© Златогорская О. В., Петренко С. С., 2025

© ООО ТД «Никея», 2025

* * *

Глава 1. Улица воронежская, дом 27

Максим

Вообще-то, мы с сестрой ладим, но последние дни ее переклинило. Кажется, Алька завидует.

Потому что она идет в школу, а я – нет. Алька топает в коридоре, громко разговаривает с мамой и смеется как ненормальная. Хорошо еще, что мы живем в разных комнатах. Если бы она все это делала у меня над ухом, вообще не дала бы спать.

Дверь приоткрылась. Я закрыл глаза и засопел. Буду назло Альке делать вид, что у нее не вышло меня разбудить.

Алька с грохотом уронила стул.

– Ой, я нечаянно…

– Чего надо? – пробормотал я в подушку. Будто и правда только что проснулся.

– Тут где-то карандаши мои лежали…

– У себя ищи, – сонно ответил я.

– Может, в столе?

– Куда лезешь! – Я подскочил и замахнулся подушкой.

Алька сделала обиженное лицо:

– Нормально сказать нельзя?

– Я тебе нормально сказал! А ты по моим вещам полезла!

– У тебя там что, секретные документы ФСБ?

– Не твое дело!

– Хватит орать-то, – победно улыбнулась Алька. – Можешь спать дальше.

Вот так всегда. Разозлит меня – и словно в какую-то игру выиграла. Алька отлично знает, что никаких секретов в столе нет, просто не люблю, когда по моим вещам без спроса лазят. Так что этот раунд я проиграл.

Правда, что ли, подушкой в нее бросить? Алька, скорее всего, увернется, и подушка попадет в шкаф. А у него дверцы стеклянные.

Я скомкал подушку и плюхнулся на нее, накрывшись одеялом с головой. Алька снисходительно разрешила:

– Давай-давай, лежи. Недвижимость ты наша.

Я пробурчал из-под одеяла:

– Зато ты подвижная очень. Где надо и где не надо. В каждой бочке затычка!

– Чего это я затычка?

– У своей классной спроси, – ехидно ответил я. – Это она вчера маме по телефону сказала.

– А ты подслушивал, да? – вскинулась Алька.

– Больно надо. У мамы просто телефон громкий. Не то что у тебя. Особенно после того, как ты его уронила.

Алька, кажется, рассердилась всерьез. Она тяжело засопела и двинулась ко мне. Если честно, я не хотел злить сестру, просто хотел, чтобы она отстала. Но, похоже, вышло наоборот.

Мама крикнула из кухни:

– Александра! Сколько раз тебе говорила, не лезь к Максиму! И вообще, собирайся, опоздаешь в школу!

Хорошо, что хоть мама всегда на моей стороне. Иногда это бесит, но сейчас кстати.

Алька пнула стул и ушла, всей спиной демонстрируя презрение. Так только девчонки умеют. И дверь в комнату не закрыла. Коза!

Перепалка отбила сон, но вставать не хотелось. Пасмурным осенним утром хорошо полежать в кровати под теплым одеялом. И подумать о всяком таком… О чем некому рассказать.

Алька копошилась в коридоре, нарочно громко бурча. Мама раздраженно сказала:

– Сколько можно возиться!

Клацнул замок, и в квартире стало тихо. Слышно, как шумит в трубах вода, а за стеной разговаривают соседи. Но все эти звуки – словно в другой вселенной. А комнаты постепенно заполняет пустота. Казалось, ее можно потрогать – упругую, звенящую, холодную и тоскливую.

Раньше я не оставался в квартире один. Всегда поблизости крутилась Алька. А теперь третий месяц учусь дома и никак не привыкну.

Я сделал гнездо из одеяла, накрылся с головой. Сон не шел, но стоял где-то рядом, отодвигая реальность. Я знал, что еще не сплю, но уже видел цветные пятна, предметы, отрывки мультфильмов, пролетающие с двойной скоростью. А потом перед глазами появилась старая потрепанная книжка. Большая, с разлохмаченными краями, без обложки. Совсем малышовая – крупные буквы, картинки на полстраницы. Мелькнула и исчезла.

Она показалась знакомой. Но вспомнить не хватило времени: появилась другая – старинная, толстая, в кожаном переплете. Она медленно уплывала в чернильную темноту. Словно звала за собой. Я ринулся за ней. Успеть, пока она не исчезла! Тьма рывком придвинулась, обхватила со всех сторон. Но не задержала – я летел, чувствуя себя легким и невесомым. Кто-то моим голосом произнес: «Это сон». Я засмеялся. Какой же это сон? Коленки щекочет теплый ветер – так бывает летом, когда бежишь по разогретому солнцем городу. Я еще не забыл, как это бывает. Волосы отлетают со лба, и это здорово, потому что они порядочно отрасли и лезут в глаза. А в парикмахерскую сходить не с кем. Маме некогда, одного не пускают.

Книга падала – вниз, к серому Замку на холме. Его окружал мрачный лес. Замок щетинился флюгерами, сердито смотрел бойницами на башнях. Но в его мрачности не чувствовалось опасности. Он казался обиженным, одиноким, заброшенным. Но не злым.

Я спикировал к Замку. Пролез в узкое окошко и спрыгнул на пыльные каменные плиты.

Сюда почти не проникал свет. В коридоре висел сумрак, похожий на развеянную в воздухе серебряную пыль. Шаги гулко разносились по коридору. Пахло сыростью, плесенью, прогнившим деревом. Чувствовалось, что здесь никого нет, но страшно не было. Иногда попадались двери – старые, деревянные. Тяжелые и разбухшие, они не открывались. Потом коридор оказался перегорожен каким-то хламом. Я пошел назад, снова дергая двери. Одна из них шевельнулась. Я уперся ногой в стену и дернул изо всех сил.

Наверное, здесь была библиотека. В высокое окно, больше похожее на бойницу, залетал ветер. Он трепал обрывки полуистлевших тряпок – то ли бывших ковров, то ли покрывал, уже не разобрать. Многие стеллажи развалились от старости, некоторые еще сохранились, и на них стояли книги. Еще больше книг валялось на полу. Я поднял одну из них – старинную и тяжелую. Открыть не смог, страницы слиплись. Взял другую, дернул. Переплет лопнул, посыпались листы. Я наклонился подобрать их и увидел ту самую книгу. Она прилетела в библиотеку, словно торопилась домой, и теперь пряталась в углу под обломками досок. Я поднял ее, аккуратно взялся за обложку…

За спиной с грохотом захлопнулась дверь. Я вздрогнул и оглянулся. Пробормотал:

– Сквозняк.

Когда повернулся обратно, то чуть книгу не выронил.

Новые темно-коричневые стеллажи блестели полировкой. На них ровно и красиво стояли книги. В окно, украшенное витражом, светило солнце, разбрасывая по ковровым дорожкам разноцветные пятна. Большое и уютное кресло приглашало забраться в него с ногами. В коридоре послышались шаги, заговорили люди. Я представил, как сейчас появится хозяин Замка и спросит: «Мальчик, а ты кто такой? Как сюда попал?» Еще за вора примут! Нужно срочно убираться отсюда!

Шаги в коридоре стихли. Я осторожно приоткрыл дверь… и увидел тот же захламленный коридор. Опять пришло ощущение пустоты и безлюдности. Я обернулся, уверенный, что библиотека снова превратилась в развалины. Но библиотека осталась. Это вдруг показалось правильным. Перестав думать о странностях Замка, я сел в кресло и уткнулся в книгу.

Я долго просидел там. Буквы казались знакомыми, но прочесть их не получалось. Иногда они все-таки составляли слово, но как только я отводил взгляд, снова разбегались, превращаясь в непонятные значки. Я зажмурился, потер глаза. И услышал шаги на лестнице. Медленные, уверенные, тяжелые. Так ходит человек, которому некуда спешить. И хотя я ничего плохого не сделал, почему-то стало жутко. Сердце забилось, как будто в боксерскую грушу кто-то лупит без передышки: бух-бух-бух! Я дернулся – нужно убежать или спрятаться! И остался сидеть. Потому что бежать нельзя, это я понимал совершенно четко. Если убегу, не увижу чего-то важного. Может быть, самого важного в жизни.

Дверь медленно открылась. Я замер. В темном проеме стоял высокий мужчина. Я не успел его разглядеть. Зато увидел, что он держит взведенный арбалет.

Человек медленно поднял руку. Острая маленькая стрела смотрела мне в лицо. Я съежился, хотел закричать, но смог только прошептать:

– Пожалуйста, не надо…

Непонятно откуда выпрыгнул большой серый зверь. Собака или волк, не разобрать. Он бросился на человека с оружием. Арбалет тренькнул, и тут же у меня в груди разорвалась такая боль, что я закричал. Между ребрами торчало оперение стрелы. Я понял, что умираю. По краю сознания проскочила мысль: этого не может быть, это сон! Но тут же я с тоской понял, что таких отчетливых снов не бывает. Я заплакал, захлебываясь кровью и воздухом, который стал густым и забивал рот. А грудь раздирала мучительная, нестерпимая боль.

– Максим!

Сон исчез, оставив боль в груди и предчувствие беды. Я понял, что лежу дома в своей кровати. Сдержал всхлип и открыл глаза.

Алька держала меня за плечо. Наверное, тряхнула, чтобы разбудить. И лицо у нее испуганное. Такое же, как в тот день, когда я первый раз грохнулся в обморок.

– Ты кричал…

– Страшный сон приснился, – неохотно ответил я.

– Расскажи.

– Да ну…

Она не ушла, присела на край кровати.

Я потер ребра – боль уходила.

Стряхнув слезы, я повернулся и через Алькино плечо глянул на часы. Просто по привычке. Часы показывали без пятнадцати десять. Я машинально спросил:

– Ты почему не в школе?

– Кеды забыла. Домой зашла, а из твоей комнаты такие звуки…

– Маме не говори.

Алька кивнула… и опять не ушла. Молча и непонятно смотрела – вроде с сочувствием, но и с интересом тоже.

Я сделал строгое лицо. Все-таки я на год старше, должен следить за сестрой.

– Опоздаешь на урок.

– Ну и ладно. Может, вообще не пойду.

– Влетит.

– Не-а. Михалыч в жизни не поверит, что я просто так физру прогуляла.

Это точно. На физкультуре Алька первая. Такое на турнике выделывает – пацаны завидуют. Юрий Михайлович – наш физрук – ее разве что на руках не носит. А на меня смотрит с презрением. Как будто я виноват, что освобожден от физкультуры!

Я потянулся и зевнул.

– Ну, поставь чайник, раз в школу не идешь.

– Иду. Только к третьему уроку.

– Значит, полчаса у тебя есть. Можешь даже сделать мне бутерброд.

Я думал, Алька вскочит и фыркнет: «Обойдешься!» Или просто уйдет в свою комнату. Но в любом случае перестанет меня жалеть и смотреть, как на покойника.

Она неожиданно согласилась:

– Ладно, сделаю. А ты сон расскажешь.

Я кивнул. Дело не в том, что приятно сестру эксплуатировать. Просто самому очень хотелось рассказать то, что приснилось. Удивительно, что сестра так заинтересовалась моими снами. Никогда мы не обсуждали с ней эту тему.

Алька ушла на кухню, а я осторожно вылез из-под одеяла и потянулся за одеждой. Ребра уже не болели, но делать резкие движения все еще было страшно. И не отступало ожидание неприятностей. Теперь, когда Алька ушла, оно стало сильнее.

Умывшись, я вышел на кухню и сел за стол. Алька уже заварила чай и намазала бутерброды. С маслом и медом, как я люблю.

– Рассказывай, – потребовала она.

Взяв бутерброд, я вздохнул и начал:

– Я летел в темноте…

Весь сон уложился в несколько фраз. Я не знал, как описать восторг полета, радость от встречи с книгой, уют библиотеки. Какими словами передать ощущение, что все это – настоящее, такое, каким должно быть. И как рассказать о том ужасе, который принес странный человек в пустом коридоре. Поэтому про все это я просто не стал говорить. Кратко пересказал события и закончил:

– Потом пришел какой-то мужик с арбалетом и выстрелил в меня. Попал в грудь, очень больно было. Я, когда проснулся, еще долго это чувствовал…

– А сейчас? – задумчиво поинтересовалась Алька.

– Сейчас прошло. Но на душе как-то… неспокойно.

– Почему? Думаешь, сон вещий?

Я покосился на сестру, но она смотрела без насмешки, серьезно и задумчиво. Совсем другой человек, не та вредина, что утром.

И я ответил так же серьезно:

– Вряд ли вещий, откуда у нас взяться замку и арбалету? Если бы приснилось, что машина сбила или маньяк напал. Да и, знаешь, у меня чувство такое от этого сна. Помнишь, тебя с математики выгнали?

Алька поморщилась:

– При чем тут это?

В прошлом году ее первый раз в жизни отправили за родителями. Это, наверное, учительский рефлекс: чуть что не так – «иди и без родителей не возвращайся!». Как будто родители сидят дома и ждут, когда их в школу пригласят. Может, у кого-то и сидят, а у нас мама работает. В общем, Алька пришла домой, бледная и молчаливая. Я стал расспрашивать. Она сначала ничего говорить не хотела, а потом все-таки рассказала. Оказалось, какой-то придурок к ней привязался, а она его стукнула. Прямо на уроке. И получилось, что, как он к ней лез, никто не заметил, а вот как она его книжкой по башке шарахнула, все видели. И слышали. Потому как пацан этот заревел, как первоклассник. Математичка разбираться не стала, у нее разговор короткий…

– Помнишь, как ты сидела и ждала маму? У тебя ведь не предчувствие было. Ты точно знала, что влетит. Не знала только как. Вот и здесь так же. Почему-то я на сто процентов уверен, что все так и будет. Понимаешь?

– Вроде понимаю, – неуверенно отозвалась Алька. – Предчувствие – это если ни с того ни с сего. Идешь по улице и вдруг думаешь: лучше через дворы не ходить, по проспекту пройти, хоть так и дольше. А потом узнаешь, что там снег с крыши сбрасывали и никого не предупредили. А у тебя наоборот. Как будто предупредили, но непонятно о чем. Так?

– Ага. А у тебя такое было? Ну, про крышу?

– Нет, это рассказывал… один человек, – смутилась Алька.

Я посмотрел на сестру внимательнее. «Один человек»? Ну-ну.

После завтрака сон отступил по-настоящему. Я понял, что за окном – холодный осенний день. Ветер рвет тучи в клочья, таскает их по небу, и солнца не видно. Черные деревья размахивают голыми ветками. Но эта мрачность – наша, земная. Обыкновенная. В ней нет места непонятным ужасам.

Алька заторопилась:

– Все, пора мне. Посуду помоешь?

– Ага.

Что там мыть? Две кружки, две ложки и нож, которым масло мазали.

Алька вдруг предложила:

– А хочешь, оставь, я приду из школы, помою.

– Да ладно, – растерялся я от такого великодушия. – Вымою сам. А то мама на обед придет, увидит немытую посуду, и нам влетит.

– Точно, – спохватилась Алька. – Еще расспрашивать будет, почему кружек две. Придется или объяснять, или врать… Так что помой, не тяни. Я побежала, а то правда опоздаю.

Она стремительно оделась и убежала. Хлопнула дверь.

Странная все-таки у меня сестра. То ехидничает, так и прибил бы вредину. А то все понимает, и нет человека роднее. Раньше она спокойная была, а теперь как будто взрывается в ней что-то. И доводит меня нарочно. Говорят, переходный возраст начался. У девчонок он в характер идет. У некоторых парней тоже. А мне вот не повезло.

Я вспомнил, как молодой, но очень серьезный доктор говорил маме:

– Да не волнуйтесь вы так. Возрастное у парня, пройдет. Руки-ноги расти начали, а сосуды не успели адаптироваться. Поэтому мозгу не всегда кислорода хватает. Пропишем витамины, будет лечебной физкультурой заниматься. И к лету все пройдет. А пока дома поучится, ничего страшного. И гулять его одного не пускайте, мало ли что. Сестра? Прекрасно. Вот пусть с сестрой и гуляет.

Прогулки с Алькой получились не очень. Она побегать любит, подурачиться. По деревьям скачет, как белка. Скучно ей со мной. И поговорить толком не о чем. Конечно, когда я что-нибудь рассказываю, Алька не перебивает. Но нельзя же все время вещать, как радио. Хочется в ответ что-то интересное услышать. Только вот Алька не читает книжек. Она телевизор смотрит и по телефону болтает с подружками.

Только однажды Алька задумчиво сказала:

– Прикинь, как было бы здорово в школу на пони ездить.

Я не понял:

– Как в парке, когда по выходным катают?

– Да нет, – поморщилась Алька. – На своих пони, собственных. И не по асфальту, а по траве. Или на речку поехать…

– Было бы неплохо, – согласился я. – Только у нас нет поблизости речки. А до карьеров по шоссе пилить – никакие пони не выдержат.

– Это точно, – с отсутствующим видом подтвердила Алька. – Но там нет шоссе.

Меня как ознобом продрало.

– Где… там?

Алька встряхнулась:

– Неважно, забудь.

– Ты мультик какой-то посмотрела? – сообразил я.

Алька поморщилась:

– Говорю же, неважно. Пошли в парк.

В парк меня пускают только с сестрой, мы ходим туда раз в неделю. Алька всю прогулку о чем-то думала, я тоже молчал. Так я и не понял, что это было. В следующую субботу все стало как обычно: Алька поддразнивала меня, убегала на спортплощадку и выпендривалась там на турнике и брусьях. Я как старичок ходил кругами, поглядывая на нее. Но все равно это лучше, чем маяться бездельем во дворе. Или на лавочке сидеть. Иногда я могу еще в магазин сходить, что в соседнем доме. Больше мама ничего не разрешает.

Я закончил уборку на кухне, ушел в комнату. Заправил постель, достал учебники и тетради. И в который раз позавидовал ребятам, которые в школу ходят. Их не каждый день спрашивают и даже домашку не у всех проверяют. А когда один на один с учителем, приходится учить все уроки. И списать не у кого. Ладно хоть двоек не ставят.