V

До конца света остается пять дней. По крайней мере, так вещают комментаторы новостных телеканалов, составившие прогнозы со слов политиков, которые, в свою очередь, наперебой спешат то успокоить, то взбудоражить общественное мнение, напропалую перевирая высказывания учёных и превращая их в басни одна невероятнее другой.

Кто-то из числа людей самой непогрешимой категории, к коей они сами себя всегда причисляли, утверждает, что происходящее – предвестник появления нового Мессии, кто-то – что чрезвычайно редкое астрономическое явление, случающееся раз в несколько миллиардов лет. Кто-то предполагает правительственные заговоры, инопланетян и происки Гипербореи, но смысл один: к Земле со стороны галактического центра Млечного Пути с невероятной скоростью надвигается нечто, более всего напоминающее колоссальных размеров цунами и грозящее накрыть планету ровно через пять дней.

Свой новый и, если верить раздающимся со всех сторон паническим бредням, один из оставшихся пяти дней я начинаю с того, что просыпаюсь в шесть утра в своей огромной полупустой студии, в которую переехал полтора года назад, но до сих пор периодически путаюсь, заходя в кладовку вместо ванной комнаты.

Сорок минут уходит на то, чтобы убедить себя встать, совершить все положенные санитарно-гигиенические ритуалы, влить в желудок полтора стакана заранее заваренной вчера вечером бурды, считающейся в этих краях свежемолотым кофе, и закинуть сверху гипоаллергенный, безглютеновый, безлактозный, свободный от трансжиров и такой натуральный завтрак, что, кажется, ещё немного, сам уйдёт своими ногами из тарелки, отправившись к кому-то, кто в состоянии по достоинству оценить массу его скрытых достоинств. Я же всего лишь запиваю его оставшимся в стакане кофе, чтобы отбить с языка привкус картонной коробки, и приступаю к сборам на работу.

Конец всего сущего – не повод опоздать в офис и нарваться на недовольство начальства, которое, я знаю, случись чего, достанет меня и в загробном мире. Зато это прекрасный повод нацепить на шею подарочный галстук от Prada, который мог бы, наверное, стоить ещё дороже, только если бы был сделан из денег.

Надеваю пальто, подхватываю портфель, содержащий в себе бумаги ценностью во всю мою жизнь, то есть, говоря откровенно, ничего особо важного, и выхожу из подъезда.

С порога отмахиваюсь от очередной листовки, сулящей мне спасение души в обмен на все движимое и недвижимое имущество, и, не удержавшись, оглядываю толпу хиппи, выстроившихся разношерстной колонной вдоль пешеходной улицы. Понимаю, что им, борющимся сейчас за свое место на небесах, тёплый уголок не светит никоим образом, поскольку если для того, чтобы въехать на коне в рай, требуется этого коня отписать в собственность очередному пророку, то их средств не хватит даже постоять со своими плакатами возле обмотанного колючей проволокой и обложенного мешками с песком КПП апостола Петра.

Отмахнувшись, жалею, что ко мне так и не приставили обещанную неделю назад охрану, с которой теперь должны были ходить все чиновники штата важнее рядового полотера. Но для исполнения приказа, как обычно, не оказалось людей и, главным образом, денег. Сверстанный государственным казначейством бюджет не предусматривает статьи расходов на конец света, и вселенной, хоть та об этом ещё и не знает, предстоит прогнуться и пойти на уступки перед лицом неумолимой бюрократической машины.

Сажусь на заднее сиденье своего затонированного до полной непроглядности служебного автомобиля и даю отмашку водителю выезжать в департамент. Пока машина шуршит колесами по грязному асфальту, подминая под себя неделями не убираемый из-за многочисленных забастовок мусор, с интересом осматриваю агонизирующий город. Пожалуй, впервые за все время бездомные на его улицах не чувствуют себя одиноко: все жители находятся здесь же, среди них, разбиваясь на группы по интересам. В меру собственной фантазии каждый сейчас причисляет себя