© Павел Гигаури, 2025

ISBN 978-5-0067-7275-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Автор просит прощения у всех, кого не обидел этой книгой. Это произошло непреднамеренно: по чистой случайности или из-за отсутствия пересечения интересов автора и некоторых читателей.

Люди не боятся лжи – люди боятся правды.

Ложь не имеет значения: она временна в этой жизни, она не имеет материи, ее невозможно запомнить, она всегда распадается на ничто.

В противоположность же эфемерному вранью, правда – настоящая. Она реально существует. Она постоянна, ее нельзя изменить, подмять под себя, и именно поэтому она безжалостна. С правдой тяжело жить, с ней тяжело умирать, ее боятся всем нутром, как пыток, стихийных бедствий и неизлечимых болезней.

Люди не могут смотреть правде в глаза: от нее отворачиваются. Правда никому не нравится. Если правда кому-то нравится, то это не вся правда, а только ее часть.

Часть правды – полуправда, которая нам нравится, – сродни лжи. Другая половина где-то запрятана, скрыта за семью печатями, засекречена, стерта, отменена, отвергнута. Часто наши враги владеют второй половиной, поэтому берегите своих врагов, молитесь о них – они несут вторую часть правды о вас.

Правда отвергнута ужасом нашего сознания. Но она существует. Человек, несмотря ни на что, стремится к правде: в нем есть глубокая, неистребимая жажда правды. Искать правду – неотъемлемое право каждого человека, как право на жизнь. У каждого должен быть шанс жить в векторе правды. Это хорошо для здоровья, хотя и укорачивает жизнь.

Читатель может спросить: «А вообще, что есть правда? Как ее распознать?»

Если вас трясет, как в малярийной лихорадке, и вы готовы броситься с ножом на говорящего, вполне возможно, что вы услышали правду. Если вам затыкают рот или бросаются с ножом, чтобы перерезать горло, возможно, вы говорите правду.

Правда внутри нас. Каждый из нас несет ее в себе очень-очень глубоко, она укрыта множеством слоев полуправд и лжи. Ее надо найти. Об этом книга.

* Тессера – маленький кубик, используемый при создании мозаики.

Тессера первая
Шестикрылый серафим

– Я пришел, чтобы объявить тебе твою судьбу.

– О, великий Боже, горе мне! Мои недруги, видимо, правы: я умалишенный

– Нет, ты не сошел с ума. Скорее, твое горе от ума. Поэтому тебе выпала такая судьба. Ты определил ее сам. Когда люди идут от света, впереди шагает их тень, и они думают, что это судьба. Но они следуют за тенью.

– Я думал, что иду к свету…

– Когда люди идут к свету, они ослеплены и не различают ничего, кроме яркого пятна. Поэтому не ведают, куда идут.

– Где я?

– Сейчас это неважно.

– Я хотел правды, но люди сочли меня умалишенным. Правда никому не нужна!

– Она нужна тебе. Поэтому я пришел сообщить о твоей судьбе.

– Судьбы закрыты людям, но я узнаю свою. Холод заполняет душу. И смирение.

– Слушай и запоминай. Ты хотел правды. Ты должен ее найти. Не абстрактную абсурдную правду, а рецепт – формулу существования. Не для всего человечества, а для твоих людей. Тебе дается тридцать три жизни. Если не найдешь правды за тридцать три жизни, необходимость в ней отпадет. Если найдешь ее раньше, твой поиск будет закончен. Ты будешь проживать эти тридцать три жизни одновременно, в будущем. Иногда ты будешь видеть будущее, потому что уже был в нем. Ты не можешь лишить себя ни одной из этих жизней, но в твоей воле будут твои поступки.

– Как я узнаю, что нашел то, что нужно?

– Не волнуйся об этом. Ты узнаешь.

– Это наказание? Или честь?

– Это и то, и другое.

– Я не достоин такой чести! За что наказание?

– Не тебе решать, чего ты достоин или не достоин. Ты превратил поиск правды в фарс, в насмешку.

– У меня не было такого намерения! Я говорил, что любовь к правде выше, чем любовь к родине.

– Ты говорил о правде для своего народа на другом языке. Смешно?

– На другом языке мне легче выразить себя.

– Тогда и начинать надо было с себя. Ты способствовал появлению нескольких поколений дебилов «шизгара».

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Придет время, и ты поймешь. Всему свое время. Вот текст – передай дебилам, когда встретишь. А теперь спи!

– Мне не до сна.

– Спи. Ибо одному Господу Богу известно, где ты проснешься.

 
Goddess on the mountain top
Burning like a silver flame
The summit of beauty and love
And Venus was her name
 
 
She’s got it
Yeah, baby, she’s got it
I am your Venus, I am your fire
At your desire
 

Тессера 0/360

За окном мела московская метель. На душе у Чаадаева было тревожно, и он не мог понять, почему. Смотрел в черное окно, где за двойными рамами колесили снежные вихри и откуда доносился не прерывающийся ни на секунду вой ветра. Там, за окном, была вакханалия, но не это тревожило Чаадаева: тревожило что-то другое. Он никак не мог понять, что.

Он в своей любимой комнате на Басманной в Москве, откуда начались его скитания. Здесь все знакомо, но на душе тревожно. Странное ощущение времени! Оно течет, и Чаадаев не знает, что будет в следующую секунду. Значит, он вернулся в настоящее, которое покинул когда-то – трудно даже сказать, когда. Сколько времени прошло в настоящем, пока он скитался по другим временам? Или настоящее совсем не тронулось с места, и он вернулся в ту же самую точку, из которой вышел?

«Сейчас я чувствую себя самым обычным человеком, у которого нет никакой задачи, будто и не было никакого шестикрылого серафима. Неужели я и вправду обычный сумасшедший?» – у Чаадаева на лбу выступила холодная испарина.

На мгновение его охватило отчаяние. Он обвел глазами комнату. Все знакомо, каждая деталь: окна, высокая печка с бело-голубыми квадратиками изразцов и тяжелой чугунной дверцей, откуда сквозь щели пробивается движение пламени. Вот стол с медным подсвечником на пять свечей. Стол накрыт на три персоны. Кто-то должен прийти? Кресло у печки, в котором сидит он сам.

Тут Чаадаев заметил, что на нем джинсы. Он осторожно потрогал штанину – настоящие. «Если я в настоящем времени, то почему в джинсах и белой рубашке фасона XXI века? Это значит, что я окончательно сошел с ума? Или я пришел из будущего в той же одежде, и все, что было, действительно было?» – Чаадаев испытал некоторое облегчение: все не так безнадежно.

«Странное чувство, что я – не сам я, – подумал Чаадаев, – что есть какой-то зазор между временем и мною. Я не чувствую, что принадлежу этому времени, как не принадлежат мои джинсы и рубашка. Это, наверное, потому, что я не знаю, что случилось минуту назад, не предполагаю, что случится в следующую секунду».

Чаадаев чувствовал себя внутри своего дома, словно в капсуле космического корабля, который набрал скорость света и завис где-то в искривленной вселенной, в точке, где пространство отщепляется от времени. С одной стороны – самая настоящая метель снаружи, с ее мечущимися толпой снежинками, завыванием ветра. С другой – в голове возникают строки: «Мело, мело по всей земле…» – только они еще не написаны, их еще нет. А может, эти строки всегда существовали? Существовали сами по себе, как атомы, молекулы, время? Может, они существовали еще до того, как появились метели, а метель появилась только потому, что были эти строки?

Неожиданно Чаадаев услышал, точнее, почувствовал движение за дверью. Он откинулся к спинке высокого кресла, положил руки на подлокотники, поднял подбородок. Дверь дрогнула и медленно поплыла на петлях по собственной окружности. Приоткрытый проем впустил поток воздуха, который поплыл вокруг пламени свечей, приведя их в беспокойное движение, а вместе с ними пришли в движение все тени в комнате, разбросанные по стенам и потолку.

В проеме появилась фигура человека. Она терялась в сумраке коридора, но свет от свечей все больше проявлял детали, и Чаадаев увидел, что это мужчина, одетый в домашние брюки, пиджак и мягкие туфли. Белый ворот рубахи, подвязанный галстуком-платком, подпирал волевой подбородок. Чаадаев легко узнал это лицо. Как он мог не узнать его?