Глава 5

– Ваше императорское величество, – я повернул голову и кивнул Фридриху, который направил свою лошадь ко мне, и теперь ехал рядом, игнорируя злобно косящегося на него Цезаря, который мало кого терпел в непосредственной близости от своей персоны. – Я по вашему поручению совместно с графом Минихом объезжал некоторые воинские части, во время проверки их боеготовности, и готов поделиться своими наблюдениями.

– Если я вас понял правильно, после нашего выезда из Австрии от Евгения Савойского, вам неинтересна война, воинская служба и всё, что с ними связано.

– Мне неинтересен и вызывает отвращение тот образ жизни, что навязывал мне мой отец, но это не значит, что я испытываю отвращение ко всему воинскому. Более того, мне интересен сам принцип создания боеспособной армии, а также планирование различных кампаний. Кроме морских, – добавил он после секундной задержки. – Да, определённо, морские бои меня ничуть не вдохновляют.

– Думаю, куда важнее то, что вас вдохновляют победы сухопутные, – я улыбнулся. – Так что же вы хотите мне предложить для улучшения существующей армии Российской империи?

– Вы говорите таким тоном, словно не доверяете моему суждению, ваше императорское величество, – Фридрих вздохнул. Разговаривали мы на немецком, так как русский язык прусского принца оставлял желать лучшего.

– Дело не в доверии, – я покачал головой и придержал Цезаря, попуская вперёд Петьку, которого знаком подозвал к себе Трубецкой, чтобы что-то обсудить. – Дело в том, что прусские методы могут не подойти российской армии. Что бы кто ни говорил, но люди мы всё-таки разные.

Сзади скрипнули рессоры кареты. Миних чихал сегодня всё утро, и я его от греха подальше усадил в карету, чтобы ещё больше не просквозило на ветру. Чем ближе мы подъезжали к Петербургу, тем чаще портилась погода. Туманы сменялись мелким, противным дождём, а небо практически постоянно было затянуто тяжёлыми серыми тучами.

– О, если всё дело в этом, то я, конечно же, учёл подобный момент, – моментально ответил Фридрих. – И, уверяю вас, ваше императорское величество, мои предложения не будут касаться самой сути людей, которым мы доверяем наши жизни.

– Так поделитесь вашими наблюдениями, – я невольно нахмурился, потому что в колоне началось какое-то не слишком здоровое шевеление.

Михайлов отдавал резкие команды, и шло перестроение, вследствие которого я с принцем оказались чуть ли не прижатыми к карете, а вокруг нас образовалось плотное кольцо гвардейцев.

От самой кареты меня теперь отделяли трое охранников. С боков и спереди и того больше. Что происходит? Но Михайлов не выглядел слишком напряжённым, словно просто перестраховался, сделав перестановку.

Ладно, подождём. Если не спешит с докладом, то, скорее всего, действительно всего лишь перестраховка.

– Я увидел, что ваши полки расквартированы у местных жителей, в тех поселениях, куда они прикомандированы. Особенно подобное касается офицеров. Это крайне неправильно, поведение господ офицеров оставляет желать лучшего, и подобное вызывает недовольство местных жителей, что, в свою очередь, вызывает напряжённость в целом.

– И что вы предлагаете? – я посмотрел на Фридриха уже более внимательно, потому что сам думал о некоторых вещах, просто руки пока не доходили, а тот же Миних не мог разорваться для выполнения сразу четырёх-пяти поручений, что я на него навесил.

– Казармы, разумеется. Особую отгороженную территорию, где будет располагаться полк, прикреплённый к данному району. С конюшнями, стрельбищем, плацом и всем тем, что необходимо для обучения солдат и повышение их боевого духа. С арсеналом внутри этой территории, а не где-нибудь рядом с двором губернатора. И небольшие, но уютные квартиры для офицеров, чтобы они постоянно находились с вверенными им солдатами.

– То, что вы предлагаете, уже есть у нас для отдельных полков, – сказал я осторожно.

– Для отдельных! В том-то всё дело. Семёновцы на привилегированном положение, и немалую роль играет то, что у них есть собственные помещения, выделенные им особым повелением. А это нужно сделать для всех, ваше императорское величество.

– Добавьте туда склад с одеждой, несколько бань и избу для военного медикуса, – задумчиво произнёс я, глядя на Фридриха. – Скажите, ваше высочество, а вы можете этим заняться. Нет, не дома строить, разумеется, а проекты составить и проектную смету набросать? Да ещё с Бидлоо поговорить, чтобы на базе медицинской школы выделил отдельный курс для подготовки именно военных медикусов.

– А разве вы сами не можете ему приказать это сделать, ваше императорское величество? – удивление читалось на лице Фридриха большими буквами.

– Могу, но Бидлоо и так меня ненавидит, зачем нагнетать? – я усмехнулся. – Хорошо, а как быть с теми офицерами, которые категорически не захотят селиться на территории расположения полков?

– Они офицеры, – Фридрих поджал губы. – Как они могут категорически отказываться выполнять то, что прикажет им их государь?

– Разность мышления, я об этом вам говорил, – я повёл плечами и оглянулся. По спине побежали мурашки, словно из кустов кто-то за нами следит. Не за мной конкретно, а за отрядом в целом.

– В таком случае, – Фридрих задумался, но было видно, что он не одобряет даже идеи, что такое в принципе возможно. – Они получают за службу деньги и вольны распоряжаться ими так, как будет угодно. Если им угодно не жить рядом со своими солдатами, а проводить вечера в других местах, то пускай сами ищут и снимают себе жильё и сами его оплачивают. Единственное требование – это должно быть близко от казарм, чтобы в случае тревоги успеть выбраться из объятий любовницы и прибыть в расположение как можно быстрее.

– Разумно, – я кивнул. – Что ещё?

– Табель о рангах… Тот раздел, что касается армии, он очень громоздкий, многие промежуточные звания легко можно упразднить, и тогда исчезнет дефицит младшего офицерского состава, которого просто катастрофическая нехватка.

– Я думал об этом и даже набросал, как я это вижу, как прибудем на место, я вам покажу, и потом обсудим, имеет ли моя задумка право на существование.

– И пока последнее, ваше императорское величество, – Фридрих замялся, а затем выпалил. – Срок службы солдат ничем не ограничен, а это лишает его надежды на будущее, за которое следует сражаться.

– Продолжайте, – я перестал нервно озираться по сторонам и устремил на Фридриха внимательный взгляд.

– Контракт. Срок службы должен быть ограничен контрактом. Скажем, двадцать лет. После этого солдат может уйти на пенсион. Если он закрепощён, то с вольной, и… у вас очень много земли, ваше императорское величество, которая просто не заселена. В качестве поощрения можно выделять надел, ну, не знаю, в Сибири. А ещё лучше выдавать вместе с землёй пенсион тем солдатам, которые соберутся и поедут туда все вместе. Деньги, инструменты на первое время. Может это не слишком удачный пример, но Франция присылает целые корабли с невестами для своих колонистов, которые сейчас осваиваются в Америках… – сказав это, он покраснел.

– То есть, вы предлагаете, мне собрать всех гулящих девок и наградить ими моих славных воинов? – я прикусил губу, чтобы не засмеяться, видя на лице Фридриха смятение.

– Нет, конечно, нет. Они достойны лучшего. Сироты. Есть же сироты, которые даже собственным родичам не нужны.

– Вы ещё скажите, что для этих сирот можно основать школу, где их научат читать, писать, а также держать дом, полоть огород, собирать лекарственные травы? Ну и смотрины делать – ассамблею, или бал, где солдаты и выберут себе спутниц, которых увезут потом в Сибирь?

– Ну-у-у, вы уже обдумывали этот вопрос, ваше императорское величество?

– О, господи, – я протёр лицо. – Фридрих, с первой частью этого предложения я согласен. Тем более что посёлок, состоящий из ветеранов, которым можно оставить их оружие после выслуги этих двадцати лет, уже сам по себе едва ли не боевой единицей является. И идея просто замечательная, и я это серьёзно говорю. И, скорее всего, сделаю всё, чтобы она сработала. Юдину поручение дам, главное – проследить, чтобы не перестарался, – последнюю фразу я пробормотал себе под нос. – Но вот с невестами – это, по-моему, уже перебор. Хотя, чем чёрт не шутит. Я запомню, уверяю вас. – Я ободряюще улыбнулся. Фридрих, до которого при моём дворе никому не было дела, подумаешь, ещё один немец, расправил плечи.

Он вообще начал преображаться. Уже не выглядел таким загруженным и растерянным, как раньше. Его кормили, поили, одевали, таскали на ассамблеи, и ничего не требовали взамен. Вот он и решил проявить разумную инициативу, чтобы как-то меня отблагодарить. Впрочем, я не против.

– Ваше императорское величество, можно поинтересоваться? – спросил он, через некоторое время, которое мы ехали молча, обдумывая каждый свои мысли.

– Интересуйтесь, – я снова посмотрел на него.

– Что за странные трубки устанавливают на полях, мимо которых мы проезжали?

– Системы орошения, – ответил я рассеянно. Вновь появилось ощущение напряжения, которым был буквально пропитан воздух. – Я немного поспорил с учёными мужами, что они не смогут создать паровой движитель, а если и смогут, то не найдут ему применения. Перед самым нашим отъездом мне представили модель орошения полей. Те трубки, которые вы видели, просверлены дыры, и все они соединены в одну цепь. На краях полей будут вырыты колодцы, и в данном случае их глубина неважна. Насос, работающий за счёт пара, будет поднимать воду вверх и перекачивать в трубки. И, вуаля, нам не слишком страшна засуха. А следующая машина уже более продуманная и большая поедет на Демидовские шахты. Если эксперимент удастся, то я вынужден буду кое-что для них сделать.

– Вы не выглядите недовольным, – хмыкнул Фридрих.

– А почему я должен быть недоволен? Эти механизмы решат много наших проблем, если успешно заработают, – гвардейцы, ехавшие вокруг нас, расступились, пропуская Шереметьева. – Ну и зачем тебя Илья Юрьевич подзывал? – спросил я у друга, не отпуская тем не менее Фридриха, который хмурился, следя за моими словами, старательно переводя про себя русскую речь.

– Курьер догнал, сообщение доставил, что зеркала доставлены, та хреновина, что ты нарисовал собрана, и на шар погружена. Сейчас Эйлер с Головкиным отрабатывают эксперимент, пытаются понять, как лучше. А у меня вопрос. Почему ты, государь, Пётр Алексеевич, отклонил просьбу Эйлера рассмотреть постройку башен, чтобы установить эту хреновину зеркальную?

– Потому что я не буду тратить деньги на то, что уже через пару лет, когда у нас всё будет готово к прокладке проводов и установки проводного телеграфа, будут не востребованы. Шары с сигналами – это временная мера, кою затем можно будет на корабли перенести. Пущай пока так общаются, пока что-то взамен не придумается. А для кораблей в люльку вперёдсмотрящего можно и хреновину энту засунуть. Он высоко сидит, как раз высоты хватит.

– Всё равно не понимаю, – Шереметьев провёл рукой по затылку и обернулся. Видимо, не только меня что-то тревожит.

– Я читал труды Гука и Амонтона, – вздохнув, я принялся объяснять. – Вот как тебя шифры различные увлекли, да международные отношения, так меня увлекает материя, понимаешь? Я прекрасно знал, что можно сделать вот так, к тому же не я это придумал. Но создавать сейчас подобные оптические башни – не целесообразно. Шары можно потом по-другому использовать, а башни мы куда денем? Опять вломим кучу денег, чтобы демонтировать? Ты вообще в курсе, что денежки на деревьях не растут.

– В курсе, – Петька поджал губы, а Фридрих, которому удалось-таки перевести, хмыкнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать.

Дальнейшее я помню урывками. Отчётливо запомнилось лишь начало. Мы въехали в какой-то чахлый лесок, но, когда миновали его почти наполовину, колона почему-то начала останавливаться. Я невольно нахмурился, пытаясь определить причину остановки.

В этот момент придорожные кусты раздвинулись и нам наперерез бросились какие-то мужики, одетые в тряпье. Вот только морды у них бритые были, и этот диссонанс резанул и не дал сориентироваться.

Нападение произошло с центра колоны. Окружавшие нас гвардейцы тут же открыли огонь, не разбираясь, что это за морды такие, а с головы колоны уже разворачивали лошадей Михайлов, Трубецкой и остальные всадники, чтобы броситься нам на помощь. Совсем близко раздался выстрел, я резко обернулся, и увидел дымящийся пистоль в руке у Фридриха, после этого он, как и мы с Петькой, схватился за шпаги.

Вокруг звенела столкнувшаяся сталь, но смысл этой нелепой атаки дошёл до нас слишком поздно. Пока одни с яростью берсеркеров, пережравших мухоморы, бросались на конвой, один проскользнул незаметно к карете.

Сильный грохот ворвался в уши, в голову, отразился от костей черепа где-то внутри, и наступила тишина. Тишина была такая странная, звенящая, я даже не сразу понял, что это не тишина звенит, а звон этот рождается в моей голове и в повреждённом ухе.

Почему-то мне казалось, что взрыв должен был быть громче. И лишь спустя секунду я понял, что получил контузию и слегка оглох на одно ухо. Боли не было, просто всё плыло перед глазами, а по щеке текло что-то горячее. Протянув руку, я дотронулся до этих потёков и поднёс пальцы к глазам, они все были перепачканы кровью.

Я находился от эпицентра, который находился почти в карете, довольно далеко, да ещё и с другой стороны. Всё для меня замедлилось, взрывная волна, налетевшая на нас и сбившая с ног лошадей, действовала, как в замедленной съёмке.

 Я и сам, словно сквозь кисель пробирался, когда пытался вытащить ноги из стремян и соскочить с заваливавшегося набок Цезаря. Ноги вытащить мне удалось, а вот соскочить не успел. Но и то хлеб, потому что, останься я в седле, вскочивший на ноги, перепуганный конь просто потащил бы меня за собой по земле, как вон того гвардейца, всё тело которого напоминает решето от пробившей его картечи, вырвавшейся из взорванной бомбы.

Глядя вслед убегающему Цезарю, я не мог не думать с облегчением, что конь, кажется, не пострадал. В ушах усиливался звон, сквозь который пробивались лишь обрывки чьих-то криков.

– … сударь! … лексеевич! … жив? – перевернувшись на живот, я поднялся на колени, проклиная жутко неудобный наряд, который был на мне надет.

– Тише, тише, я здесь, – свой голос звучал для меня на порядок громче. Мой взгляд метался по земле, ища Петьку и Фридриха. Вот два убитых гвардейца, вот террорист недоделанный – тварь поскудная, в груди у этого ублюдка дыра, видимо, из пистоля получил напоследок, дверь кареты открыта, рука… о, пальцы дрогнули. Что? Рука? Сфокусировавшись, увидел два перстня, очень знакомых перстня. Один и сапфиром, второй – печатка, ну, это понятно, он им свою личную почту запечатывает, вон, даже потёк воска остался, надо сказать, чтобы отскоблил…

– … сударь! … лексеевич! – а почему тут дверь, мы же с другой стороны были. Я что же перепутал направление и пополз не в ту сторону?

– … сударь. Слава Богу, – передо мной упал на колени Репнин, бросив взгляд в карету, он стиснул зубы и снова повернулся ко мне. – Встать сможешь? Али понести тебя?

– Смогу, – его голос звучал как сквозь вату, но хотя бы слова больше не пропадали.

Свой голос всё ещё продолжал звучать в черепушке набатом. Во рту противно от солоноватого привкуса крови. Репнин очень осторожно, словно ребёнку помогал мне подниматься, предварительно ощупывая каждый сантиметр тела.

 Когда я принял вертикальное положение, меня сразу повело в сторону, а звон в ушах снова усилился.

Репнин тут же перехватил меня за талию, притянув к себе, заставив закинуть руку ему на плечо.

– Петька? – говорить много я пока не мог, поэтому вопросы задавал односложно, но Репнин меня уже понимал с полуслова.

– Жив, всё к тебе рвался, насилу удержали. Вроде ничего с ним не произошло страшного, ушибов много, да с лошади соскочить успел, но повело и мордой о землю шмякнулся. Сейчас клык один верхний шатается. Не знаю, выпадет али приживётся ещё. Фридрих тоже жив. Ногу он сломал. Бидлоо лубки наложил и велел лежать. А сам побежал тебя искать. Мы все побежали, когда Цезаря без седока увидели.

– Миних? – я понимаю, дурацкий вопрос. Я и сам уже догадался, что вывесевшаяся из кареты рука и то, что никто не спешит на помощь, означает только одно. Только одно, твою мать! Я знал это, но я хотел услышать.

– Государь, Пётр Алексеевич, – Репнин вздохнул и крепче прижал к себе. – Ну, ты же сам всё видел.

И тут меня прорвало. Я уткнулся в шею Репнина и всхлипнул, раз, другой… а потом уже не мог остановить злых слёз, чувствуя, как тело сотрясается от рыданий, а Репнину становится неудобно меня держать. Он остановился и так и стоял, похлопывая меня по спине, позволяя бить себя кулаком в грудь. И сам только повторял как заведённый.

– Всё наладится, государь, всё обязательно наладится.

Странно, но, когда моя истерика пошла на убыль, мне стало легче на физическом уровне. Во всяком случае, я смог идти сам, лишь опираясь на Репнина, а не висеть на нём, позволяя себя тащить. Только вот ухо заболело. Так стрелять начало, что тут уж подумаешь, что лучше бы не слышал я на него ничего, чем так мучится.

Пока Бидлоо носился вокруг меня как курица над цыплёнком, только что крыльями не хлопал, ну ещё бы впервые по-настоящему больного императора увидел, как тут не переполошиться.

Когда голова была плотно упакована в бинты, как в тюрбан, а в ухо вставлена корпия с какой-то вонючей мазью, я отмахнулся от Бидлоо, послав того за тростью. С ногами у меня было всё нормально, но общая слабость, сохранялась, всё-таки контузило меня порядочно, и чтобы ходить уверенно, я и потребовал трость.

Так как количество раненных было довольно приличным, включая и императора, было решено остановиться прямо здесь на лесной дороге, послав курьера в Петербург за каретами.

Трупы только убрали. Погибло трое гвардейцев, те, кто находил ближе всех к взрыву, кучер, и Миних. Самое странное, что пара лошадей, запряжённых в карету, не пострадала.

Они даже не слишком поняли, что произошло: на глазах у них были шоры, частично прикрывающие уши, чтобы не понесли в случае чего. Всех погибших пока уложили на наспех сколоченные носилки, чтобы тела не скрючило в той же карете, когда пойдёт окоченение.

Тела нападающих я велел ни в коем случае не трогать и привезти в Петербург в целости и сохранности, сразу поместив в ледник. Ещё мало кто знал, что тела могут о многом рассказать, да и я не слишком разбирался в этом, но у меня был опыт начала криминалистики, небольшой курс которой нам читали в университете, да уймы прочитанных детективов.

Ничего, вместе с Ушаковым и Радищевым начнём новую веху в расследованиях создавать. Правда, повод для этого… Я сжал кулаки. Они ответят мне за это, кем бы в итоге ни оказались.

Первым я навестил Петьку, который сразу же затребовал себе такую же трость, как у меня, и рванул меня сопровождать. Мы с ним в этот момент были как братья – в одинаковых тюрбанах от бинтов.

Я подошёл к Михайлову, сидевшему на поваленном дереве, которое и послужил причиной остановки, самой банальной, но работающей во все времена.

– Рассказывай, – мой голос всё ещё звучал глухо, частично из-за контузии, частично из-за пережитой истерики. Все видели мою опухшую рожу, но деликатно отводили глаза, показывая, что всё нормально, никто ничего не видит. Правильно, мужчины же не плачут. Какой идиот это придумал?