Глава 1

Я лежу на теплом парапете набережной, тень от платана прикрывает меня от нещадно палящего полуденного солнца, бриз шевелит листья, тени от них скользят по лицу, ломаясь и перекрещиваясь, отчего рябит в глазах и почему-то щекочет в носу. Босая пятка попала на солнечное пятно, и нагретый камень приятно жжет ее. Слева неустанно шумит море, перебирая волной прибрежную гальку, справа привычными суетливыми звуками – город. Невыносимо аппетитный запах чебуреков, что продаются в двух шагах отсюда в открытом павильоне, дразнит и манит, но мне лень вставать и двигаться.

– Дэвушка, вам не скучно лэжать здесь одной? – слышу я и, открыв глаза, вижу склонившегося надо мной жгучего брюнета, сияющего лучезарной улыбкой доки-соблазнителя.

Черт побери, я же забралась в этот укромный уголок, чтобы насладиться ленивым ничегонеделанием и ни-о-чем-недуманием.

– Не скучно и, более того, я жду Гиви, – бросаю я, напрягаясь под его изучающим взглядом и изо всех сил стараясь не показать своего смущения и раздражения.

Упоминание о неведомом не только ему, но и мне Гиви сбивает пыл навязчивого развлекателя, и он, повздыхав на тему, что достоинства Гиви вполне могут уступать его собственным достоинствам, удаляется. Покой и блаженство, тем не менее, нарушены. Спрыгиваю с парапета, надеваю шлепанцы-вьетнамки, набрасываю на плечо потрепанную полотняную сумку и, поразмышляв, куда можно податься в жаркий приморский полдень, вспоминаю, что в кинотеатре идет последний фильм известного режиссера, а в зале всегда прохладно, и иду к белому, облупленному солнцем и ветрами зданию маленького кинотеатра, пристроившемуся на набережной, рядом с наполненной вечной суетой столовой самообслуживания…

 
Купалось солнце в жарком зное,
И блюзом бриз морской шептал
Нас было двое, только двое
Прибой нам что-то напевал…
 

* * *

Строки наплыли, завертелись в голове… С грохотом распахивается дверь, резко возвращая меня из далекого южного полдня в душный зал банка, где я стою, обливаясь потом и ожидая своей очереди в кассу, чтобы снять деньги, поскольку банкоматы и терминалы дружно отказались общаться со мной, почему-то невзлюбив мою карту.

– Всем на пол и лежать!!!

Оглядываюсь и снова выпадаю из реальности: двое в натянутых на лица черных шапках с прорезями для глаз направляют в нашу сторону пистолеты.

Крупный мужчина, стоящий передо мной в очереди, начинает опускаться на пол, ухватив меня за руку и увлекая за собой.

– Второй раз… уже второй раз попадаю, – хрипло шепчет он.

Падаю на пол рядом с ним, мимо носа грохочут тяжелые ботинки, смачный мат повис в душном воздухе. «С днем рождения, дорогая…», – проносится в голове очень уместная мысль.

 
Обошлось, обошлось, а дрожала струна:
Вот чуть-чуть и порвется, но случай решил,
Что еще не пора, что напрасно спешил,
Все, что будет, то будет…
 

Это нервное. Под впечатлением пережитого там, в зале. Все обошлось. Кто-то успел вызвать наряд милиции, и чудесным образом все обошлось. Иду домой, не иду, а тащусь, в голове тупо крутятся недодуманные строки про струну, а перед глазами прочно, словно пристроенная на мольберте, маячит картина: мимо проводят грабителя, молодого светловолосого парня, он почему-то оборачивается и в упор смотрит на меня, и я леденею от чуть запоздалого или будущего ужаса.

«С днем рождения, дорогая», – твержу я, подходя к дверям подъезда и вспоминая, что так и не купила ни продуктов, ни вина, потому что так и не сняла деньги, а подруги все равно придут поздравлять, хотя, в народе говорят, что эту дату не стоит отмечать, есть в ней что-то не то роковое, не то несовершенное. И сегодня я убедилась в этом.

* * *

Почти удобно, насколько это возможно, если имеешь дело со старым деревянным креслом с крутящимся вокруг оси сиденьем, устраиваюсь в прохладе маленького полупустого кинозала. Медленно гаснет свет, за спиной заводит свое мерное гудение аппарат, выпуская из бойниц на задней стене поток сплавленных в луче света эмоций. Белый экран оживает цветом и звуком, увлекая в интригу давней по времени, но близкой по сути истории предательства и конформизма. Хотя, о том, что это была история предательства и конформизма, я подумала немного позже, а в тот день просто лениво смотрела фильм, следя за перипетиями сюжета, возмущаясь поступками героя и время от времени смакуя мысль о вечернем купании или позднем ужине во дворе дома, где я квартировала, в беседке, увитой виноградом, среди южной ночи, когда лампа, под старым выцветшим абажуром, очерчивая световой круг, в который рвутся ночные бабочки, крадет у ночи ее черное совершенство. Впрочем, разве я могу помнить такие подробности, да и насколько они важны сейчас?

* * *

«Совсем не важны… – останавливаюсь, тупо глядя на закодированную железную дверь подъезда. – И чем же ты собираешься угощать гостей, если таковые появятся?»

А появятся они точно, поскольку подруга Марья уже звонила с утра, выразила соболезнования по поводу круглой даты и предупредила, что отвертеться мне не удастся, – явятся всей компанией. Звоню Николе, но у того, как обычно, отключен телефон. Давлю в себе желание нажать на кнопки кода, подняться домой и там, плюхнувшись на диван, забыться на часок-другой желанным до боли в висках сном. Разворачиваюсь и спускаюсь по ступенькам. Может быть, мою карту все-таки захочет какой-нибудь ближайший банкомат? Самое печальное, что меня с трудом несут ноги, ослабевшие после лежания на полу в зале банка, лицезрения дула пистолета и беседы с вертлявым сыщиком, который буравил меня глазами, словно подозревая в сговоре с грабителями.

С серых, как грязная вата, небес сыплется нечто мокро-мелкое, противно пропитывающее одежду, легкие и мысли, Сейчас очень бы не помешала помощь специалиста-психолога, о которой так часто говорят в репортажах, касающихся разных катаклизмов. Только вот чем этот спец мог бы помочь?

 
…Все, что будет, то будет, до ноты, до дна
То ли спеть, то ль испить предстоит, а пока,
Не сломалось перо, и осталось чернил
Чтобы песню продолжить, хватило бы сил,
Пусть бы криво, но дальше тянулась строка…
 

Удивительно, но банкомат в супермаркете с удовольствием слопал мою карту и выдал требуемую сумму. И стоило влипать в ту историю? Словно бес нашептал мне зайти сегодня в тот банк. Громыхаю тележкой вдоль винной витрины, теряясь среди марок, сухостей и оттенков. Бутылки тянутся длинной чередой, поблескивая стеклянными боками, рисуясь разнообразием этикеток, переливаясь загадочным содержимым. «Молоко любимой женщины», «Черный рыцарь»… немыслимо…

«Красное сухое… «Д’ Арго»… Испания», – читаю на серой этикетке, взяв с полки простоватого вида бутылку, наполненную густо-бордовой жидкостью. В спину упирается тележка, в которую, судя по грохоту и звону, врезалась чья-то другая.

«Извините…», – слышу мужской голос и раздраженно оборачиваюсь, готовая возмутиться его слоновьей неуклюжести, но слова застревают где-то на полпути от мысли к реализации: передо мной стоит светловолосый мужчина… тот самый грабитель из банка. «Извините», – повторяет он и откатывает в сторону свою тележку, пытаясь поправить мою, а я панически дергаюсь, бутылка выскальзывает из рук, звонко стукается об пол, рассыпается на осколки, расплескивая во все стороны содержимое, которое растекается кровавой лужей по блестящим светло-зеленым плиткам.

* * *

Позади слышится чье-то движение, грохот захлопнувшегося кресла, тихое чертыхание, затем шепот, который, кажется, обращен ко мне:

– Девушка, скажите, я очень опоздал?

На всякий случай верчу головой, чтобы убедиться нет ли поблизости какой-либо другой девушки, оборачиваюсь и задаю тактический вопрос:

– Вы ко мне обращаетесь?

– К вам, – отвечает он. – А к кому же еще…? – и разводит руками, демонстрируя пустоту кресел вокруг.

– Опоздали вы всего лишь… минут на тридцать, – бросаю я.

– Ого… и о чем там шла речь?

– Если вы думаете, что я прямо сейчас начну пересказывать вам содержание фильма, вы глубоко заблуждаетесь, – обрубаю я наглеца.

– А, понял, извините, – он замолкает, и я слышу, как он откидывается на сиденье, которое трещит под его тяжестью.

* * *

Словно завороженная смотрю на растекающуюся по полу лужу. «Что случилось? Бутылку разбили… Девушка, вы не порезались? Пьяная, что ли?» – слышу голоса собравшихся вокруг зрителей. Оторвав взгляд от картины последствий моего испуга и неуклюжести, вижу нависшее надо мной лицо банковского грабителя. Он смотрит сочувственно и спрашивает, как ни в чем не бывало:

– Как это вам удалось? Я вас напугал?

Надо же… нет, не напугал, а перепугал до смерти, честно говоря. Сначала уставился там, в банке, обещая скорую и страшную расправу, и вдруг появился здесь, словно ужас, летящий во мраке ночи, непонятным образом скрывшись от правосудия. Пока собираюсь с мыслями и словами, дружной командой являются охранник, продавщица и девушка в униформе, вооруженная красным ведром, совком и лохматой шваброй, напоминающей голову Медузы-Горгоны.

– Это вы разбили бутылку? – вопрошает продавщица, обращаясь ко мне.

– Я заплачу, – стараюсь предугадать события, чтобы сократить время и интенсивность возможных пререканий, на которые у меня нет сил.

Продавщица смотрит на меня, вздыхает и начинает уже сочувственным тоном объяснять, что даже если я сделала это случайно (словно я могла сделать это нарочно), придется заплатить, потому что таковы правила, которые не она придумала (словно я пытаюсь ей возражать).

– Я заплачу за эту вашу бутылку, – вдруг заявляет светловолосый грабитель.

Вздрагиваю и реагирую резким оборонительным выпадом.

– Нет, ни в коем случае! С какой стати вы будете за меня платить?

Что ему от меня надо? Боится, что я узнала его и сдам ментам? А что мне делать в этой ситуации? Исполнить свой гражданский долг или выказать человеческое участие? И ведет он себя странно: слишком уверенно для человека в бегах. Зачем ему так светиться? Зачем предлагать заплатить за бутылку, когда проще сей же час затеряться в толпе? Может быть, он решил избавиться от меня, как от свидетеля? Сейчас расплатится, потом пойдет следом и зарежет где-нибудь в тихой подворотне.