Цитаты из книги «Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера»

Как и многие другие живые существа до нее, Джейн обнаружила, что принять разумное решение намного легче, нежели претворить его в жизнь.

– Вы убили больше народу, чем все тираны, вместе взятые. – Моя мамочка всегда говорила мне: если что-то делаешь, делай хорошо.

– «Болезнь и исцеление – в каждом сердце. Смерть и спасение – в каждой руке».

Личность определяется по обществу, к которому она принадлежит, а также по тем, к которым она принадлежать не желает.

Либо ничего не ответил. «Мудрое решение, – подумал Пипо. – Дона Криста очень умная, очень обаятельная и, пожалуй, очень красивая женщина, но нельзя забывать, что прежде всего она – монахиня ордена Фильос да Менте де Кристу, Детей Разума Христова, и что невежество и глупость приводят ее в неистовство. Просто удивительно, скольких людей удалось исцелить ей от этих грехов одной силой своей ярости. Молчание, Либо, – правильная политика. От молчания, кроме добра, ничего не будет».

И тут произошло нечто совсем странное. Голос согласился, что в ту ночь она совершила ошибку. И когда он произнес эти слова, Эла поняла, что они правдивы, что его суждение безупречно. Но почему-то она почувствовала себя исцеленной, как будто само признание ошибки смыло боль несделанного. Впервые она начала понимать, какой силой обладала Речь. Это не исповедь, не искупление и отпущение грехов, которое предлагали священники. Что-то совершенно иное. Рассказать, кто ты, и понять, что стала другой. Она ошиблась, и это изменило ее, а теперь она не повторит ошибку, потому что превратилась в другого человека, не такого испуганного и более склонного к сочувствию.

Он просто прервал мешавший ему разговор, исключил раздражитель. А для нее жемчужина была возможностью поддерживать контакт с единственным человеческим существом, которое она знала. Их и раньше разъединяли сон, болезнь, сверхсветовой прыжок, но впервые он сам отключил ее. Как будто единственный, кто знал тебя, внезапно отказался замечать, что ты существуешь. Ему казалось, она, как Квара, плачет в своей кровати, ждет, когда к ней придут, прижмут к себе, успокоят. Только она не была ребенком из плоти и крови. Он не мог пойти и отыскать ее. Только ждать и надеяться, что она вернется.

Вкус травы, – сказал Эндер, – что у него общего с Новиньей? – Связь косвенная. Видите ли, я думаю, Новинья попробовала нечто не особенно приятное, но настолько сильное, что оно победило ее. Теперь она не может жить без этого вкуса. – Какого? – В терминах теологии? Гордыня, чувство вселенской вины. Да, вина – оборотная сторона гордыни и эгомании. Она считает себя ответственной за события, на которые никак не могла повлиять. Как будто она управляет всем, контролирует все, как будто другие люди страдают в наказание за ее грехи. – Она обвиняет себя, – пояснила Арадора, – в смерти Пипо.

Цефейро! – откликнулся Эндер. Цефейро, то есть жнец, – так называли аббата внутри ордена, школьных завучей – Арадорес (пахарями), а монахов-преподавателей – Семеадорес (сеятелями).

И хотя у Либо были мать и родные и они с Пипо каждый день возвращались домой, Новинья и Либо вели себя так, будто Станция Зенадорес – их остров, а Пипо – любящий и любимый, но такой далекий Просперо. Пипо иногда думал: «А кто у нас свинксы – Ариель, ведущий юных влюбленных к счастью, или Калибан, жаждущий убийства?»[3]