тончайших нитей из самой грубой конопли, некоторые отправляли к ней своих дочерей, чтобы те научились прясть, как она, но ни одна девушка не выдерживала больше недели. Старуха столь сурово обращалась с ними, обучая своему ремеслу, и до того больно била их по пальцам своими твердыми, как кости висельника, руками, что девушки бежали, боясь, как бы она не переломала им все пальцы, что было бы жаль, потому как пальцы нужны не только для того, чтобы прясть.
Прошло пятнадцать лет, и все эти годы Тонкопряха была сурова к своему сыну, а он, как бы вопреки всем своим бедам, чувствовал себя превосходно, рос высоким и сильным, и соседи привыкли к тому, как обращается с ним его мать. Он снова возделал участки земли, прилежавшие к хижине и долгое время стоявшие под паром, и стал выращивать на них прекраснейшую коноплю, лишь бы угодить матери, которую он очень любил, несмотря на все ее жестокосердие. Однако, когда ему минуло шестнадцать и он вошел в силу, Тонкопряха взвалила на него труды, которые могли бы сгубить любого мужчину, не приученного, как Фаустен, карабкаться по скалам и сносить любые лишения. Люди его жалели, потому что он был хорошо сложен, прекрасен лицом, волосами, всем-всем. Когда он проходил мимо с опущенной головою и отрешенным видом, девушки говорили:
– Как можно изводить такого пригожего парня!