Кем мы были для Отчизны?

Не ответит нам ни один судья.

Жаль, что меру нашей жизни

Мы поймем, из жизни уходя.

Песня Трофима

По плодам их узнаете их.

Евангелие от Матфея, глава 7, стих 16.

Предисловие

Он отправил бы в Ад всех, всех кто виноват, прежде всего чертовых волфов, если бы это зависело от него…

Этот день начался так же, как и десяток предыдущих. Блекло-синие глаза открылись, немигающий взгляд уперся в холодный, белый потолок.

В автономном модуле на два человека недобрая тишина, которую даже в мыслях он боялся назвать кладбищенской. Время застыло. Тяжелый спертый воздух застревал в груди, жилая комната замкнулась в маленькую коробочку, такую ненужную, такую тесную, что он в ней почти задыхался. А еще густой запах гари, которого априори не могло быть в герметичных помещениях модуля, но он ощущал горькую, словно степная полынь бескрайних степей центральных областей континентов вонь, даже когда перед рассветом забывался в беспокойном сне.

Сквозь толстые бронестекла, защищавшие от смертоносной радиации снаружи, струился полумрак, вычерчивая на полу четко очерченный прямоугольник. Тьма стала гуще, невольно отметил он.

Тьма… закрывшая голубое, ласковое небо серо-черная пелена радиоактивных облаков сажи и пепла … та самая тьма, которая через несколько дней на столетия скроет от света поверхность планеты Дальний Форпост. В этом было нечто инфернальное (адское, дьявольское). Иногда ему казалось, что тьма с ним разговаривает. Рассказывает, как убила бессчетное множество людей. И тогда он плакал, тихо… без слез. Так плачут мужчины, давно позабывшие, что такое слезы.

Человек с усилием сжал губы и посмотрел на светящиеся цифры времени на стене – шесть утра. Пора.

– Спишь? – повернулся бледным лицом к кровати напарника и произнес негромко и хрипло со сна.

– Нет. Доброе утро, – напарник: Георгий Константинович Собенко повернулся к Владимиру. Уже в возрасте, он выглядел не то, чтобы мрачным, а подавленным и угнетенным. Глаза прятались под полуопущенными веками, он смотрел мимо Владимира, словно видел где-то в углу комнаты нечто ужасное.

– Да… доброе, – бесстрастно согласился Владимир и приказал компьютеру, – Комп, включи свет.

Потолок вспыхнул, осветив спартанскую обстановку. На миг зажмурился. Напротив тускло отблескивал встроенный в стену экран телевизора, дальше дверь в комнату удобств и рабочую, а из нее в крохотную кухню-столовую. Еще дальше вторая кровать. «Замороженный» взгляд напарника не отрывался от окна, от картины апокалипсиса снаружи.

Они привели себя в порядок и зашли на кухню-столовую, достали плитки белково-жирового концентрата из СПВКФ (стандартный паек воздушно-космических сил), именуемых в обиходе сухарями. Обезвоженные и спрессованные до каменной твердости, по ощущениям как халва, только не сладкая. Жесткие плитки размочили в воде и посыпали специями, придавая хоть какое-то подобие вкуса. Наскоро перекусили, избегая встретиться взглядами. Кофе сварили в микроволновке. Ели молча – разборка завалов и труппы. Труппы, труппы не способствовали общению. Первые пять дней они работали в столице планеты, городе Новоархангельске, в развалинах жилого комплекса. И какова же была их радость, когда они обнаружили в заваленном убежище почти сотню живых! Измученных, с радиационным поражением, но живых! Это стало подлинным праздником! Враг напал внезапно и слишком мало оказалось тех, кто укрылся и, после орбитальной бомбардировки, в живых осталось чуть больше процента населения. А планета еще сотни лет будет непригодна для жизни.

Следующим объектом дали неперспективное место в рабочем поселке в ста километрах севернее. Прошло слишком много времени, чтобы надеяться отыскать живых. Но каждый имеет право на погребение по-человечески, и они день за днем раскапывали завалы, изредка находя фрагменты человеческих тел.

Еще через полчаса люди перешли в рабочую комнату и опустились в кресла, здесь запах гари, к которому примешивался сладковатый – мертвечины, буквально шибал в нос. В бронестекло все так же лился полумрак. На голову напарника лег шлем виртуального управления, отрезая от угрюмой действительности. Владимир немного помедлил и последовал примеру. Его, очищенного до чистого сознания, стремительно увлекло в воронку из идеально-черного ничто, через миг он достиг дна, брызнул тусклый свет.

Огляделся. Мгла. Мертвая, темно-серая равнина до горизонта; еще не покрытые снегом остатки стен; покрытые корочкой льда холмы камней от развалившихся зданий, торчали из грязного снега и казались угольно-черными. В десятке метров дальше из снега вырастал обугленный ствол дерева, без веток, дальше все терялось в серой мгле. И у мглы был страшный голос. Ветер волком выл похоронный марш, по снегу неслась сухая, серая поземка. Все казалось бессмысленным и пустым. Пустым, пустым, пустым. От мглы не спасешься, миг и она тебя уже одолела. Одолела воспоминаниями о той, прежней жизни, когда Дальний Форпост был теплым и пригодным к жизни. Когда здесь радовались жизни миллионы.

И мгла растила в нем крик, неслыханный крик потерявшего Все. И этот так и не выпущенный наружу крик, рвал душу промоинами сожалений, страха и потерь.

Он поднял глаза и холодный злой блеск засветился в них. Низко нависая над равниной, клубились серо-черные тучи, сквозь них едва пробивалось тусклое пятно – солнце. Падали крупные, грязно-серый хлопья снега, пропитанный гарью и смрадом пожарищ.

Все это создавало картину предрассветного кошмара, до такой степени инфернальную, что окружающее казалось одним из кругов ада, окружающего вмороженного в лед Люцифера и, описанных в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Того самого кошмара, от которого просыпаешься, закрывая обеими ладонями рот, давясь задушенным криком и долго потом судорожно глотая живительный и сладкий воздух.

Девятка роботов робототехнического комплекса номер 2 (три тяжелых тридцатитонных разградителя, гусеничных с бульдозером впереди и, двумя манипуляторами и шесть легких, отдаленно напоминающих двухметрового металлического человека) застыла, повернув камеры к командно-поисковому аватару (дистанционно управляемый человеком робот), которым командовал Владимир.

– Ждать! – приказал мысленно и вновь, для очистки совести просканировал пластикобетонный завал на месте поселка. Ни единого живого существа, массой больше килограмма. Сладковатый запах мертвечины не мог перебить даже всепроникающий запах гари. Только под землей прятались от прогремевшего над землей огненного апокалипсиса и незапланированной зимы мелкие зверушки.

– Вариант два, разборка завалов тяжелыми разградителями, при обнаружении органики остановить работу и доложить!

Примерно два часа он координировал деятельность слабых ИИ (искусственных интеллектов), управлявших роботами, когда один из них доложил, что обнаружена органика, массой около шестидесяти килограммов. Роботы застыли.

Тяжело шагая, аватар приблизился. В яме, между двух пластикобетонных блоков лежало сломанное, словно великан небрежно отбросил со своего пути надоевшую игрушку, человеческое тело, одежда покрыта темными пятнами замерзшей крови. Совсем юная женщина, едва больше двадцати. Она лежала на спине, левая рука плотно прижата к груди, а в культе раздавленной упавшими плитами правой белели осколки кости, кровенели оледеневшие остатки мышц.

Аватар, склонив голову к плечу, долго смотрел на красивое и после смерти лицо, девушка, несмотря на ужасную смерть, была красива. Лицо гладкое, глаза – словно два синих озера, курносый славянский носик. Широко открытый рот еще таил немые отзвуки последнего, мучительного крика, в уголке тронутых синевой губ тускло блестел багровый комок заледеневшей слюны. Красивое лицо погибшей женщины на фоне обломков было настолько неестественно, настолько кричаще чуждо… что сердце на миг пропустило такт, чтобы потом забиться с новой силой. Это была далеко не первая погибшая, которую он нашел в поселке, но сейчас он особенно остро почувствовал собственную вину. Девушка мертва, а он молодой и сильный мужчина жив и здоров. Это неправильно. Это против естества, против жизни. Погибать должны сильные мужчины, а женщины должны жить и растить детей.

Владимир закрыл глаза. Из-под ресниц, скрытых шлемом, медленно выползла слеза и скатилась по щеке.

Поднял на руки-манипуляторы неожиданно легкое тело. Оно обвисло, словно тряпочное, словно перебиты все косточки, сколько их не есть в человеческом теле. Палец–манипулятор прикоснулся к щеке, срезая микроскопический срез кожи для генетического анализа.

– Мария Федоровна Ковальская, – побежала перед глазами, с сумасшедшинкой, строка, – двадцать три года, замужем, ребенок двух лет, Артем.

Значит где-то рядом лежит тело сына и, возможно, мужа. По сердцу резанула боль воспоминаний о собственной невесте и так и не родившемся сыне.

Он скинул шлем и оказался в рабочей комнате модуля. По правую руку сидел напарник, лицо его скрывал шлем виртуального управления.

Мертвенный запах гари. Проклятый запах. Его, наверное, он будет ощущать всю оставшуюся жизнь.

Стиснул кулаки так, что еще чуть-чуть и ногти прорвут туго натянутую кожу ладоней и, кажется, застонал. Такая вспышка ярости совершенно не соответствовала его характеру и в следующую секунду он испугался что действительно совершит нечто непоправимое.

Он отомстит. Отомстит!!! Облизал пересохшие губы, стирая рукой влагу с щеки.

И одновременно ощутил, как в душе разливается непривычное, давно не посещавшее спокойствие. Голова стала чистая и ясная, а злоба – спокойной, деловой. Владимир Тимофеевич Устинов, тридцати двух лет, круглый сирота, готов драться не на жизнь, а на смерть с теми, кто отнял у него все. Но пока дело. Скорбное, тяжелое как смертный грех, но абсолютно необходимое не мертвым – живым.

Шлем вновь лег на голову, мгновения полета в Нигде и, он снова на замерзающей, радиоактивной равнине Дальнего Форпоста – своей погибшей Родины. Аватар, с женским телом в руках, тяжелыми шагами направился к братской могиле на окраине бывшего поселка…