ПРОЛОГ

К полудню войско достигло окрестностей Пратта, и командующий отдал приказ разбить лагерь. На рассвете состоится решающая битва их и без того затянувшейся войны: пограничный город Пратт играл роль не меньшую, чем столицы двух осколков некогда общей империи – Аверона и Валлии. Крепость Пратта, принадлежавшая, согласно древнему уговору, валлийцам, уже не первую сотню лет являла собой лакомый кусок для агрессивного, цепкого Аверона. Падет Пратт – и путь на столицу Валлии будет открыт.

Аверонский командующий Магнус, или Синий барон, как называли его при дворе, проводил финальный осмотр собственных войск. Ничто не внушало беспокойства – бойцы, хоть и устали после перехода и последних сражений, всё же собраны и злы на противника, оружие в полной боевой готовности, провианта хватало – ведь не варвары же они, как эти валлийцы, которым порой приходится есть собственных коней, чтобы не сдохнуть с голоду. Магнусу не к чему было придраться, а ведь это его словами подстегивала свою армию их императрица – нет предела совершенству!

И всё же Синий барон был недоволен. Многолетний опыт не позволял игнорировать повисшее в воздухе напряжение. И это нельзя назвать признаком победы. Солдаты были злы – да. Но вот победы они уже не хотели. Только мести.

Война затянулась. Четыре года волны агрессии раскатывались то по Аверону, то по Валлии, унося жизни, калеча судьбы, разрушая поселения и города. Дважды они брали столицу Валлии, Галагат, и дважды теряли. Если они возьмут их в третий раз – валлийцы не устоят. Но и Аверон был измучен и высосан войной. Валлийцы не раз подходили к их столице, и, хотя взять её им не удалось, разрушения оказались чудовищными. Этот дикий народ не признавал ни чужих законов, ни чужих святынь.

Это война, и Магнус никого не винил. Война никогда не меняется. И люди – тоже. Командующий войсками Аверона уже давно не видел правды ни в словах императрицы, ни в чужих лозунгах. Война стирает границы, убивает старые идеалы – чтобы родить новые. Вот только увидят ли они, как засияет это новое солнце правды, доживут ли… или…

– Магнус, – позвал его женский голос, и командующий чуть повернул голову, давая понять, что слышит, но в то же время продолжая рассматривать горизонт – там, где раскинулись луга Пратта, там, где ждал их противник. – Тебе нужно отдохнуть. Ночью построение, станет не до сна.

– Я не смогу уснуть.

– Магнус. Пожалуйста.

Командующий не выдержал и усмехнулся: таким тоном жена разговаривала с их девятилетним сыном Михаэлем, когда тот переставал слушаться. «Михо, – говорила жена твердо, – ты должен съесть этот суп. Это полезно для желудка». Или: «Михо! Я очень прошу тебя. Пожалуйста. Надень шарф!»

– Я соскучился по нашему сыну, – тихо признался Магнус, поймав руку жены. Конь под всадницей всхрапнул, но с места не тронулся. – Это безумие, Марион. Это такое безумие – находиться здесь, когда он там… совсем один…

– Магнус, – твердо произнесла женщина, – он не один. С ним наши друзья и слуги, он дома, под надёжной защитой. Даже если с нами что-то случится, ты знаешь, что о нём есть, кому позаботиться. Сэр Кеннет давно считает его своим названым сыном. Михо в хороших руках.

– С нами ничего не случится, – командующий тряхнул головой, сжал пальцы жены. – Слышишь меня, Марион? Ничего…

Марион посмотрела на мужа искоса, но не стала отвечать. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы не распознать страх или ложь. Они прошли всю войну бок о бок, спина к спине – так долго, так невыносимо долго выживая день за днём… Они слишком много сил потратили, чтобы стать теми, кто они есть, чтобы умереть здесь и сейчас.

Магнуса назначили командующим в тридцать пять лет, шесть лет назад – и Марион гордилась мужем по праву, зная, что всё войско уважало и было бесконечно предано молодому, смелому, и в то же время строгому и бескомпромиссному командующему.

Марион вышла замуж в двадцать лет. Отбирая добровольцев среди простолюдинов в войско, молодой офицер Магнус отметил необычайную ловкость, выверенные, точные движения, свидетельствующие о бесспорном воинском таланте, и угрюмую решимость, сквозившую в каждом лёгком, танцующем движении одного из воинов. И лишь когда его имя оказалось внесенным в список отобранных для регулярного императорского войска, воин снял с себя шлем. И Магнус влюбился тотчас, на всю жизнь, изменившуюся в тот самый миг, когда по кожаной кирасе рассыпались длинные пряди волнистых чёрных волос.

Лишь авторитет Синего барона позволил Марион остаться в войске. Его же авторитет заглушил сплетни и слухи, которыми оброс их скоропалительный брак – дворянина и простолюдинки. В иное время после подобного скандала род Синих баронов был бы навсегда изгнан со двора, но в этот раз случилось исключение. Марион сумела защитить императрицу от нападения там, куда не посмели следовать за ней верные телохранители – и с этого момента, заглушенного уже авторитетом императрицы, началась военная карьера леди Марион, Синей баронессы Аверона.

В мирное время Марион сопровождала императрицу при дворе, находясь при ней как личный телохранитель и единственная помощница, способная выполнить самые деликатные, неприятные, а порой и откровенно грязные поручения. В военное время Марион следовала за мужем, выступая вместе с ним впереди войска, находясь рядом в самых ожесточённых и кровавых боях, прикрывая спину и не пропуская ни единого противника мимо себя.

Не секрет, что Магнус любил черноволосую воительницу больше и со страстью, которой никогда не выдавала в себе сама Марион. Она прекрасно понимала, что ей безумно повезло, и Синий барон – гарант её покоя, безопасности и жизни. Решительный, уверенный и трогательно влюбленный в неё дворянин вызывал в ней поначалу теплоту и симпатию, но с годами, с рождением сына симпатия переросла в крепкую родственную связь, в тихую признательность за семейное счастье и лишенную невзгод жизнь, в теплую, как огонь камина, любовь. Магнус и Михаэль стали тем смыслом для закаленной дворцовыми интригами и частыми походами воительницы, который позволял ей с улыбкой думать о будущем и переживать каждый бой, зная, что у неё есть те, кто любят и ждут.

– Езжай к шатру, – велел командующий. – Я скоро.

– Я буду ждать, Магнус, – леди Марион высвободила руку, провела ладонью по давно небритому, заросшему густой бородой лицу. Седина уже пробивалась у командующего Аверона, но он казался ей по-прежнему красивым, как в тот самый день, когда она впервые увидела его горящие восторгом глаза. – Не оставляй меня одну.

Мужчина качнул головой, оглядывая закованную в латы жену. Шлем скрывал стянутые в пучок волосы, оставляя открытыми только обветренные губы и глухие тёмные глаза, взгляд которых даже сейчас, в момент их близости, казался твёрдым и жёстким. Никогда он так не хотел обнять её, как сейчас, никогда, даже в их первую брачную ночь.

– Я не оставлю тебя, Марион. Верь мне. Никогда.

***

На поле брани стоял великий стон, в котором терялся звон оружия, всхрипы обезумевших животных, влажные чавкающие звуки, когда меч или копьё встречались с плотью, и бесконечный гул тысяч голосов, воющих, кричащих, ненавидящих и взывающих.

Марион откинулась назад, на спину своего скакуна, увернувшись от разящего копья, дёрнула поводья, заставляя коня развернуться, двинула ребром щита в круп чужого скакуна. Тот взревел, становясь на дыбы, и женщина пришпорила коня, поднырнув под раскрывшегося врага. Длинный режущий удар, от подмышки до бедра, а затем наотмашь по вздрогнувшей спине… Каждое движение отдавалось болью. Тело, уставшее, отяжелевшее от долгой битвы и собственных лат, подчинялось неохотно, болезненно реагируя на каждое судорожное сокращение мышц, – но подчинялось, подчинялось. За годы сражений, тренировок и жизни, наполненной ежедневными заговорами и опасностями, Марион усвоила главное: расслабляться нельзя. Сожрут противники или подведет собственное тело, почуявшее близость очага – и вот тогда наступит конец. Ни одного лишнего движения, ни одного слова или крика, ничего, что могло бы отвлечь от цели…

Им не победить в этой битве. Валлийцы, хуже подготовленные и истощённые, обладали той звериной волей к победе, той хищной силой, которая не давала сломить их вот уже много сотен лет. Ранее бывшие всего лишь одной из провинций Аверона, свободолюбивые и дикие народы Валлии объединились, чтобы почувствовать вкус свободы от чужого протектората – и уступать столь тяжко вырванную независимую жизнь не собирались. Но и валлийцам тяжело давалась битва. Марион казалось, не раз и не два, что они умрут здесь все до единого – и войска императрицы, и королевское войско Валлии.

Свистнула стрела – у самого уха. Марион крутанулась в седле, выискивая взглядом стрелка. Стреляли прицельно: либо в неё, ведь на её шлеме сиял императорский герб и развивалась синяя лента, либо в Магнуса, сражавшегося впереди войска. На миг их взгляды встретились – Марион и чужого лучника – а затем острая боль в плече и удар, выбивший её из седла.

Она вскочила тут же, перекатившись подальше от своего коня. Стрелок ранил и его тоже, и ошалевшее от боли животное галопом ломанулось через ряды, топча своих и чужих. Марион зашипела, сжимая пальцы вокруг засевшей в плече стрелы – лучник умудрился попасть в зазор между нагрудником и плечевым наручем, – но тут же выпустила черенок и развернулась, всаживая меч в чье-то открывшееся горло. Пригнулась, уходя от удара со спины, двинула щитом назад, в живот нападавшему. И лишь оглянувшись, в свете яркого полуденного солнца она увидела вставшего на дыбы коня Магнуса, сбрасывавшего пронзённого копьём всадника из седла…

– Магнус!!!

Она рванулась сквозь ряды сцепившейся пехоты, отмахиваясь от своих и чужих, мечом, локтями, ногами прокладывая путь к супругу, рухнувшему под ноги сражавшимся солдатам.

Руки уже тянулись к мужу, глаза выхватили сразу всё: хлынувшую ртом чёрную кровь, пальцы, вцепившиеся в копье, погасший взгляд, направленный на врага…

Убийца сидел в седле, выхватив из ножен короткий толстый меч, и Марион метнула кинжал почти не целясь. Тот вонзился в шею вражеского коня, и животное захрипело и рухнуло, погребая под собой седока.

Марион коротко зарычала на вставшего на пути чужого солдата, двинула кованым сапогом в край щита, раскрывая его для удара, и обрушила клинок на незащищенную латами шею. Не дожидаясь, пока тот рухнет, отпихнула в сторону безвольное тело и упала на колени рядом с мужем.

– М-м-ма-а-а…

– Тише, Магнус… тише…

Задыхаясь, глотая собственный солёный пот, смотрела Синяя баронесса на умирающего мужа. Агония продлилась всего несколько секунд, и всё это время, неделимое, незабываемое, страшное и ненавистное, они смотрели друг другу в глаза. Десять лет. Десять лет тихого семейного счастья, понимания, и самой крепкой дружбы, которая может быть между мужчиной и женщиной, занимавшихся одним делом – войной.

А затем взгляд командующего императорским войском Аверона застыл, и Марион поднялась с колен.

– Убийца.

Выбравшийся из-под рухнувшего коня валлиец замер, глядя на неподвижную фигуру перед собой. Вокруг кричали, убивали и умирали люди, и их короткое знакомство – последний миг перед смертельной схваткой – случилось быстро.

Марион видела высокого крупного мужчину, чернобородого, с пронзительным, удивительно ясным взглядом синих глаз. Эти спокойные, чуть насмешливые глаза мигом вернули её к жизни, избавив от отрешенной пустоты смерти. Он издевался над ними! И явно не испытывал ни уважения к противнику, ни благоговения от того, что убил самого командующего аверонской армии. Ни удовлетворения, ни злости, ни ненависти – лишь безмятежность и усталое равнодушие.

И он заплатит, каждой каплей крови – за это безразличие, за смерть её мужа, за эту страшную потерю, за её теперь уже шаткое положение, за отсутствие каких-либо эмоций на до отвращения чистом лице…

Марион обрушила клинок первой, не дожидаясь, пока покалеченный при падении валлиец отыщет отлетевший в сторону меч. Прикрываясь одним лишь щитом от шквала ударов, отступая назад и сильно припадая на раненую ногу, убийца искал свой единственный шанс на спасение. Но прежде, чем его ищущая рука сомкнулась на рукояти чужого меча, очередной удар Марион, кромкой щита в подбородок, отбросил его наземь, и от удара шлем убийцы слетел, явив взору слипшиеся от пота пряди чёрных, как вороново крыло, волос.