Бывает, что время замирает на половине шага. Вот одна его лапа – косматая, когтистая, а может, напротив, скользкая, в серебринках чешуи, – уже занесена над будущим, но остальные еще там, в застывшем мире бесконечной секунды. И в пронзительной тишине растворяются звуки, и затихает ветер, и не шумит листвой высокий ясень, одна только глупая птица чирикнет разок-другой, но тут же подавится собственным криком. Время поводит носом, опускает тяжелые веки: увидел бы кто – принял его за спящее, – и просто ждет, когда миг сменится, когда свершится то, что его задержало.