Моей маме

1

Троицкому было чуть за тридцать. Нельзя было назвать его красавцем, внешность его была скорее интересная. Неправильные черты лица, легкая сутулость, тонкие губы – все это отделяло его образ от фотографий мужчин-моделей из журналов.

Однако что-то в нем было, что нравилось женщинам и заставляло их обернуться ему вслед. Он был средне-высокого роста (метр восемьдесят), худощавым, но с широкими плечами и наличием кое-каких мускулов (следствие удачной генетики и периодически вспыхивающей любви к спорту, причем к совершенно разным его видам), с красивыми руками, длинными пальцами и очень яркой улыбкой, которая освещала все его лицо, от глаз до уголков губ. А глаза у него были особенные – то ли зеленые, то ли серые, умные, пронзительные.

Одевался он просто и минималистично, элегантности предпочитал удобство, цветным вещам – ахроматические. Фаворитами его гардероба были худи, свитшоты, пуловеры, принтованные футболки. В вопросе футболок он проявлял некий фетиш, как сказали бы некоторые, и поддерживал всякие экологичные веганские бренды, а еще он любил привозить футболки и цветные носки из своих многочисленных путешествий.

За его спиной всегда был простой черный рюкзак, в который помещался при необходимости его компактный ноутбук. Весной и осенью он любил носить бомберы и косухи, зимой – парки. А летом не брезговал шортами. И уж конечно, он почти никогда не одевался официально, только на выпускной, пару свадеб и собеседований. Галстука у него и вовсе не было. Пальто он купил всего однажды, надел пару раз и поняв, что совсем не его, отдал другу. Шапок он не любил и надевал их только тогда, когда становилось нестерпимо холодно и ветрено.

Его образ дополняли удобные джинсы и кеды или кроссовки, которых в его гардеробе было несколько и которые он носил в зависимости от настроения. Парфюмом он принципиально не пользовался, но от него всегда тонко и приятно пахло дорогим дезодорантом с сандаловым ароматом. Свои темно-каштановые волосы (не редеющие с возрастом, в отличие от волос многих его друзей) он стриг в парикмахерских в похожем стиле, но всегда спонтанно, без записи, варьируя длину – от аккуратно подстриженных до чересчур длинных, лезущих в глаза. Жалко было времени на слишком частые походы в парикмахерскую. Официально он бороду не носил, но брился редко, так что небритость, как минимум легкая, сопровождала его на постоянной основе.

Походка у Троицкого была очень быстрая, иногда даже чуть вприпрыжку, что делало его сзади похожим на высоченного мальчишку.

Но это все снаружи. А что же было внутри? Скепсис вперемешку с идеализмом. Серьезность и дурачество. Много эгоизма и некоторая доля инфантилизма. Сконцентрированность на себе, но неумение прислушиваться к собственным эмоциям. Как сейчас модно говорить, недостаточно проработанный эмоциональный интеллект. Недостаток эмпатии. Такой вот коктейль.

Троицкий был жаден до жизни. Как он был жаден… Ему хотелось всего. Причем, в отличие от старухи, теребившей посредством мужа широко известную рыбку, он не хотел всего сразу, не прилагая при этом усилий. О нет, он готов был упорно стараться. Он просто хотел, чтобы в сутках было сорок восемь часов. Он просто хотел одновременно жить не одну, не две, а, пожалуй, пять жизней.

Зачем это было ему нужно? Интересный вопрос. Возможно, им руководил дофамин, и он страдал достигательством. Возможно, серотонин, и он чувствовал власть над жизнью. Возможно, эндорфин, и ему нравилось доводить свое тело до практически полного истощения, лишая себя сна и достигая в это время точек роста в работе, спорте, других хобби. Ощущение полноты бытия – вот в чем был его смысл, а силы он черпал из результатов, которых достигал.

Однако чудес не бывает, и за все в конечном итоге нужно платить. Так вот, он периодически платил здоровьем, физическим и психическим. Приступы грусти, головные боли – все это не казалось огромным несчастьем и проходило спустя пару дней. Конечно, причины не обязательно крылись в химии тела, и все это неправомерно было бы объяснять одними лишь гормонами, однако, следуя весьма материалистическим взглядам самого Троицкого, именно это объяснение казалось лежащим на поверхности.

Да, Троицкий (которого, кстати, звали Илья) искал счастье. Его все ищут, просто не каждый делает это осознанно. Он много читал по этому поводу, слушал, смотрел. И, конечно, наблюдал. Он знал стандартный нарратив современного околонаучного сообщества: цель, удовлетворение от достигнутого и просто удовольствие от жизни (типа бокала хорошего выдержанного темпранильо под сериал на стриминге). Знал, что счастье от работы определяется использованием своих сильных сторон и состоянием потока. Знал, что для счастья нужны цель (откуда черпаются смыслы), удовлетворенность своим путем (когда квартальные планы и ежедневные действия ведут тебя к той жизни, которую ты хочешь, а не куда-то в сторону) и мелкие удовольствия (откуда черпается сила). Читал и о гедонистической адаптации, и много о чем еще.

Но это ответ на полчаса. А был и ответ на всю жизнь: искать, мучаться, падать, находить, терять, искать. Видимо, он шел по этому, нетривиальному и одновременно прозрачному пути проб и ошибок. Он часто захватывал от жизни лишнего, что было ему не по зубам. Он брал жизнь нахрапом и был из тех людей, что в сауне всегда на верхней полке, а на горнолыжном курорте – на черной трассе.

Он не умел искать счастье спокойно и умиротворенно, оставляя время на любование осенними колосьями во время поездки на дачу, а делал это неистово, постоянно скатываясь в тревожность, будто гипотетический древний человек, за которым почему-то постоянно гонится тигр, приостанавливая активность только на ночь. Этот долговременный стресс подтачивал Троицкого, как, собственно, подтачивает он миллионы людей в постиндустриальном мире с огромным количеством ежедневно потребляемой и обрабатываемой информации, с огромной скоростью жизни и нездоровой конкуренцией.

Информационное расстройство, информационное несварение, информационное ожирение, информационная перегрузка, информационный диабет… Мозг становится нечувствительным к качественной информации, порой вообще не разделяя, где стоящее, а где нет… Троицкий даже помнил, что стрессоры, по Сапольски, выбивали его из гомеостатического равновесия, что помогало ему, как человеку конструктивному, хотя бы частично с этим бороться, отслеживая особо тяжелые моменты.

И все же он любил отпущенное ему время, несмотря ни на что. А счастье… Иногда он даже не был уверен, что это такое, и нужно ли его искать. И уж если нужно, то скорее наслаждаясь процессом поиска, а не ожидая вечного блаженства от конечного результата. В конце концов, у каждого свое счастье. Почему он должен свой его вариант перед кем-то оправдывать?

Троицкий никогда ничего не бросал. Все, что начинал, заканчивал. И не просто все, что начинал, а даже все, что хотел начать, потому что между идеей об осуществлении какого-то проекта и началом действий по этому осуществлению у него проходило минимальное время. Он называл себя активатором и эту черту любил, хотя она иногда сводила с ума его самого и его близких.