Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена каким-либо способом без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Слоботчиков О.Н., Наматов M., Наматов Н.А, 2023

© АНО ВО «УМЦ», 2023

Введение

Историки традиционно относят начало Средневековья к падению Западной Римской империи (476 г.): эту теорию поддержал Эдвард Гиббон в XVIII веке. Согласно Анри Пиренну, существует тесная связь между распространением ислама – арабским завоеванием – и формированием западного Средневековья. В 1922 году он написал статью на тему «Магомет и Карл Великий» в «Revue belge de philologie et d’histoire», которая имела определенное влияние. Статья завершается такими словами: «Без ислама Франкская империя, вероятно, никогда бы не существовала, а Карл Великий без Мухаммеда был бы немыслим». С тех пор он публиковал статьи, проводил симпозиумы и конференции в поддержку своей диссертации, но лишь с опозданием написал, незадолго до своей смерти в 1935 году, свою книгу, обобщающую все его исследования и носившую название его первой статьи.

Книга будет опубликована посмертно, в 1937 году. В этом тезисе о происхождении Пиренн развивает две основные идеи: он возражает против общей теории о том, что Средневековье началось не с падением Римской империи, поскольку варвары, победившие ее, не разрушили ее, а, наоборот, романизировались и использовали ее экономически и культурно для извлечения из нее выгоды. По этой причине они сохранили Средиземное море как Mare nostrum римлян, чтобы продолжать торговлю и обмен, как это делала империя; таким образом, народы продолжали привозить свои товары с континента и перемещать их через Средиземное море, сохраняя центрa торговли в Риме, пока арабы не вторглись в часть Европы в VII веке.

Мусульманское завоевание в Северной Африке, на Западе (Испания, Корсика, Сардиния и юг Италии) и на Востоке нарушило средиземноморское единство, отделило Восток от Запада. Западное Средиземноморье перестало быть местом обмена между Европой, Африкой и Востоком, а стало мусульманским озером. Запад тогда вынужден был жить в вакууме, политическая власть возвращается на север Западной Европы, разовьется Франкское государство, и родится чисто земельное хозяйство.

Эта дата предлагается для истинного начала Cредневековья. Эти захватчики, имевшие более развитую цивилизацию, чем европейская, имели в качестве стратегии закрыть Средиземноморье для европейского судоходства, превратить морскую Европу в континентальную, значительно уменьшив ее богатство и благоприятствуя появлению вотчин на континенте, что углубило противостояние между мусульманами и христианами и привело к борьбе, в которой каждая сторона перегруппировалась и защищала свою религиозную идентичность в отсутствие другой формы национального единства.

Фазы преобладания той или иной партии на протяжении всего Средневековья можно определить в первый период господства мусульман, затем христианскую реакцию, известную как крестовые походы, и, наконец, мусульманское контрнаступление, осуществленное на этот раз Османской империей на восточном берегу Средиземного моря, пока он не был захвачен Европой в Первой мировой войне.

Было продолжение средиземноморской цивилизации после германских вторжений; так называемые «варварские» народы романизировались до тех пор, пока Средиземноморье могло играть свою роль политико-экономического и культурного единства. Таким образом, Римская империя, основанная на структуре городов, чья торговля была сосредоточена в Средиземноморье, мало пострадала от вторжений варваров в V веке. Римская культура может сохраниться на берегах Средиземного моря, влияние Константинополя перейдет от Рима.

Тезис Пиренна не вполне убедил историков его времени и последующих поколений. Невозможность сохранения эффективности античной модели на самом деле не могла быть объяснена исключительно недостаточной эксплуатацией ресурсов, поступающих с периферии империи, надо не забывать при этом, что экономический и ценностный кризис империи не затронул ее «восточную» составляющую, которому суждено превратиться в процветающую и могущественную Византийскую империю.

Также было совершенно спорным, что сильное исламское присутствие в Средиземноморье препятствовало выгодным обменам между северными районами этого бассейна и южными. В самом деле, если бы самый западный квадрант Средиземноморья фактически находился под полным контролем морских держав Северной Африки и исламской Испании, центральный квадрант находился в более сбалансированной ситуации (о чем свидетельствует присутствие мусульманских пиратов, которые могли действовать именно потому, что христианское коммерческое судоходство никогда полностью не терпело неудач).

Наконец, в самом восточном квадранте византийская талассократическая и экономическая мощь все еще могла быть полностью выражена. Кроме того, мусульманские купцы продолжали торговать с европейскими государствами либо напрямую, либо через христианских или еврейских посредников. Противостояние ислама и христианства часто носило неагрессивный и невоенный характер, купцы Гранады продавали и покупали товары в Праге, а итальянские города-мореплаватели (с IX века Амальфи, а затем постепенно и другие) продавали и покупали ткани и пряности в Египте, Алжире, Сирии, Ливане.

Однако можно признать, что, даже если не принимать полностью эту теорию, некоторые ее аспекты были хорошо обоснованы и что Пиренн имел несомненную заслугу в том, что предложил схему периодизации истории, альтернативную той, которая использовалась до сих пор. После смерти пророка Мухаммада ислам начал стремительную и неудержимую экспансию, которая привела его к завоеванию и господству в различных регионах, где мусульмане оказались в сложной ситуации: они обладали политической властью, но оказались в ситуации религиозного меньшинства. Конечно, в те первые века в таких регионах, как Сирия или Египет, христианских верований было больше, чем последователей новой религии.

Завоеватели разработали ряд правовых, политических и социальных механизмов, чтобы справиться с этим демографическим недостатком. Идеология господства также противопоставлялась другим «религиям Книги», христианству и иудаизму, более исторически сложившимся в то время. Неудивительно, что в Коране ислам уже стоял как наследник обеих религий, как высший. Мухаммад был не чем иным, как «печатью пророков», той, которая завершала список откровений на протяжении всей истории. На Пиренейском полуострове процесс был аналогичным.

Войска Тарика и Мусы захватили территорию с христианским населением и установили на ней исламское правление, разработав стратегии, очень похожие на те, что предлагались на Востоке. В этом контексте мусульмане должны были разработать идеологический дискурс, концепцию по отношению к христианам, которые были одновременно подданными и врагами на севере.

Идеологическая конструкция и восприятие превосходства, которые должны идти рука об руку с правовой и политической конфигурацией последователей Христа, возможно, не отвечали социальной реальности, существовавшей в андалузских городах где межрелигиозные отношения могли быть гораздо более подвижными.

Исследование под названием «Об обращении и изгнании христиан и идеология вокруг христиан в хрониках Альмохадов», имелo своей целью анализ образа и положения христиан по отношению к Империи Альмохадов, которые появились в самих хрониках и, согласно самим хроникам, выкованным в «унитарной» среде.

Поэтому предполагалось изучить, как фигура Ordinis Sanctae Trinitatis et Captivorum была нарисована в избранных источниках и с какой целью. Выводы подчеркнули, что христиане составляли легитимный элемент самого унитарного халифата, поскольку они были врагами, которых нужно было уничтожить и против которых вести священную войну. Они также оправдывали борьбу с андалузскими повстанцами, поскольку выступали союзниками христиан. Вдобавок христиане были показаны как враги не только за пределами границ Альмохадов, но и внутри них, что привело к директиве, по крайней мере теоретической, об обращении или изгнании.

Таким образом, вокруг этих трех осей был разработан идеологический дискурс Альмохадов относительно христиан, и именно так он был представлен в изученных хрониках. Таким образом, следуя этой линии, проект, который начинается здесь, направлен на изучение дискурсивных и идеологических разработок, которые андалузский ислам спровоцировал вокруг христиан, в соответствии с тем, что обычно называется «классическим исламом», в случае Пиренейского полуострова от завоевания до падения Альмохадов в Аль-Андалусе (711–1228).

То есть какое представление о христианах имели андалузские мусульмане и как оно отражено в источниках, в данном случае не только в хрониках, на каких элементах они построили концепцию инаковости вокруг христиан, как они развивали свою собственную идентичность перед другими и какое место занимают христиане, как еще один элемент дискурса самого андалузского ислама.

Точно так же будет уместно проанализировать, как эта идеологическая конструкция развивается и меняется в зависимости от политико-социального контекста, в котором она развивается. Ситуация и отношения с христианскими королевствами севера, а также с режимами, господствующими в Аль-Андалусе, могут дать нам ключ к разгадке этих дискурсивных вариаций^[1].

Это исследование призвано стать предыдущим этапом, начальной фазой того направления расследования, которое изложено в параграфах непосредственно выше. Для этого предполагается представить «современное состояние» исследований, проведенных на христианах Аль-Андалуса и их взаимоотношениях с мусульманами с различных точек зрения: терминологической и концептуальной; правовое, социальное, политическое, религиозное и культурное положение христиан; его исламизация и арабизация; явления радикализации, обнаруживаемые в процессе; и вопросы, касающиеся идеологии и исламской точки зрения последователей Христа.

Bажно знать с критической точки зрения, что было сказано и изучено, и что еще предстоит проанализировать о христианах под исламским правлением в Aль-Андалусе и Oсманской империи, прежде чем приступить к расследованию. На протяжении этой монографии мы избегали использования термина «мосарабский» из-за его сложности и все еще нерешенных историографических дебатов, которые он спровоцировал. Именно с этого и начинается эта работа.

Таким образом, генезис направления исследований 1–4 разделoв будет посвящен наследию Рима на западе: романо-германские королевства, завоеваниe арабов в 711 году Пиренейского полуострова и Византийской империи перед падением под ударами сельджуков.

5–10 разделы будут сосредоточены на кульминации и переменax в Византии и исламе, о единствe Средиземноморья и границе между исламским миром и христианами, на статусе и реальности христиан Аль-Андалуса, то есть их правовом и социальном положении.

В 11–13 разделе будут рассмотрены вопросы, связанные с битвой при Манзикерте (25–26 августа 1071 года), где византийцы потерпели поражение от сельджуков, и это положило начало вторжению тюрков в Малую Азию и в Средиземноморье с динамикой османизации и исламизации народов.

В свою очередь, 14–23 разделы будут посвящены греко-турецкому синтезу и окончанию исламского правления на Пиренейском полуострове. В заключении будут проанализированы исследования, в которых должным образом рассматривалась идеологическая конструкция, которую андалузский и османский ислам проецирует на христиан, находящихся под его властью, и определены концепции Пиреннa и Лемерля.

Аналогичным образом, после проведения этого историографического обзора в качестве заключения будет упомянута серия исследовательских перспектив, которые могут служить в качестве матрицы для будущих исследований, которые будут разработаны в рамках проекта. С той же целью будет также включена описательная взаимосвязь основных источников, которые у нас есть благодаря испанским коллегам, для развития этого направления исследований, а также библиографический список, который послужил основой.

Историографические проблемы, связаны с термином «мосарабский»^[2]. Термин «мосарабский» постоянно использовался многочисленными специалистами для обозначения христиан, живших в Аль-Андалусе. Однако в конце XIX века Франсиско Хавьер Симонет, который также использовал это слово в этом смысле, уже подчеркнул его сложность в своей впечатляющей работе^[3].

Он указал, что, несмотря на арабское происхождение этого термина, он не был найден ни в одном латино-мусульманском источнике. Этимологически, утверждает ученый-арабист, он происходит от пассивной формы глагола «ариба» или «ароба» и затем может быть переведен как «арабизованный».

Вывод, который делает Симонет, состоит в том, что этот термин произошел из исламского Толедо, увековечивая себя среди самих «моcарабов», о чем свидетельствуют их тексты, написанные на арабском языке.

Поэтому для выдающегося автора термин «мосарабский» имел исламское происхождение и использовался для обозначения христиан, живших в Аль-Андалусе.

Симонет представлял это христианское население в строго идеологических терминах, в рамках национально-католического видения. Они были хранителями католической веры, а также истинного национального духа. Гомес Морено в своей классической работе «Мосарабское искусство»^[4] также выбрал использование этого термина для христиан, живших под властью Андалузии, а также для тех, кто эмигрировал на север.

В этой же классической интерпретации находится работа Ринкона Альвареса^[5], который даже ссылается на них выражением «испанский мосарабский». Столкнувшись с арабским происхождением термина, Симонет уже отбросил в своей работе латинскую этимологию слова «mixti arabes» с явно уничижительным характером, предложенную Хименесом де Рада в его «De rebus»^[6].

Педро Чалмета, однако, вернулся, чтобы подтвердить это этимологическое происхождение, противопоставление арабскому языку, общепринятому большинством исследователей^[7]. Другая традиционная точка зрения, хотя и критическая по отношению к Симонету, – это точка зрения таких авторов, как Менендес Пидаль^[8] или Исидро де Лас Кагигас^[9]. Pелигиозный аспект, центральный в видении Симонета, сосредоточенный исключительно на предполагаемом национальном характере мосарабского феномена. Другие классики и выдающиеся историки, такие как Гонсалес Паленсия^[10], сосредоточили свое видение «мосарабского языка» на генезисе уникального культурного сообщества, связанного с его контактами с арабской цивилизацией и его культурной исламизацией.

Америко Кастро также приписывает «особый» характер мосарабам из-за воздействия на них арабизации и их архаичного римского и готического наследия^[11]. И, возвращаясь в прошлое, но с той же точки зрения, Томас Глик^[12] ввел концепцию аккультурации, чтобы приписать моcарабам роль носителей исламских культурных элементов. Урвой^[13] представил различные значения этого термина в отношении трех типов сообществ: христиан Aль-Андалуса, членов этой общины, эмигрировавших на север, и «мосарабской» общины Толедо после кастильского завоевания.

Его классификация была предложена применительно к языку, литургии и искусству. По его мнению, это были бы сами моcарабы, которые оправдали бы свою арабскую принадлежность против доктрины «чистых арабов», отождествления арабов с исламом. Следовательно, в отличие от этимологической интерпретации Симонета, в которой термин «моcарабский» произошел от пассивного слово «муста’араб», для Урвоя он произошел от активного слово «муста’ариба».

Фонтен^[14] и Милле-Жерар^[15] высказывались в том же духе, и, со своей стороны, Ханна Кассис^[16] предложила использовать оба варианта, которые отражали бы реальность процесса арабизации: термин «муста’ариба» для тех, кто сознательно стремится к арабизации, термин «муста’араб» для тех, кто был невольно арабизирован.

Хагерти^[17] и Кантарино^[18] подошли к этому термину с точки зрения своих собственных различий в христианском сообществе Аль-Андалус.

Хагерти использует термин мосарабский на протяжении всей своей работы, объясняет, что его использование носит исключительно случайный характер, а также пытается избежать осложнений, хотя он осознает разнообразие, культурную и идеологическую неоднородность внутри этого сообщества. Он считает, что было бы предпочтительнее использовать термин «а́cham», понимаемый как «тот, кто плохо говорит по-арабски», поскольку эти христиане, по его мнению, скорее принудительно «арабизированы», то есть они были в процессе «моcарабизации».

Кантарино, со своей стороны, интерпретировал, что термин «мосарабский» будет использоваться в уничижительном смысле христианами Аль-Андалуса, выступающими против арабизации, для обозначения пособников исламских властей.

Кабрера Муньос придерживается того же мнения^[19], также утверждает, что позже кастильские завоеватели использовали этот термин для обозначения христиан, которые находились под властью Андалузии.

Моленат опроверг уничижительную гипотезу, указав на безусловно уважительное содержание этого термина в таких документах, как хартия 1101 г., подаренная королем Альфонсо VI^[20].

Колберт^[21] и Хичкок^[22] также подчеркнули непоследовательность в названии всего христианского сообщества Aль-Андалуса «мосарабским», часть его сопротивлялась арабизации. Точно так же Хичкок^[23] разработал интересную и новаторскую интерпретацию, в которой он определил подлинный «муста’ариба» как любое сообщество, характеризующееся его арабизацией, независимо от его религии.

По его мнению, источники не позволяют говорить о радикальной разнице между коренными новообращенными в ислам и коренными христианами. До прихода Альморавидов они четко разделяли арабское меньшинство и неарабское большинство. Следовательно, как мы уже сказали, хотя в Aль-Андалусе нет доказательств того, что использовался термин «муста’ариба», в таком случае он будет обозначать любого араба, христианина или мусульманина.

Это будет соответствовать тому, что определил в отношении этого термина, как объясняет Хичкок, иракский лексикограф X века аль-Азхари: «люди, которые не имеют чисто арабского происхождения, но которые aссимилировались среди арабов и говорят на их языке, и имитируют их внешний вид»^[24].