Цитаты из книги «Мемуары Эмани»

Внучка София как-то спросила меня: Четыре дня меня пичкали гормонами, сняли отек мозга и отправили домой на выходные. Два дня прошли как во сне. Навела порядок в шкафу, сложила свои вещи на видное место. В воскресенье говорю мужу: «Одевайтесь, пойдем ужинать в ресторан». Прощаться так прощаться, ведь для этого дали два дня перед операцией. Нарядилась в длинное вечернее платье с большим вырезом на груди в форме капли. Оно было счастливое, в нем я отплясывала на свадьбе у старшей дочери. Накрасилась, подвела глаза тенями и нанесла на губы яркую помаду. Из зеркала на меня смотрело раздутое лицо, похожее на резиновый шар с разноцветными полосками: синий, красный, голубой.

Мне пришла в голову бредовая идея, – в те ночи все идеи были бредовыми. Сложить в большую коробку нежные слова и поцелуи, смех и улыбки за все годы и отправить Инне и Ире. Никогда не поздно найти утраченное и вернуть тем, кто должен был это получить. Только мы втроем знаем, как я пыталась не упасть и оборонялась, искала друзей и укреплялась.

кто останется жить без меня дальше. Как им помочь? Сын не окончил школу. Как он без меня? А дочки? Инна должна родить. Как она без меня? Ира болеет после операции на желудке. Как она без меня? Как внуки? Вика, Саша и Ваня… Когда летом приедут сюда? Пропасть, через которую тебе не перепрыгнуть и не удержаться на краю. Вспомнила детство. Поселок в черных песках, бабушку, которая любила меня больше жизни, родителей, братьев и сестер. Все. В моих оставшихся четырех днях места больше не было ни для кого. И одна глубокая любовь к ним.Сожалела, что была такой строгой. Почему я не говорила бедным дочерям ласковых слов? Инне было девять лет, Ире – семь, когда мы остались жить втроем.Их отца похоронили двадцать девятого августа, а первого сентября Ира пошла в первый класс. Приду из школы с работы, они заглядывают мне в глаза, подают тапки и бегут на кухню ставить чай, разогревать обед. Могла бы я ласково обнять их и помолчать. Я не знала слов «хорошие мои» и других нежных обращений к детям. Долгими ночами думала: «Если умру, куда попадут мои девочки? Никому они не нужны, значит, остается детдом. А детдом – мясорубка, к которой надо подготовиться. Они должны все уметь».Это был уже второй крен в воспитании. Первый получился, когда я нагляделась в доме у покойного мужа, как свекровь носится со своими детьми. Тогда я сказала себе: «Мои дети не будут такими никчемными бездельниками, ленивыми тунеядцами!» И теперь на краю пропасти я сожалела о своей строгости. Надо было просто приучать их работать и уважать других, а не кричать и драться. Поздно.

Знаете, что интересно? В такие минуты круг смыкается. В этом кругу остаешься ты и твои близкие люди. Четыре дня я пыталась найти выход для тех,

Невозможно заключить дружбу, не пригласив в баню и не откушав за одним столом, – об этом знаем мы, но не иностранцы. Вилли понятия не имел о такой дружбе.

Папа был прав – отрезанный ломоть не прилепишь. * * *

Я не следовала этим правилам, и меня наказали. – А вас не любят, – доверительно шепнула мне кореянка из Брюсселя.– Почему? – удивилась я искренне.– Хорошо живете, завидуют вам корейцы.Вот тебе и на: оказывается, зависть не имеет национальности, она всех цветов и мастей.* * *В министерстве у меня появилась подруга Тилли. Бельгийка, баронесса по происхождению. Подружились мы случайно.– Мой муж – кардиолог, он едет в Санкт-Петербург на симпозиум. Расскажи, пожалуйста, о России и русских.– Россия – большая страна. Город, куда поедет твой супруг, красивый, с большим культурным наследием. Это вторая столица после Москвы, которую построил русский царь Петр Первый.– Царь Петр! – повторила она за мной с уважением.Оказывается, будучи в этих краях и выпив воды, Петр Первый сказал: «Спасибо». Тогда здесь были земли Голландии, Бельгии еще не существовало. Голландцы запомнили первую часть слова, произнесенного высоким гостем. «Спа» – так стали называть лечебную воду в честь Петра Первого. – А русские люди, как бы объяснить тебе, у них одно лицо. Понимаешь, бельгийцы – любезные и воспитанные, но в глаза улыбаются, а за спиной хмурятся, – поясняла я, – а русские говорят то, что думают. Однажды забыла взять с собой обед. Все кивнули участливо, дескать, так бывает иногда. Никто не предложил мне разделить обед. Русский человек поделится последним куском хлеба, не раздумывая. Понимаешь, Тилли, вы ходите к психологам и платите деньги, чтоб они выслушали вас и дали совет. В России все советы на кухне от друзей, от подруг по телефону. Сердце у вас неживое, вся жизнь по расписанию, живете без души. В России враг даст тебе в лицо прямо, ты знаешь, что это враг. А у вас маски на

– Заткнись! И все дружно засмеялись, правда, без аплодисментов. Оказывается, в этой красивой стране в коллективах выбирали жертву и клевали. Не только чужаков, но и своих. Заклеванные жертвы порой спасались от мучителей… самоубийством.В школах особенно строго за этим следят, и есть пункт в правилах поведения: «Не дразнить одноклассников». Но они дразнили и в школах, и в коллективах.Другой противной чертой, которую я не учла в отношениях с коллегами на работе, была зависть.– Она каждый день куртки меняет, наряды от Армани и хермани, – зло выговорила бригадир.Остальные кивали, соглашаясь с ней.Кстати, каждый человек в Бельгии знает, что красивое слово «коллега» означает соперника, из числа которых выбирают тех, кому продлевают контракт или выписывают премию. Никому не известна чужая зарплата. Вслух не произносят, сколько денег ты получаешь. Однажды, когда я спросила о размере моей зарплаты в министерстве, мне написали цифру на бумаге и подали так, чтобы другие не прочитали. Увидев, что я помогаю убираться на другом этаже, ответственная строго сказала, что этого делать нельзя, потому что у каждого свой фронт работы. Поэтому, если выдалась свободная минута, лучше отдохнуть или выпить кофе, а не работать за других. Им это может понравиться, потом и остальные будут ждать помощи. Выполняй работу, которую ты обязана делать. Если вдруг не смогла управиться вовремя, оставляй на завтра. А работа в выходные и в праздничные дни оплачивается по двойному тарифу.Из школы я уволилась и больше не встречалась ни с кем из своих мучителей. Если иногда проезжаю мимо того мрачного здания, на меня накатывает тошнота вместе с обидой на бывших коллег. Кто приезжает впервые в Бельгию, удивляется серому цвету жизни: неброский стиль одежды, сдержанная манера поведения, незаметные приметы роскоши и богатства. Так бельгийцы защищают себя от зависти окружающих.

ми, меня встретили неприязненные взгляды. Все замолчали, когда я вошла в служебное помещение. Потом инспектор, глядя мне в глаза, сказал слова, которые я уже слышала миллион раз в той жизни, от которой убежала: – Понаехали отовсюду! Не работают, сидят целыми днями в кафе, а мы платим налоги. Кому нужна в Бельгии корейская организация, сидели бы у себя там, если хотите сохранить традиции и обычаи! – гневно обратился он ко мне, судорожно тыча пальцем в газету, прямо в заметку с моей фотографией.Остальные уборщицы кивали, соглашаясь с ним. Колючие и неприветливые глаза уставились на меня. Ждали, что я сейчас буду кланяться в пояс, подобострастно оправдываться.Я встала, как на уроке:– За все годы, что прожила здесь, в кафе и ресторанах вижу только бельгийцев. Я иностранка, но работаю, и работаю больше и быстрее многих. Не укрываюсь от налогов. Каждый из вас платит налог за себя, за свое место на кладбище, а не за мое. За всех иностранцев Бельгия получает огромные деньги от ООН – знаете, что это за организация?Договорив, пошла к выходу, повернулась, чтобы нанести еще один удар:– Позвоню в пункт по расизму.Не успела пропылесосить один кабинет, как в двери появился инспектор. Красное лицо, виноватый бегающий взгляд:– Решил тебе помочь, вот принес упаковку туалетной бумаги. Хотела сказать: «Подотрись сам, а то обделался от страха». У него были основания тащить на второй этаж тяжелую упаковку – проблем появилось бы очень много, если бы я пожаловалась в пункт по расизму. Это была мировая. Он извинился, но затаил обиду надолго. Остальные начали войну против меня. Ох и изощренные методы использовали коллеги: отворачивались и замолкали, переглядывались и хихикали, переставали говорить. Подговорили новенькую, молодая и дерзкая итальянка с презрением как-то раз сказала мне:

На работе в министерстве на доске объявлений висела заметка из газеты, оттуда смотрело мое лицо. В отделе, где я убиралась, начальник пожал мне руку и поздравил со словами: – Добро пожаловать в Бельгию!Потом вручил конверт, где лежали деньги, собранные всем отделом, и открытка с подписью: «Удачи!» В школе, где я работала с пяти вечера до вось