Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах…

Пролог

В октябре прошлого года, когда внезапно, как непогода, грянул всеобщий кризис, рекламный дизайнер Мария Ложкина ушла на вольные хлеба.

Или ее «ушли»…

Но суть не в этом.

Остаток осени и зиму хлеба эти колосились жидко. К весне дали тучные всходы, и вольный стрелок-хлебопашец Маша Ложкина первым же попаданием по центру жирной мишени отстрелила себе кусочек счастья в виде исполненной мечты – итальянской ванны джакузи.

Проворные молдавские мастера установили – точнее, втиснули – итальянскую мечту в рамки бетонного короба (ванной) типовой российской многоэтажки, и теперь Мария Ложкина могла себе позволить блажь: всяческие банные вольности в разгар рабочего дня.

Слов нет, приятно запрыгнуть в мельтешащую пузырьками воду, расправить плечи, расслабить спину, сведенную долгим сидением за компьютерным столом, и подумать о том, что нет над тобой начальства. Что запрыгиваешь ты в эту воду, когда душа изволит, а не после ежевечерней пробежки по маршруту офис – метро – магазин – аптека – прачечная – дом – плита, что работа твоя выполнена в срок, заказ отправлен клиенту по электронному адресу и даже принят, а ты, невзирая на разгар рабочего дня, можешь наградить себя купанием в резервуаре, полном резвых пузырьков.

Красота!

В принятии водных процедур в неположенное рабочим уставом время Мария Ложкина находила некое изощренное, чуточку мстительное удовольствие. Все заняты на производстве, гнут спину, роют землю, пашут, сеют. Ты – вся на воле в пузырьках.

Блаженство. И именно тот случай, когда из полученного вместе с приказом об увольнении лимоном получается приготовить качественный лимонад. Полезный напиток для себя одной, который, не жадничая, можно разделить еще и с близкими.

Блаженство. Истома. Щекотка пузырьков.

По мутному, в испарине зеркалу пробежала еще одна капелька воды, и на тускло-серебристом поле появился бесконечно длинноногий жираф с крохотными, расплющенными на концах рожками, восьмичленными конечностями и невероятным раздвоенным хвостом.

Или это получилась женщина. Сидящая на устремленном под потолок стуле. У стула опасные извивистые ножки, но крохотная головка женщины надменно вздернута – ей совершенно, ничуть не страшно…

Или это из морского тумана вынырнул трезубец бородатого Нептуна…

Или половинка разрубленного осьминога лежит на мутном серебряном блюде…

Подобные живописные фокусы всегда удавались на картинах Марка. Бросишь взгляд вскользь, и на заднем плане, сотканное из дождевых струй, появляется лицо. Странное, не выпуклое, а чужеродно вогнутое, с размытыми пятнами глазниц, растянутыми губами… Посмотришь прямо – исчезает.

Или лес. Стоит чуть-чуть расфокусировать зрение, и на краю опушки возникает фигурка пугливой обнаженной женщины. То нимфа прячется в листве, она сама – листва…

Как у мужа это получалось?

Марк редко позволял подглядывать. Лишь иногда, в момент, когда он работал как сумасшедший, Марья вставала за спиной художника и наблюдала удивительную картину возникновения из непонятных цветовых пятен призрачных существ. Все картины Марка были многослойны, задний план существовал отдельной жизнью и дополнял или, наоборот, искажал для невнимательного зрителя суть, основную идею…

Марк… Ненормальный гений, пропавший муж, самозабвенный лентяй, который променял, зарыл талант в ворохе героиновых «чеков»…

Он называл ее не Марией, а Марьей… В точности как мама и папа… Он целовал ее глаза и нежно гладил руки…

Как обычно случалось в последние два года, мысли о муже мгновенно испортили настроение.

Чертов дуралей!

Шесть последних месяцев Марья старательно развешивала по квартире черные пятна: на стенах вместо каждой из его картин – пятно. Его электробритва, тапочки – пятно. Они не существуют, не цепляют взгляда. Как задний план его картин они – инферно. Любое болезненное воспоминание загорожено большой дырой в пространстве, черные дыры всевластно втягивают в себя напоминающие предметы; дом Марьи превратился в единоличную вселенную, где божество велело – исчезать! Размазаться всему, имеющему память, контуры и плотность, пропасть, исчезнуть в тень под пятна – раствориться!

Эти круглые черные таблетки для беспамятства заполнили всю их квартиру…

Но лишь бы помогали! Забыться. Поскольку от любви Марию отучил сам муж. Осталось избавиться от последствий болезни, от иссушающей душу досады – недоглядела. Прощала слишком многое. «Маленькие слабости» приобретали тяжеловесность пороков, капризы становились буйством, лень, как один из смертных грехов, утягивала в ад…

Вода в джакузи вдруг показалась ледяной, пузырьки назойливыми, Марья привычно протянула руку к крошечной тумбе за полотенцем – облом. Банное полотенце закинуто в стиральную машину на кухне, свежее Мария прихватить забыла.

Потряхивая мокрой головой на манер выкупавшейся собаки, жена художника обернулась махровым халатом и на цыпочках доскакала до бельевого шкафа в спальне. Полотенца лежали на верхней полке стеллажа. Маша вытянулась, выбросила вверх руку и потащила на себя полотенце, пристроившееся на вершине аккуратнейшей стопочки.

Везение, так явно дававшее о себе знать все нынешнее утро – заказчик оказался на месте у своего компьютера, работу одобрил сразу и отправил подтверждение о том, что гонорар будет перечислен на электронный кошелек, – закончилось: шершавое махровое полотенце не захотело мягко соскользнуть на руки хозяйки с нижележащего собрата, потянуло за собой всю стопку, которая рухнула вниз, больно ударив вольного землепашца по голове. Марья выхватила из кипы под ногами первое попавшееся полотенце, намотала его на голову и снова посмотрела вниз – черт, что могло так больно треснуть по макушке?!

Возле ее босых мокрых ступней, почти прикрытый тряпками, лежал огромный черный пистолет. Пугающий и инородный, как бревно среди фарфора, он поглощал не хуже черных дыр тепло и свет, хорошее настроение и здравые мысли. Машины руки автоматически промакивали волосы, ушибленная голова звенела от пустоты, откуда-то из центра живота стал разливаться мертвящий холод…

Присела на корточки, дотронулась – тяжелый. Не игрушка.

«Надо надеть тапочки, – монотонно прозвенела первая здравая мысль. – Босиком простужусь…» Слепо цепляясь босыми ступнями за порожки, она пошла к ванной за оставленными там пушистыми тапочками.

Розовые шлепанцы с аппликациями мышиных мордочек привычно скользнули на ноги. Маша побежала обратно в спальню, пугливо застыла на пороге – пистолет никуда не исчез. Не проявил милосердия, не сделался призраком: внушительный и жуткий, лежал среди вороха ярких полотенец и, чувствовалось даже от двери в комнату, пах порохом и гарью.

Или это пахла ударенная Машина голова. Запах убийственного металла зацепился за волосы, застрял в ноздрях, стал беззастенчиво навязчивым – главенствовал. В воображении или в действительности.

Кошмар. Полностью материализованный в форме пистолета.

Мария подкралась к разноцветному вороху, села на корточки и некоторое время привыкала к жуткому железному присутствию.

Может быть, пистолет оставил Марк? Припрятал в бельевом шкафу, забыл… Что требовать от наркомана, теряющего разум без дозы?..

Марья подняла голову, взглянула на разоренную полку…

Нет. Пистолет точно лежал под стопкой полотенец. А их она недавно перебирала после генеральной стирки: укладывала по степени пригодности-приятности буквально неделю назад…

Или… он лежал где-то дальше? А сейчас просто зацепился за полотенца и выпал…

Но нет, нет и нет! Неделю назад Марья не торопилась, принесла из кухни табурет и привередливо перебрала всю стопку: старые либо жесткие – вниз, пушистые и мягкие – наверх!

Черт! Откуда взялся пистолет?!

Нагнетаемая страхом дрожь добралась от подмерзших ног до зубов, и челюсти заклацали билетным компостером. Капельки воды соскальзывали с плохо просушенных волос, стекали по шее и добирались до лопаток. Холод и страх леденили спину. Как каждая нормальная женщина, Марья боялась убийственных мужских игрушек – могуче рыкающих автомобилей, охотничьих ножей, пистолетов, ружей, крепких папирос и спиртных напитков. Мария любила пушистые полотенца, пузырьки в вине и в ванне, запаху сгоревшего бензина и пороха предпочитала флер духов…

Черт, что здесь происходит?!

Неделю назад – нет, пять дней назад – в соседней квартире убили Стаса Покрышкина… Сволочь, подсадившую Марка на героин…

Соседа убил – Марк?!

Боже… Догадка больно саданула по сердцу, Марья отшатнулась от горки полотенец, от пистолета и осела на пол: Марк продолжает приходить! Тайком. Он пробирается в свой дом как вор, подкладывает под белье оружие…

Зачем?!

И что еще он здесь оставил?!

Наступая коленями на полы халата, путаясь и едва не падая, Марья на четвереньках отползла к кровати. Сжалась в комок и оглядела комнату.

Бывшая комната свекрови. Здесь тоже много «черных пятен» – картины Марка на стенах, фотографии на тумбе и трюмо. Бельевой шкаф и кровать уже – свои. Их Марья поменяла через месяц после смерти Татьяны Игоревны…

Она бы поменяла все, но не решилась.

Марк продолжает приходить?..

Помогая себе подняться, опираясь на кровать трясущимися руками, Мария встала на ноги. Оглядела комнату.

Шкатулка на месте. Крышку вон! Колечко, серьги, две цепочки, ожерелье из речного жемчуга… Что еще могло понадобиться в этой квартире наркоману?!

Техника!

Уже совсем не замечая холода, в разъехавшемся от ползания на карачках халате Марья понеслась в студию. (Так, избавляясь от воспоминаний, она недавно стала называть их общую с Марком комнату-гостиную.) Подбежала к рабочему столу, распахнула дверцу тумбы – фотоаппарат на месте! Слава богу. И даже старенькая «мыльница» лежит тихонько в уголке. И две коробочки с использованными и новыми дисками и флешками.

Компьютер? Ноутбук?

На месте.

Деньги!!

Работая вольным стрелком, Марья часто получала гонорары в конвертах, налом, поскольку практически все бизнесмены в Российском государстве хоть чуть-чуть, но увиливают от налогов. Предпочитают не связываться с крупными агентствами, а договариваются со стрелками вроде Маши – таким не нужно оплачивать инфраструктуру, а только непосредственно работу. (Даже в кризис реклама была необходима многим – особенной популярностью пользовались затейливые плакатики с обещанием нереальных скидок.) Но кризис, как ни крути, все же – был. И доверять деньги на хранение банкам Марья мудро не решалась. Хранила их в «кубышке» или сразу тратила на технику, запас расходных материалов, джакузи, прочую радующую душу чепуху.

Конверт с деньгами был на месте: приклеен скотчем к задней стенке книжного шкафа.

Та-а-ак… Если Марк ничего не взял… то, может быть, как раз наоборот – подкинул еще какую-нибудь гадость?! Ведь пистолет-то он спрятал!

Из книжного шкафа на пол полетели книги. Из тумбы высыпались писчебумажные мелочи, блокноты, папки, скрепки, флешки, диски. Упала и разбилась фотографическая рамка…

С кожаного, цвета беж дивана улетели прочь расшитые подушки-думочки, Марья засунула руку в щель между подлокотником и сиденьем… Пальцы нащупали какой-то мягкий полиэтиленовый пакетик.

Маша выудила находку наружу… Небольшой, семь на десять пакетик с плотной защипкой поверху был заполнен снежно-белым порошком.

Уже понимая, что именно она обнаружила, едва смогла расщепить трясущимися руками плотно спаянные кончики, всунула внутрь палец и, вынув его уже измазанным в белом порошке, потерла десну под верхней губой.

Десна онемела. Маша опустилась на диван и свесила руки между колен, слепо глядя на замусоренный пол.

Марк ей наврал. Последний раз он звонил сюда Восьмого марта, поздравлял с праздником и говорил, что больше не колется – лечится.

Наврал.

Это он пять дней назад убил Покрышкина. Застрелил своего «снабженца», украл у него наркотики, потом подбросил пистолет под полотенца – припрятал. Вместе с дозой про запас… Что странно.

«Или, – Марья кисло усмехнулась, – Покрышкин накопил так много товару, что за один раз Марк все не уволок? Или перестраховался, чтобы «передоза» не получить… Соорудил тайничок в диване, решил вернуться, когда край настанет…»

Сволочь! Сволочь!! Сволочь!! Татьяну Игоревну до инфаркта довел, теперь решил жену со свету сжить?!

Нет уж, дудки! Не выгорит!

В расхристанном, спадающем халате Марья понеслась к туалету. Включила свет, откинула крышку унитаза…

От входной двери болезненно и резко ударил звонок. Рука Марьи дрогнула, и часть белого порошка просыпалась на ободок унитаза…

Суетливо смахивая наркотик туалетным ершиком, Марья озиралась на входную дверь, хорошо видимую через длинный коридор, спешила – второй звонок почти совпал с зашумевшим сливом воды.

Господи, да кого же это черт принес!!

Ругаясь и завязывая поясок халата, Мария подбежала к входной двери, глянула в глазок…

В небольшом тамбуре, огороженном от общей площадки дверью с давно выломанным замком, топтались трое мужчин.

Один из них был в милицейской форме старшего лейтенанта.

Мужчины переговаривались и, кажется, не слышали, как в коридоре за дверью прошлепали ноги в мягких тапочках. Высокий крупный парень в кожаной куртке держал поднятую руку возле кнопочки звонка.

Марья отпрянула от глазка, прижалась спиной к стене и впервые в жизни, на собственном опыте поняла, что ноги могут перестать двигаться у самой здоровой женщины. Тяжело стало даже устоять прямо, опираясь спиной о стену. Короткое прерывистое дыхание не наполняло легкие кислородом, в пустой голове бессвязно плавали мысли…

Пистолет!

Крадучись вдоль стены, озираясь, Мария заскользила к спальне.

Пистолет!!

От двери грянул взрыв звонка.

– Минуточку! Я не одета! – хрипло крикнула Маша, ворвалась в комнату и, подхватив с пола пистолет, выскочила на балкон.

От пистолета надо избавляться. Если бы Мария сама принесла его в милицию, если бы ей дали время подумать…

Но здесь, сейчас, все будет выглядеть ужасно плохо. Марья не раз сталкивалась с покойным Стасом, весь дом слышал их перебранки, угрозы – не оставишь мужа в покое, Покрышкин, куплю на рынке пистолет и пристрелю как собаку! Сотни раз грозила, из года в год, из месяца в месяц…

По балкону гулял сквозняк и солнце, Марья согнулась над ограждением, глянула вниз: на дорожке перед подъездом, возле милицейской машины стоял водитель. Курил, поглядывая по сторонам и никуда не торопился.

Даже если изловчиться и постараться зашвырнуть пистолет подальше в кусты под окнами, шум сбиваемой листвы, шлепок падения железа о землю обязательно привлечет его внимание.

Отпрянув, Мария тихонечко взвыла.

Что делать, что делать, что делать?!

От двери, подгоняя, гремели звонки.

Внизу невозмутимо покуривал шофер.

Подскочив к крайнему раздвижному блоку балконного остекления – какое счастье, что, заказывая новые окна, Татьяна Игоревна предпочла не пластиковые, а раздвижные алюминиевые конструкции! – Марья отодвинула в сторону стекло. Высунула руку далеко вперед, неудобно, до боли согнула ее в локте и зашвырнула пистолет на балкон соседей Покрышкиных. Туда, где пять дней назад нашли застреленного Стаса.

Потом стремительно вернулась в комнату. Посмотрелась в зеркало и намотала на почти высохшую голову первое попавшееся полотенце.

– Иду, иду! Перестаньте звонить!

Проходя мимо туалета, еще раз спустила воду в унитазе и прямо рукой, без всякой былой брезгливости, обтерла ободок унитаза.

Спокойствие наступило так же внезапно, как и недавний приступ паники. Ошпаренные испугом нервы как будто загрубели не хуже полосок переваренного в кипятке кальмара. Лицевые мышцы натянулись на скулах до омертвления, и, когда Маша открыла входную дверь, немые губы едва прошевелились, выталкивая вопрос:

– Чему обязана?

Мужчина в кожаной куртке раскрыл коричневую дерматиновую папку:

– Мария Анатольевна Лютая?

– Она самая, – кивнула Маша, давно, но мысленно вернувшая себе девичью фамилию Ложкина.

– Старший оперуполномоченный Алтуфьев, – представился мужчина и показал удостоверение.

– Чему обязана? – негнущимся чужим голосом повторила Маша. – Старший оперуполномоченный…

– Позволите войти? – начиная движение, протискиваясь в квартиру, спросил Алтуфьев.

– Пожалуйста, – посторонилась Марья.

Этого мужика в кожанке она уже видела пять дней назад, когда в качестве понятой присутствовала в соседней квартире при осмотре места происшествия. Тогда же этот господин спрашивал ее и всех – не видали ли чего, товарищи? Не слышали ли выстрела?

– Бубенцов, – оглянувшись, сказал уполномоченный старлею, – обеспечь понятых.

Молодой симпатичный блондин в форменной тужурке кивнул и ушел из поля зрения. Третий из визитеров достал из кармана корочку:

– Следователь прокуратуры Лапин Анатолий Яковлевич.

Мужика звали так же, как и папу. И это неприятно резануло по уху. Марья отошла в глубь коридора и поморщилась.

– Я веду дело об убийстве вашего соседа Станислава Покрышкина, – продолжал тем временем папин тезка. – Где мы можем поговорить, Мария Анатольевна?

– Проходите в комнату, – монотонно проговорила Маша. Она казалась себе насквозь одеревеневшей дубовой марионеткой, а не человеком, из которого, зацепившись за дуло пистолета, на соседний балкон перелетела бессмертная душа. Упала на какое-то вонючее наркоманское тряпье, скопившееся по углам балкона и, умирая, таяла под лучами майского солнца. – Проходите. Только у меня беспорядок.

– Что-то искали, Мария Анатольевна? – испытующе прищурился Алтуфьев, уже разглядывавший разгромленную комнату.

– Да. Важный документ, – бездушно и фальшиво подтвердила деревянная кукла.

– Нашли?

– Нет.

Папин тезка, не смущаясь, протопал по бардаку, раздвинул на письменном столе разбросанные мелочи, достал из папки бумажки и, пристроив их поверх папки, поглядел на хозяйку этого бедлама:

– Паспорт ваш можно, Мария Анатольевна?

– Да. Сейчас.

На негнущихся ногах Мария подошла к вороху документов на столе, одним пальцем расшвыряла верхние корочки и, подцепив паспорт, подвинула его к следователю.

Все – молча.

Застывший в центре комнаты Алтуфьев внимательно разглядывал обернутую в махровые банные одежды хозяйку и задумчиво то растягивал, то присобирал губы.

– Вы не ответили на мой вопрос, – догадалась, какой реакции от нее ждут, Марья. – Почему вы здесь?

Сказать по правде, даже этот простейший вопрос с трудом собрался в форму. Спокойствие оборачивалось убийственным равнодушием, позицией овцы, уже переступившей порог бойни. Если бы не пристальный, изучающий взгляд уполномоченного, Мария вообще упала бы на диван, закрыла лицо ладонями и замерла в ступоре – делайте что хотите, а меня оставьте.

Но так нельзя. Нельзя показывать испуг. Нужно быть уверенной, стать, заставить себя почувствовать уверенность, которой не было, и притвориться адекватной. Обиженной и негодующей. Пылко праведной и гневной.

В полном соответствии с фамилией Лютая Мария вздернула подбородок и скрестила руки на груди, убирая под мышки подрагивающие пальцы.

– Мария Анатольевна, нам поступил сигнал, – многозначительно и медленно потек голос из милицейских губ, – о том, что вы причастны к убийству гражданина Покрышкина…

– Я?! – перебивая, вскинулась Марья и ткнула себя пальцем в грудь с такой силой, что развязался и упал с головы на пол махровый тюрбан.

– Да, вы, – спокойно подтвердил оперативник. – Еще несколько дней назад, проводя опрос ваших соседей, мы слышали от них о ваших неприязненных отношениях с покойным. Вы, Мария Анатольевна, не один раз угрожали ему убийством.

Алтуфьев красноречиво задрал вверх брови – мол, что ответите, гражданочка? – и покосился на следователя – тезку батюшки, бодро заносившего данные гражданочки из паспорта в свои бумажки.

Марья выдавила из себя ухмылку:

– Ну. Предположим. Угрожала. Что дальше?

– А дальше вот что, – оторвался от писанины Лапин. – Получен сигнал о том, что вы не только убили гражданина Покрышкина, но и участвовали в распространении и сбыте наркотических средств.