Пролог: Многие печали

– Черти дери эту погоду! – шеф-инспектор Скотленд-Ярда Дональд Суонсон, стоя у окна, больным взглядом окинул непроглядный уличный мрак за пределами своего кабинета и поежился, на секунду представив, что когда-то давно он и сам мог бы торчать снаружи под проливным дождем и греть отнимающиеся от холода руки керосиновым фонарем.

Впрочем – и тут ему пришлось бросить усталый взгляд на кипы отчетов и донесений, опасно громоздившихся неровными стопками у него на столе – даже у констебля, вынужденного каждую ночь морозить себе зад на стылых улицах города, язык не повернулся бы сейчас назвать инспектора везунчиком.

– Черти дери Лондон, черти дери Джека и черти дери тебя, Мэтью Эндрюс… – продолжая бубнить оскорбления, мужчина вернулся к своему массивному рабочему столу, укрытому зелёным, местами сильно протертым сукном, и грузно уселся в кресло прямо под миниатюрным и засаленным от копоти ламп портретом её величества королевы Виктории, тупо уставившись в неровные строчки отчета: – кожевенник второго разряда, который заявляет, что 27-го дня октября тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года от рождества Христова он, находясь по адресу «Плаф-стрит, дом 14, Бермондси», увидел, как некий неустановленный мужчина и некая неустановленная женщина неустановленного же возраста и внешности пытались совершить богопротивный ритуал черной магии с призывом демонов, после чего убежали прямо по стенам в неустановленном, черт бы его побрал, направлении, а вышеозначенные демоны принялись преследовать господина Эндрюса, побудив того к паническому бегству и последовавшему за этим падению в лужу, из коей его и подобрал отряд констеблей утренней смены дивизиона «M», после чего доставил в состоянии изрядного подпития и полной бессознательности в отдел полиции на Саутварк-стрит…

– Кретин, – покачал головой инспектор, с раздражением отбрасывая в стопку «просмотрено» исписанные опросные листы и, найдя в ведомости имя потенциального свидетеля, вычертил напротив него жирный минус, кряхтя и потея даже от такой малости. Шеф-инспектор был на пути к тем годам, в каковых плотный твидовый жилет, обыкновенно носимый людьми его статуса, становится не средством защиты от промозглого лондонского ветра, а последней преградой, удерживающей чрево добропорядочного гражданина от того, чтобы извергнуть из себя весь съеденный накануне обед. С очередным вздохом дописав строчку отчёта и удержавшись от того, чтобы включить в него такие формулировки, как «пьяный идиот» и «тупой ублюдок», Суонсон прокатил по странице промокашкой и, отложив перо, принялся остервенело тереть глаза, надеясь, что когда вновь их откроет, то не увидит всего бесконечного потока той чуши, которую он был вынужден читать ежедневно весь последний месяц.

С тех пор, как шеф-инспектора перевели в центральное здание Скотленд-Ярда на набережной Виктории и от щедрот выделили целый отдельный кабинет, который, как он теперь понимал, непременно станет его могилой в самом скором времени, Суонсон прочитал целые мили различных донесений, кляуз, протоколов допросов, газетных вырезок и доносов от сознательных горожан, желавших поучаствовать в деле раскрытия чудовищных убийств, сотрясавших Лондон. Все это подлежало учету, классификации и упорядочиванию и ни на дюйм не приближало их к раскрытию личности изувера, которого молва ретиво нарекла Джеком Потрошителем.

Автором прозвища наверняка стал какой-то шустрый репортер из «Стар» или «Централ Ньюс»¹, которого, была бы на то воля Суонсона, он лично бы придушил в каком-нибудь проулке потемнее. Никто так не загружал инспектора работой и не отдалял день поимки Потрошителя, как дражайшая лондонская пресса, что ни день публикующая все новые подробности жестокостей Джека, большая часть из которых рождалась не далее дурных голов авторов этих репортажей. Стоило Симсу выпустить очередную колонку в Рефери², каждый раз выдвигавшую все новые версии личности убийцы Уайтчепела, или Фрэнсису Крейгу опубликовать в полицейском вестнике гравюру с изображением жертвы³, как все участки лондонской полиции наполнялись свидетелями, очевидцами и досужими сплетниками, толку от которых было не больше, чем от дырки в Вестминстерском мосту.

Истерия и безумие все больше захлестывали жителей Лондона, и не существовало в мире ничего, способного вселить в них спокойствие. Суонсону порой казалось, что даже если каким-то неведомым чудом им удастся отловить Потрошителя и бросить его в толпу вместе с неопровержимыми доказательствами его вины – и даже тогда никто не обратит на это никакого внимания, а все лишь продолжат выдвигать все более дикие и бессмысленные теории да обвинять в заговорах соседей и случайных прохожих.

Невеселый ход его мыслей прервал тихий стук в дверь, заставив Суонсона врасплох. Он и представить не мог, что в столь позднее время во всем здании мог находиться кто-то ещё, кроме него самого да дежурной смены, большая часть которой наверняка или спала, или резалась в карты в дежурной комнате.

– Войдите, кто там? – проскрипел Суонсон, борясь с внезапным приступом жажды, вызванной вереницей предположений – одно неприятнее другого, – зачем в сложившихся обстоятельствах он мог понадобиться кому-то в третьем часу ночи.

Дверь, после некоторой возни снаружи, наконец распахнулась, явив в проеме молодого, если не сказать юного полисмена с огненно-рыжими волосами, торчащими из-под форменного полицейского шлема.

– Митчелл, боже, это вы? – Суонсон подслеповато прищурился, пытаясь рассмотреть лицо вошедшего в зеленоватом свете газового торшера, служившего единственным источником света в его кабинете. – Вы же сегодня не дежурите? Я же ведь лично отправил вас домой несколько часов назад!

– Хотел проследить, что вам доставят всю корреспонденцию, инспектор, – смущенно улыбнулся констебль, наконец полностью зайдя в кабинет прикрывая за собой створки. Он счел за благо опустить тот факт, что основной целью его визита все же было удостовериться, что Суонсон еще жив. Все в Скотленд-Ярде уже знали, что шеф-инспектор практически ночует в здании и время от времени забывает есть, пить и даже ходить до отхожего места. Вот и сегодня Дональд Суонсон торчал в своем кабинете несмотря на то, что на дворе был уже третий час ночи, а это означало, шансов у инспектора добраться в этот день до своего дома в Клэпхэме и отоспаться не было уже никаких.

Выглядел инспектор, прямо скажем, неважно: лицо его, и без того не блиставшее остротой черт, казалось, обвисло под тяготами обстоятельств последних дней и возложенных на него нескончаемых обязанностей. Впечатление усиливали носимые Суонсоном длинные в форме подковы усы, добавлявшие его образу серьезности, но никак не красоты. Резко отвлекшись от своего непрошеного анализа, Митчелл поспешил перейти к делу и, слегка запнувшись о свою же собственную ногу, отдал честь:

– В городе все спокойно. Городские патрули докладывают о нескольких драках в «Слепом нищем» на Флит-стрит и у доков Святой Катерины, и какого-то пьяного грузчика лягнула лошадь в конюшнях у Кастом-хауса – пытался украсть овес из кормушки. Ему уже оказывают помощь. А, и вот еще!.. – видя, как вновь каменеет выражение лица шеф-инспектора, Митчелл принялся рыться в карманах плаща и, нащупав искомое, выудил наружу депешу на голубоватой бумаге и со всей расторопностью протянул ее начальнику, – Посыльный доставил буквально сорок минут назад.

Суонсон машинально протянул руку и непроизвольно вздрогнул, увидев на боку конверта оттиск королевской печати и водяные знаки на бумаге – подобное, учитывая содержимое предыдущего подобного письма, всему Скотленд-Ярду не сулило совершенно ничего хорошего.

– Кажется, Её Величество вновь удостоила нас своим вниманием… – Горько усмехнувшись, шеф-инспектор потянулся за ножом для бумаг и, в один прием вскрыв сургучную печать, углубился в чтение.