Цитаты из книги «Совака»

Картинки меняются, окна загораются разноцветными огнями и гаснут, в них люди появляются и исчезают. Иногда они оставляют свет включенным. Через какое-то время в этих окнах бывают видны отчетливые тени, отслаивающиеся от стен и подходящие к окнам. Они смотрят на улицу, на дома, стоящие напротив, разглядывают меня. Их контуры не всегда имеют четкие границы в пространстве, иногда это бесформенные сгустки тумана непонятного цвета, иногда – что-то похожее на тюленя с головой лося. Для них это тоже представление, кто-то выпускает их посмотреть на наш мир.

В черном осеннем небе чуть подернутый дымкой висел белый диск ночного светила. Подул теплый ветер. По светлому фону луны пробегали редкие обрывки перьевых облаков, иногда становясь похожими на арабскую вязь.

Ей порой казалось, что она теряла сознание, это были не просто множественные оргазмы, это было колдовство. Так, откуда-то из глубины, из сверхплотного ядра чувственного наслаждения начинали разбегаться по всему телу мелко вибрирующие крошечные создания. Они были похожи на мельчайшие упругие шарики, медленно и настойчиво вырывающиеся из оков ее плоти к поверхности кожи. Синхронно, словно слаженный оркестр, они с легким щелчком прокалывали верхний слой, и через открывшиеся поры Катю заливало теплыми лучами ни на что не похожего счастья. Вырвавшись на свободу, ласковые шарики меняли форму, они вытягивались и, продолжая вибрировать в мягком крещендо, всасывали в себя чуть заметные пушинки, покрывающие все тело девушки. Когда же звучание этого оркестра сладострастия и пульсация каждой клетки всего естества Екатерины сливались в единой гармонии, тело ее начинало сверкать и, казалось, взлетало над ложем соития. Крошечные вибраторы продолжали исполнять свою чарующую симфонию. От этой музыки пушинки, с натянутыми на них виртуозами, становились тверже и, поднимаясь в поисках ласкового теплого дыхания, приобретали необычайную чувствительность, как только что удовлетворенные, но еще не растерявшие возбуждения полчища микроскопических фаллосов. В тот момент уже невозможно было коснуться любого участка горящего тела, чтобы не вызвать эйфорическую дрожь во всем организме. Внизу живота на этой звенящей ноте, пульсируя в блаженном танце, маленький дирижер этого сказочного оркестра вдруг резко выпрямлялся на своем подиуме и поднимал вспотевшую и раскрасневшуюся головку, покрытую очаровательными складочками. Он на секунду замирал, оглядывая всех своих музыкантов, вытягивался вверх, из-за чего складочки на его шее начинали разглаживаться. От жара пламени, полыхающего где-то в глубине, под основанием дирижерского пульта, он вынужден был приподняться на носочках и, разбрызгивая во все стороны с рукавов взмокшего фрака капли пота, резко взмахивал руками. Оркестр взрывался, рассыпаясь холодными искрами бенгальского огня, которые обжигали кожу мелким ледяным пощипыванием, которое, в свою очередь, превращалось в захватывающие волны блаженства, прокатывающиеся от макушки до пяток. Постепенно искры скатывались в глубокие карманы фрака дирижера, и тот, придерживая оттянутые и потяжелевшие фалды, не переставая кланялся и кланялся благодарной публике. Зрители без устали аплодировали. Овации не смолкали ни на секунду. Крики «бис» и «браво» слышались даже на улице…

Вечерами мне стало нравиться выгуливать сову, я приносил на балкон куриные головы, доставал птицу и выпускал ее из открытого окна. Она красиво, как пузатый беспилотник, летала между многоэтажками, изредка взмахивая крыльями. Когда она возвращалась на балкон, я кормил ее уже оттаявшей курятиной. Хотелось все-таки дать птице имя, но вызывала вопрос ее половая принадлежность. Недолго думая, я решил: «Раз беспилотник – значит самец!»