из глав книги. Кстати, он о ней очень тепло отзывается, поэтому хотелось бы узнать о ней побольше. Кроме того, меня очень тронули отношения Кропоткина с его братом Александром, который впоследствии застрелился в сибирской ссылке. Кропоткинские описания тюрьмы, ссылки, несправедливых приговоров, жестоких наказаний заставляют читателя по-настоящему сопереживать революционерам.

Книгу горячо рекомендую.