© Ноэми Норд, 2024

ISBN 978-5-4474-6150-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Бойся Пернатого Змея!

1. Кости на дне

Совы ночные зоарини разухались. Стон пронесся по Солнечной долине. Это плакали юные девы и матери, а болтливые сороки и неразлучники вторили им:

– Не может быть!

– Дадада! Это сделала Синевласая Лань!

– Она-а-а?

– Осквернила источник!

– Погрузила ноги в святилище!

– Из-за нее высохло небо!

– Пусть умрет и кровью заплатит за каждую каплю дождя!

А еще они шептали и в страхе косили глаза в сторону гор: «Ненависть, которая права, дадада»!

«Обиженный Кецалькоатль»… «Разгневанное небо»…

Я?

Надо было рассказать, что я всегда мыла ноги в священном озере и смеялась над глупым табу: «Не прикасаться к Священной Чистоте!»

А я прикасалась. Другие дети тоже не боялись заклятий. Помню, как омывали мы ссадины с расшибленных коленей и вытаскивали из пяток колючки змеиного кактуса. Лишь ледяная струя могла усмирить жжение кислого яда.

Шумные детские игры давно распугали в округе не только богов, но и водяных крыс.

Взрослые не мешали детским забавам. Потому что сами были детьми и поступали так же.

Не найдешь охотника, который, проходя мимо озера, не отведал бы звенящей на зубах прохлады. А по ночам женщины собираются на берегу не ради молитв. Ледяная вода – здоровье и свежесть прекрасных тел.

Озеро не должно томиться под запретом.

Помню, трехлетней соплячкой я бесстрашно барабанила ладошками по зеркальной поверхности, пытаясь вызвать грозного бога.

– Эй, покажись, позволь взглянуть на тебя, ужасного! – кричала я, прислушиваясь к тишине.

Божество не вылезло из укрытия, даже когда я бросила камень в торчащий над поверхностью рог.

Святилище… Святилище…

Жрецы прожужжали уши молитвами, причитаниями, горестными охами, закатыванием глаз, воскурением фимиама и прыганием за связанной жабой в танце дождя.

Нет в этом озере бога. Но они продолжают трясти перьями и вещать:

– Бойтесь Пернатого Змея! Страшитесь божественного гнева! Не смейте нарушить табу!

– Бойтесь, бойтесь, бойтесь!

Пусть трясут скорченными пальцами над котлами волшебных напитков. Пусть боятся тени совы и шуршания крысы. Без шакальих завываний и лизания раскаленных зеркал никто не поверит в сказки об уснувших богах.

Жрецы рады продолбить дырки в наших висках, чтобы вдуть в них страх. Ужасом наполняются глаза, когда они вспоминают то, чего никогда не видели.

Когда последние боги ушли, хранители еще не родились. Но утверждают, что присутствовали при торжественном уходе, и сами задвинули каменным диском вход на нижнее небо.

Как только Жабий жрец насосется из трубки, он падает на пол и закатывает глаза.

В такие моменты его нельзя тревожить. Он вспоминает о невидимках и мраке времен. О том, что мир полон смерти, которая в любую минуту может проснуться.

Вот почему вся Солнечная долина окружена тотемами. Вершины далеких гор недосягаемы, омуты страшат, а рисунки на камнях сулят о каре.

Поэтому прекрасное озеро под запретом.

Когда первая женская кровь заструилась по бедрам, я с лучами новорожденной луны, погрузила в воду не только ноги, но плечи и грудь.

Что со мной сделал за это Пернатый Змей?

Бог, которого нет?

Из зеркальной воды мне улыбалась стройная длинноволосая красавица. Ее мокрая кожа волшебно сверкала. Я сложила руки над головой и нырнула в отражение. Если смотреть на луну со дна святого источника, на ней можно увидеть крошечных водомерок.

В ледяной глубине, там, под осколком черной скалы, я нашла кости бога.

Гигантские ребра вросли в песок и вздымались, как своды храма над головой. Мне едва хватило воздуха, чтобы с бешеной скоростью, пролетев под позвоночником, вынырнуть из отвалившейся челюсти.

Громадные зубы светились в лучах. Казалось, кости вот-вот оживут, и челюсть сомкнется на шее.

Сквозь пустые глазницы можно было залезть в череп, там тоже была пустота.

Я расшатала сточенный старостью клык, но вытащить не смогла.

Стоило бы его показать жрецам, посмеяться над страхом в птичьих глазах.

Бог был стар, когда умер, и одинок.

Храбрый Лис всегда смеялся над женскими неприятностями, которые сводили с ума рой мух. Он хохотал, глядя, как я пряталась от кусачих тварей в кругах воды, и кидал в мои косы пустые ракушки:

– Выходи, Синевласая. Иначе в тебя влюбится Пернатый Змей.

– А ты? Ты влюбишься в меня? – говорила я и, зачерпнув в пригоршню ледяную луну, плескала в насмешливое лицо.

Он по-настоящему пугался и стряхивал с перьев капли священной воды:

– Ты снова нарушила табу. Ты залезла в святилище. Ты не боишься Его.

– Пусть он боится меня!

Когда я вылезла из воды, хрустальные капли скатились по спине, громко звеня в тишине.

Храбрый Лис прикоснулся губами к соскам, превратил их в раскаленный базальт. И тело окаменело в ожидании рук… ниже и ниже… где табу… О-о-о!

Он помнил, что нельзя.

Соблюдал законы строже Крученой Губы, злющей старой девы. А я давным-давно знала, что все можно, и закрывала глаза, давая понять, что не замечаю, куда залезли нетерпеливые руки

– Ты восхитительная! Ты прекраснее всех девушек на свете! Ты, как нарисованная богиня! Нет, ты в тысячу раз красивее! Завтра я надену на твои бедра повязку из чешуи лазурной игуаны, и мы до конца жизни будем вместе.

Лучше бы он немедленно проявил храбрость здесь, в прохладе святилища, без напоминания о традициях предков.

Но он…

Смущенно вырвался из моих объятий и припустил в нору Жабьего жреца… навстречу беде.

2. Жажда неба

Ухо Пса, мерзкий доносчик, опередил его бег. Он ворвался в дом Побед, рыча, топая ногами и вопя:

– Священный источник осквернен смердящими ногами наших дев! Кецалькоатль жаждет крови!

Жабий жрец воздел руки вверх, и колокольчики на сандалиях пронзительно зазвенели.

– О, ненависть богов! Жажда неба царапает когтями землю, и глубокие трещины ползут по долинам, наполняясь огнем и лавой! Огненный шар прокатился по шоколадным холмам! Высохли реки, ушли из долин кайманы, танцы мстящих богов растоптали сахарные поля! Высох маис! Боги требуют мщенья!

Увидев меня, младшая сестра Маленькая Лилия заплакала:

– Синевласая, беги! Жабий жрец пришел за тобой. Он сказал, что ты мыла ноги в Святой Чистоте, и Пернатый Змей увидел твое отражение. Бог влюбился в тебя. Он призвал тебя. Прощай!

Подруги, укоризненно зацокав языками, обступили меня тесным кругом:

– Убегаешь? От смерти не убежишь.

– Прощай, подруга.

Печаль перекосила их скорбные лица. Глупые девчонки старались изобразить великое горе, замазали щеки и лбы сажей, но траурные маски сползли, потоками слез рисуя на лицах невообразимо смешные гримасы.

– Как ты могла!

– Ах-ах-ах!

– Теперь ты стала невестой Пернатого Змея. Попроси у него изумрудный глаз и будешь знать, что случится в следующем году.

– Лучше попроси у него рубиновый коготь и станешь непобедимой.

Я не смогла растолкать завистливую свору:

– Пустите, дайте пройти.

– Стой, Синевласая! Ты никуда не уйдешь, – качнулись орлиные перья вождя, и подруги примолкли.

Голос Несокрушимого, обожаемого отца, разорвал сердце:

– Свершилось непоправимое, дети мои. Смертельная жажда опалила Солнечную долину, сожгла дивные луга и леса. Старший жрец и я долго искали причину лютой ненависти богов к нашему народу. Тайные посланцы изыскивали нарушителей в каждом доме. Наконец виновник обнаружен. Теперь мы знаем из-за кого лоно земли избороздили трещины ада. Старший жрец древней волшбой и молитвами искупит вину преступного рода. Смерть моей дочери на скале Виноватых Женщин спасет Солнечную долину от ярости богов.

Я простерла руки к вождю:

– Отец, за что? Бога нет!

– Несчастная, это скажи ему, разгневанному Пернатому Змею.

Я кричала и плакала, умоляла вождя не совершать ужасной глупости:

– О каком боге вы говорите? Перед кем я виновата? Кецалькоатля никто никогда не видел. И не увидит. Я знаю. Он мертв. Его кости леденеют на дне Святой Чистоты. Они там, сходите, посмотрите. Гигантские белые кости, торчащие из воды, – вот ваш бог!

– О, люди, что она говорит?

– Не слушайте ее, – Несокрушимый опустил глаза и крепко сжал руку матери, которая едва держалась на ногах.

– Мама, хочешь, я принесу тебе зуб мертвого бога?

Отец продолжал:

– Боги простят наш род, после того, как палач предаст лютой казни преступное тело моей любимой дочери. Да… Любимой. Но, именно ее старший жрец отведет по Дороге Мертвых.

Ужас в глазах матери доказал, что вождь не шутит.

Жабий жрец после этих слов воздел жезл смерти к потолку и с силой бухнул черенком об пол.

Топоры и боевые маски на стенах задрожали.

– Пернатый Змей услышал слово Несокрушимого! Оно порука благочестию! Да исполнится обещанное! Да насытится месть богов!

Жрец ударил нарисованным на колене глазом в бубен, потом вскинул руки вверх и во все горло завопил:

– Слушайте, люди! Вот что явилось Старшему жрецу в священном тумане! Вот что необходимо для почитания бессмертных! Искупление!

Он закатил глаза под лоб, белки сверкнули, как вареные яйца. Руки и ноги начали мелко дрожать, голова свесилась на грудь. Он зажужжал, потом воздел руки вверх, глаза его метались из угла в угол, словно давили мух на потолке, уши ловили невесомый звон.

Вдруг он что-то разглядел в верхнем углу и начал осторожно подкрадываться к добыче.

Со стороны казалось, что дикий взгляд жреца наткнулся на конец запутанного клубка, пальцы шевельнулись, он потянул за нить, она не поддалась, и вдруг невидимый груз из гнилого мешка, обрушился, намертво пригвоздив танцора к земле.

Распластавшись на полу, жрец прорычал утробным голосом сквозь шорохи земли:

– Три всадника на единорогах!

Толпа, набившаяся в дом, вздрогнула и замерла, в глазах женщин застыл ужас. Жрец завыл, как ночной койот:

– Три всадника на единорогах прислали наказ!

Я снова попыталась улизнуть из страшного места. Но Крученая Губа с Ухом Пса успели схватить за плечи и повалили на колени перед бесноватым жрецом, дико вращающим глазами:

– Выбор сделан! Бог дождя указал перстом на деву нашего племени. На самую стройную и нежную плотью…

– О-о-о! – застонали воины.

– Она одна усмирит гнев богов, – указательный палец жреца едва не пронзил мой лоб. – Ее кровью наполним чашу греха, пусть возрадуется Кетсаткоатль и пошлет нам светлых дождей.

По щекам женщин потекли слезы.

В глазах Крученой Губы я заметила дикую радость. Тварь… Это она выследила нас с Храбрым Лисом у святилища, это она, ревнивица, предательница, убийца, привела Ухо Пса к месту наших свиданий.

Жабий жрец бил в бубен и выл в потолок:

– Плачьте, женщины, плачьте! Ваша сестра усмирит гнев богов. Мы долго скрывали красоту этой девы. Но чары созревшей лилии заметил Кецалькоатль у водоема слез…

– Ойух! – закричали воины.

Жрец снова ударил жезлом о пол:

– Так сказал Пернатый Змей: «Восполни поруганный источник слезами, которые чище росы на весенних цветах, иначе твой род погибнет».

– Ойух-ойух! Иначе род погибнет! – повторили мужчины, топая ногами.

Ритм барабанов стал тяжелым, как дыхание борца, накурившегося маккао.

– Немало слез должна пролить преступная дева, чтобы разрушить каменную гордость господина, – с этими словами жрец ударил бубном по лбу, а потом прошелся им по преклоненным головам воинов.

– Ойух! Ойух! – кричали они, словно жрец благословлял на войну.

– Да свершится! – жрец вытащил из мешка большую жабу и вместе с ней принялся скакать по кругу, подпрыгивая чуть не до потолка.

– Ийуйя! – гудело племя, поднимая руки к летящему жрецу.

Дом Побед превратился в желудок, изрыгающий в небо утробные крики, плач и проклятия. Меня схватили за руки, и, не позволяя вздохнуть, бросили в ноги отца.

Сквозь бой тамтамов и завывание жрецов я прокричала:

– Взгляду Несокрушимого подчинилась арена Вождя-всех-Вождей! Воины повинуются только тебе, отец. Ты не отдашь меня жрецам!

Он ответил:

– Дочь моя, мы гордились твоей красотой в жизни, да возгордимся же кончиной. Помни: всем умирать… Но не каждый погибнет так, чтоб навеки остаться в сердцах людей. Каждый стон, вырванный из груди мастерством палача, мы сохраним в летописи нашего рода.

Над моим ухом с приторной ухмылкой заворковала Крученая Губа:

– Будет больно. Очень. Но не плачь, Синевласая. Порадуйся, что войдешь в обитель сладострастного бога в столь юном возрасте.

– Подожди, узнаешь, что я сделаю с тобой, когда позабудется эта история.

– Эта история не позабудется никогда, – шепнула Крученая Губа, приблизив к уху распаренное, как кукурузная лепешка, лицо. – Попроси у бога красивых и здоровых детей для несчастных подруг, жена Пернатого Змея. В твоих глазах я вижу страх. Ужас вывернул душу, как шкурку мертвой капибары.

– Я видела кости на дне Святой Чистоты.

– Ты видела кости гигантской жабы, а не бога. Бог жив. И мы любим его. Любовь к нему – наша судьба. Разве не так? Кто думает по-другому? – закричала Крученая Губа, окидывая прищуренным взглядом притихших подруг. – Кто осмелится сказать, что бог умер? Расскажите преступнице, как вы любите его.

Женщины испуганно переглянулись и вдруг заговорили разом, стараясь друг друга перекричать.

– Пернатый Змей велик!

– Он сияет морской волной!

– Свист его топора нежен, волшебен!

– Кецалькоатль – владыка снов!

– Он превращает слезы в ослепительный оникс!

– Он в пламени самоцветов купает тела избранниц!

Так вопили чванливые подруги, подлые завистницы и ревнивицы. Я хорошо знала, почему они спешат спровадить меня к мертвым богам. И уж тем более Крученая Губа, тайно влюбленная в Храброго Лиса. Соперница давно мечтает сплясать на моих костях танец осемененной куропатки.

– Ты поняла, что мы любим нашего бога? Он нужен нам. Да, милая, на скале Виноватых Женщин тебе не понравится. Ты пожалеешь, что родилась. Об этом специально попрошу отца.

А жрец продолжал: