© Павел Сурков, 2018

ISBN 978-5-4493-6057-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МАШКИНЫ БЛЮДЦА
Сценическая возможность для воскрешения

Действующие лица

 
Александрович Романов, отрекшийся государь Николай II Николай
Николаевна, его дочь, она же – Мария Медсестра
Николаевна, ее младшая сестра Анастасия
Евгений Сергеевич , лейб-медик, он же –  Боткин Врач
Яков Михайлович , комиссар Юровский
Григорий , его помощник Никулин
Павел , начальник охраны Медведев
Григорий , из крестьян, являемый посредством видений Распутин
, работник сцены, суфлер, кочегар, истопник и все такое прочее Гаврила
 

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Кремлевская больница, обычная врачебная суета, Врач суетится туда-сюда по сцене, перебирая какие-то бумаги, когда входит Медсестра

. И где, осмелюсь спросить, вас носило? Врач

. Евгений Сергеевич, так в ординаторской… Новые больные, заполнить карты… Медсестра

. Заполнить карты… Тоже мне, развели бюрократию! У нас, Машенька, с вами и так забот полон рот, а тут еще эти бесконечные бумажки…. Нет, надобность их никто не оспаривает, как говорится, нужно же знать, что показать патологоанатому, хе-хе-хе… Медицинский юмор, привыкайте Машенька! Врач

. Я привыкаю. Медсестра

. Очень, очень хорошо. Я, знаете, Машенька, сам долгое время привыкнуть не мог, ко всем этим шуточкам-прибауточкам, но потом, знаете ли, сроднился, а там уже – и как-то сам втянулся, стал рассказывать те же анекдоты, да еще и новые придумывать, да-с… Кто-то говорит – очерствел душой. Я же полагаю – что наработал профессионализм. Ну-с, так что у нас там с кем? Врач

. Больной из четырнадцатой… Медсестра

. Что с ним? Врач

. Кричит. Очень мучается. Медсестра

. Что естественно в его положении… Морфины давали? Врач

. Каждый час колем. Все равно – кричит. Страшно кричит. Медсестра

. Не жилец. Врач

. То есть как – «не жилец»? Евгений Сергеевич, как вы можете такое говорить? Медсестра

. Могу, милая моя, еще как могу. Мы, врачи, должны понимать всю жестокосердность происходящего, видеть реальность во всей ее неприкрытой красе и во всем ее объективном ужасе. Диалектика, черт бы ее побрал… Врач

. Евгений Сергеевич, какая диалектика?! Он же так… кричит… Медсестра

. Такова жизнь и такова смерть. Человек приходит в этот мир с криком и зачастую уходит из него с еще более громкими воплями… Врач

. И мы ничего не можем поделать? Медсестра

. Можем. Давать ему морфий. Регулярно. Пока не кончится. Врач

. Что кончится – морфий? Медсестра

. Пока он не кончится. По моим расчетам ему осталось часа два, не более. Врач

. И вы… так… говорите…. Медсестра

. А как я должен говорить? «Ах, Машенька, что нам делать?» – и картинно заламывать руки? Милая, я прекрасно знаю, что нам надо делать – спасать тех, кого можно спасти, и постараться уменьшить страдания тех, кого спасти нельзя. На буржуазном западе даже придумали гуманное умерщвление смертельно больных – вкалывают человеку чуть большую долю того же морфия, и все… Это называется «эвтаназия», «легкая смерть» – гуманнейшее изобретение, доложу я вам! Но наше марксистское сознание и социалистический гуманизм, конечно, отрицает столь чуждые штуки, наше рабоче-крестьянское воспитание направлено на борьбу с трудностями. Что для нас смерть? Так, мелкое препятствие в жизни отдельного человека и сущий пшик для всего коммунистического общества… Машенька, послушайте старого человека – отбросьте сострадание, мы, врачи, должны действовать. Дайте вашему бедняге из четырнадцатой двойную дозу, чего уж тут… Если Галочка спросит – скажете, что я разрешил… Он заснет… Может быть… По крайней мере, облегчение я ему гарантирую… А что до вас… Поезжайте-как вы спать, завтра с утра вы будете нужны мне молодой и свежей… Вот так… Еще успеете на трамвай. () Врач суетливо перебирает бумаги и уходит

. Двойная… двойная доза, чтобы облегчить… Облегчить… Медсестра

. Да помогите же… Помогите мне… Кто-нибудь… Сестра… Сестра… Юровский

(). Я здесь, здесь, тише, тише, сейчас… () Вот так… Сейчас все пройдет, сейчас… Медсестра подбегает к нему кладет ему полотенце на лоб, набирает в шприц морфин, делает укол

. Вы думаете? Вы всегда так говорите… Все всегда так говорят, делают укол, а потом… Юровский

. Чщ-щ-щ… Тише… Не дергайтесь, лежите, сейчас станет легче… () Видите?… Чувствуете?… Медсестра гладит его по голове, Юровский неожиданно успокаивается и затихает

(). Да… Легче… Вы тут давно? Мне кажется, я не видел вас здесь раньше… Юровский тихо

. Второй день. Я после курсов только. Медсестра

. Курсы… Милая девочка… Как вас зовут, милая девочка? Юровский

. Мария. Маша. Медсестра

. Маша… Маша?! Маша… () Глаза… Какие у вас глаза… Синие… Юровский начинает снова метаться, медсестра удерживает его – вдруг резко застывает

(). Ага. Я как родилась – глаза на пол-лица были. Папа очень веселился – все дразнил меня, называл – «машкины блюдца». Медсестра с улыбкой

. Что?! Как вы сказали?! Юровский

. «Машкины блюдца». Медсестра

. Так их называл – кто?! Ваш отец?! Юровский

. Да. Лежите смирно, чщ-щ-щ… Медсестра

. А кем он был, ваш отец? Юровский

. Да я и не видела его почти… Он погиб в Гражданскую, где-то на Урале… Медсестра

. На Урале?! Юровский

. Где-то там… Не знаю даже место… Я была совсем маленькой, а он… Он… Помню, как он целовал меня, щекотал усами и бородой, у него была такая небольшая борода, я потом видела на фото… Медсестра

. Борода, да, борода… А как звали вашего отца? Случайно, не Николаем? Юровский

. Откуда вы знаете? Медсестра

. Я?! Я?! Я-а-а-а-а!!!! (кричит, бьется – Медсестра в ужасе отпрянула, – но вдруг застывает) Вы знаете, Мария, кто я такой? Юровский

. Не трудитесь. Меня зовут Яков Юровский, и я… Юровский

. Тут написано. Вы – директор Политехнического музея. Медсестра

. Это сейчас. А когда-то раньше я… Мария, однажды я убил нескольких людей. Несчастных людей, запутавшихся людей – и невинных людей. Нет, я, конечно, убивал не только невинных, я убил даже одного страшного злодея, ужасного человека… Вы хотите знать, кого я убил? Юровский

. Да что вы такое говорите? Это у вас бред… Медсестра

. Никакой это не бред. Мария, так скажите мне – вы хотите знать, кого я убил? Юровский

(). Мария, я убил человека, которого звали так же, как и вашего отца. Я убил последнего русского царя. Я убил Николая Александровича Романова, Николая Кровавого, Николая Второго. Юровский четко, громко, ясно, без тени боли в голосе

(). Ах! Медсестра всплеснула руками

. Подумаешь, убил и убил. Эх, касатик, коли бы я тебе рассказал, кого я поубивал – что в гражданскую, что в империалистическую, – ты бы не поверил. Подумаешь, царя убил! Эка невидаль. Я, может, тоже, и царей убивал, и министров ихних, но молчу, не кичусь. Царя он убил, нашел, чем хвастать. Гаврила

. И в мыслях у меня не было хвастать. Юровский

. Ну а чем ты тут тогда занимаешься? Хвастаешь-хвастаешь, точно тебе говорю () Курить хочешь? Гаврила садится на кровать Юровского, достает папиросы

. Тут нельзя. Юровский

. Тут, мил человек, теперь все можно, тем более – тебе. Вот я тебя и спрашиваю, хочешь курить или нет? Гаврила

. Хочу. Юровский

. Ну, закуривай. () Чудные папиросы, еще с тех времен. Царские. () Да не дергайся ты! Английские папиросы, царь такие покуривал – ага, тот самый царь, которого ты, как там у вас говорят? – пустил в расход… Гаврила протягивает ему пачку папирос, Юровский закуривает Юровский закашлялся

. Но я выполнял приказ… Юровский

. Ну, так все говорят – что, мол, я не я, лошадь не моя, всего лишь выполнял приказ, это они душегубы, а я ангел без крыльев… Гаврила

. Но я казнил государственного преступника…. Юровский

. Престу-у-упника… Преступника он казнил… Ну-ну… А вот потом, может, и тебя кто преступником объявит – так что, тебя тоже казнить? Гаврила

. Но меня-то за что? Юровский

. Ну, так я и сказал тебе! Не знаю за что, но ты, касатик, поверь – завсегда найдется, за что! Такое уж у нас, дорогой ты мой, время. Гаврила

. Но… Юровский

. Ну что ты все «но» да «но»… Что я тебе – лошадь? Ты мне лучше, касатик, душу облегчи. Душу-то облегчить завсегда верней. Убил царя – так не кичись, а расскажи, как дело было. Может, и ты прав, а я не знаю чего, а, может, и еще кто виноватым найдется… Гаврила

. Какое сегодня число? Юровский

. Второе. Второе августа. Гаврила

. Тогда тоже было второе, но не августа… Меня назначили возглавить отряд бойцов, которые охраняли царя и его семью в Екатеринбурге… Через два дня я приехал туда, в тот дом… Там было неспокойно – у мальчика, Алексея, наследника, никак не затягивалась рана на ноге, и я сразу предложил наложить гипс…. Юровский

() Затемнение, играет музыка

Из глубины сцены раздается стон – это стон умирающего зверя, страшный не то рык, не то вой. Стон повторяется несколько раз – и в глубине сцены зажигается свет: мы видим больничную койку, на которой, разметавшись среди простыней и подушек лежит тяжело больной – нет, фактически умирающий человек. Это – Яков Юровский.

() Медсестра растерянно качает головой в отрицании, затем начинает перебирать историю болезни

() Медсестра завороженно смотрит на него – между Юровским, глядящим на нее безумным взглядом, и ею самой возникает напряженное пространство долгой-долгой паузы

() Ее фигуру резко перестают подсвечивать – на секунду мы видим Юровского одного на сцене, но это длится лишь секунду – потому что немедленно из боковой кулисы появляется Гаврила. На нем – докторский халат, наброшенный поверх старой одежды – какая-то нелепая кофта, грязные штаны и стоптанные сапоги