Давно известно, что на Руси коллекционирование предметов старины, имеет давние традиции. Хотелось бы верить, что ещё Софья Палеолог племянница последнего византийского императора Константина Одиннадцатого, в 1472 году привезла с собой в качестве приданого великому князю Московскому Ивану Третьему семьдесят подвод, груженных, в том числе, различными рукописями.

Но все же, собирательство на Руси связано больше с именем Петра Первого и «птенцами гнезда петрова».

В девятнадцатом году восемнадцатого столетия царь Петр Первый издал указ, давший основание созданию Камер-коллегию в России. Предполагалось, что та будет следить и отвечать за хранение «подлежащих государству вещей». В специальном хранилище в Зимнем дворце Санкт-Петербурга, позднее переименованном в Бриллиантовую комнату, разместили государственные регалии. Там оказались и скипетр, и держава, большая и малая императорские короны, а также и венчальная императорская корона. Во времена Екатерины Великой в Бриллиантовую комнату перенесли и парадные украшения, и коллекцию редких самоцветов. По тому же указу Петра, ни одна из коронных драгоценностей не могла быть продана, обменена или подарена.

Вплоть до начала Первой мировой войны сокровищница периодически пополнялась. При Николае Втором часть коллекции решили выставить в галерее драгоценностей Эрмитажа. Хотели, чтобы с ней мог ознакомиться каждый желающий.

В первые дни, возможно, и недели после начала военных событий Первой мировой было принято решение об эвакуации драгоценностей. Сундуки с царским богатством собирались и укладывались спешно. К сожалению, спешка привела к отсутствию описей содержимого сундуков. Вскоре эти сундуки оказались в подвалах Оружейной палаты Московского Кремля. Позаботился об этом канцлер российских императорских и царских орденов,

министр Императорского двора Российской империи, граф Владимир Борисович Фредерикс или Адольф Андреас Волдемар Фридрикс.

Как известно, последние Романовы входили в число самых богатейших семейств мира, а петербургский двор был, по свидетельству главы царской канцелярии, без сомнения, «самым роскошным двором»¹*того времени. Из восьми сундуков, вывезенных из Петербурга, были два особенных сундука с коронными драгоценностями. Но на сундуках не было ни каких обозначений и номеров. Таким же образом вывезли и самые ценные вещи, и драгоценности, принадлежавшие семье Николая Второго на правах личной собственности. После начала Гражданской войны в России и даже после переезда Совета народных комиссаров в Москву в марте восемнадцатого года, большевикам было, по большому счёту, не до императорских регалий и коронных бриллиантов. Вплоть до весны двадцать второго года ящики с регалиями и коронными бриллиантами, благополучно пролежали в Оружейной палате. Эти вещи были завалены другими коробками, перевезенными из Петрограда.

Правда, уже скоро новая власть решила подзаработать на том, что осталось от наследия русской монархии. В числе драгоценностей, подлежащих учету и описанию в 1922 году, оказались украшения, найденные в частных покоях вдовствующей императрицы Марии Федоровны в Аничковом дворце. Туда в своё время она перевезла их для личного пользования*. Первую попытку продать царские драгоценности победители революции, предприняли все же ещё в мае 1918 года. Тогда в Нью-Йорке на таможне задержали двух приезжих с ювелирными украшениями стоимостью в триста пятьдесят тысяч рублей, принадлежавшими сестре царя Ольге Александровне, дочери Александра Третьего.

В следующем году в Москве состоялся учредительный конгресс третьего Коммунистического Интернационала. С этого-то времени и начались интересные истории по вывозу царских драгоценностей агентами Коминтерна. Интернационалисты регулярно вывозили из Москвы золотые ювелирные изделия и драгоценные камни. У себя в странах они должны были их реализовать, а полученные деньги потратить на местные компартии и подпольную работу. Сначала контроль за агентами практически не осуществлялся, поэтому украдено было гораздо больше, нежели потрачено на подготовку мировой революции. Дабы пресечь «беспредел», уже в феврале двадцатого года «для централизации, хранения и учета всех принадлежащих РСФСР ценностей, состоящих из золота, платины, серебра в слитках и изделий из них; бриллиантов, цветных драгоценных камней и жемчуга» и был создан Гохран.* Главной задачей создание Гохрана было не столько изучение императорского ювелирного наследия, сколько подготовка этого наследия к продаже.

Работа с императорскими регалиями и коронными бриллиантами подтвердила идеальную сохранность всех драгоценностей и регалий, объявленных правительственным фондом драгоценных металлов. Еще в 1921 году были обнаружены хищения. Трех оценщиков для острастки публики расстреляли, многих посадили. Голод, начавшийся этим же летом, заставил власти искать средства на закупку хлеба. К тому же следовало расплатиться с Польшей.

Согласно Рижскому мирному договору от 1921 года Польше отходили западные земли Украины и Белоруссии. Помимо всего прочего, большевики обязались в годичный срок выплатить полякам и тридцать миллионов золотых рублей. Тут, кстати, они и вспомнили о коронных драгоценностях, большая часть которых представляла собой шедевры русского классического ювелирного искусства. В 1922 году в Лондоне и Амстердаме изумруды из Гохрана продали под видом добытых на Урале. Через год в Амстердам привезли жемчуг и бриллианты Гохрана. В дальнейшем бриллианты и жемчуга тоже продолжали распродавать, но уже в Париже.

Что же касается долга полякам, то и его погашать решили драгоценностями, отобрав для этого наилучшие бриллианты, жемчуг и цветные камни.

За десять лет с даты образования Гохрана из 773 предметов Алмазного фонда было продано 569. В тридцатом году из коллекции Оружейной палаты было изъято более 318 предметов для продажи частным лицам, в том числе одиннадцать яиц Фаберже. Три года спустя окажется, что Россия лишилась еще трех пасхальных яиц.

Часть драгоценностей продавали по поручению советского правительства на аукционах в 1926, 1927, 1929, 1933, 1934 и 1938 гг., которые проходили в Берлине, Вене, Лондоне и Нью-Йорке*.

Судьба драгоценностей бывшего русского двора вновь привлекла к себе внимание отечественных и западных историков после реабилитации семьи царя Николая Второго. Вспомнили и о фамильных драгоценностях, забранных с собой семьей последнего императора. Это, когда Романовых увозили в Сибирь.

Часть из них инфанты оставили в Тобольске, передав местному священнику. Чтобы вывезти другую часть украшений в Екатеринбург, дочерям царя пришлось прятать их в одежду. Изделия вшивали в лифчики, в шляпы, надевали под одежду и маскировали под пуговицы.

В июле 1918 года новый комендант Яков Юровский приказал пленникам сдать все драгоценности. После расстрела пленников Юровский перед тем, как сбросить тела в шахту, приказал обыскать убитых. Так на царских дочерях были найдены лифы с многочисленными драгоценными камнями, которые в спешке выпороли из пропитанной кровью ткани. «Велел разложить костры, когда стали раздевать, то обнаружилось, что на дочерях и Александре Федоровне, на последней я точно не помню, что было, тоже как на дочерях или просто зашитые вещи. На дочерях же были лифы, так хорошо сделаны из сплошных бриллиантовых и других ценных камней, представлявших из себя не только вместилища для ценностей, но и вместе с тем и защитные панцири. Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка. В этих их предсмертных муках, кстати сказать, кроме их самих, никто не повинен. Ценностей этих оказалось всего около полпуда. Жадность была так велика, что на Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье. Те части ценностей, которые белые при раскопках обнаружили, относились, несомненно, к зашитым отдельно вещам и при сжигании остались в золе костров. Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там. Ценности собрали, вещи сожгли, а трупы, совершенно голые, побросали в шахту» ²**. Куда же делся Романовский тобольский «клад», все-таки найденный большевиками в ноябре тридцать третьего года.

Говорят, что часть клада включала в себя не только много каратные ювелирные украшения, но и отдельные 154 предмета? К сожалению, это оставалось тайной и вопросом вопросов. Особенно странным оказалась пропажа «золотой шпаги» царевича Алексея.

Глава 1

Майк Блат

Полным ходом силу набирала весна 2015 года. Сидеть в Лондоне Майку давно наскучило. Его тянуло в родные места, где скоро должны были зацвести сады с его любимыми яблонями и вишнями. Он вспоминал мамин Симферополь. Друг просил находиться в городе и никуда не выезжать за его пределы. Более того, последнюю неделю его коллеги также находилась безвылазно в доме. Майку ничего не оставалось делать, как гулять на просторах интернета, почитывая разные статьи и новости. Его уже давно интересовала история и связанные с ней приключения. Даже детективы и криминальные сюжеты интересовали его лишь тогда, когда он мог почувствовать в них историческую основу.

Сам он был родом из Томской области. Правда, перед пятым классом в конце семидесятых годов маме с бабушкой удалось по приглашению дальних родственников увезти мальчишку в Симферополь. В Сибири остались дворовые друзья, одноклассники и одноклассницы. В том числе и симпатичная девчонка с косичками, Юлька. Несмотря на свою коммуникабельность, Майк долго привыкал к новой обстановке. Он не сразу смог понять одноклассников, которым предложил свою дружбу. Ему казалось, что мальчишки и девчонки везде одинаковы. Немного позже к нему пришло понимание того, что все люди разные. У местных явно выделялись свои особенные черты. Могли подставить перед завучем школы или учителем класса. В частности, его друзья и учителя в Сибири, казались ему совершенно иными, более открытыми и честными. Мальчишки из класса в случае противоречий предлагали сразу померяться силами на кулачках, без каких-либо дальнейших жалоб на разбитые носы и сбитые косточки. Там не было никаких интриг и подстав, все утрясали в своем дворовом или классном коллективах. Потому и последующая дружба была крепче. Дружили без каких-либо выгод. Школа была во дворе, а потому по весне с одноклассниками и не только гоняли банку или играли в «короля». Зимой строили снежные городки и шли атакой на соседний двор или наоборот. Защищались от соседей, забрасывая тех снежками, предварительно спрятавшись в возведенной снежной крепости. Никого не интересовало твое происхождение или работа родителей. Пытались ухаживать за девчонками. Майку нравилась Юлька. В Крыму все было наоборот.

К восьмому классу у Майка явно проявились математические способности. К середине учебного года он уже сам для себя прошел учебник математики и занимался на подготовительном математическом факультативе для старших классов школы. В десятом он выиграл не только все школьные и городские, но, и республиканские олимпиады. В качестве премии победителей возили в московский Кремль и устраивали там экскурсии. Царь пушка, собор Василия Блаженного и мавзолей на Майка вообще не произвели никакого впечатления. Из московского путешествия больше всего запомнились посещения Оружейной палаты и Алмазного фонда и, как ни странно, московское эскимо. Столько красивых вещей и драгоценностей он не видел никогда. Мальчишку распирала гордость от увиденного и услышанного. По итогам учебы после десятого класса его приглашали поступать в учебные заведения Москвы и Киева. Он выбрал университет в Новосибирске. Тот славился своей математической школой на весь Советский Союз. Так он оказался снова в любимой Сибири. Жил он в общаге академического городка. В одной группе вместе с ним учился и его старый друг Юрка, бывший одноклассник из Северска, брат Юльки. Кстати, одноклассник и стал одним из виновников выбора друга, когда они вместе вышли в финал Всесоюзной математической олимпиады. Где Юрка и стал одним из победителей.

Математический анализ был коньком Майка. Всесоюзные олимпиады университетской командой они вместе с другом выигрывали на раз. Но на международные турниры его не приглашали. От курса ездил только Юлькин брат и ещё пара студентов. Что-то не клеилось у проверяющих c документами жителя Симферополя. Даже тогда, когда на четвертом и пятом курсах приходили к ним в университет из определенных структур, предлагая будущую аналитическую работу, на него не обращали внимание. Как-то, даже, Юрка сказал удивленно: “Слушай, Майк, не могу понять, почему обращают внимание на какого-то четвертого номера, Игоря Петрова, вместо первого номера университетской команды Майка Блата?” Майк молчал, ему самому было немного обидно и не понятно. Видно, по той же причине его не пригласили на работу в Сибирское отделение академии наук Союза. Да, и в самом Союзе назревали интересные времена. Шла перестройка. Юрку же отправили после университета учиться в Москву.

Свой странный секрет Майк узнал немного позже. На работу по специальности в конце восьмидесятых, после каникул у матери в Симферополе, он все же устроился. Это оказался один из новосибирских институтов. В то время там внедрялась новая электронно-вычислительная техника для обсчета различных теорий и программ. Через год его назначили заведующим лаборатории анализа и вычислений. Денег платили немного, но на жизнь одиночки хватало. Но все последнее время после приезда из Крыма его терзала одна мысль. Каким образом в его венах могла течь ирландская кровь. Летом они с мамой хоронили бабушку. Ей минуло девяносто пять лет. Незадолго до приезда внука домой, уже вся больная, но с ясной головой, она рассказала его матери историю откуда в сундучке с её документами храниться алый бант с небольшим насыщенного цвета камнем, изумрудом. Мать долго не могла поверить в сказанное. Рассказывать Майку эту историю она пока не решалась. После похорон своей матушки она все же не удержалась. Молодой человек не мог сразу поверить в прошлое существование своего деда-белогвардейца, шедшего на выручку царскому семейству Романовых в восемнадцатом году под Екатеринбургом. Слова матери о том, что дед был одним из первых, кто был на пепелище царской семьи, не укладывались у Майка в голове. В память об этом событии, дед подарил бабушке Майка алый бант и найденный на пепелище небольшой ограненный насыщенного цвета изумруд. Позже стало фактом, что камень ранее был спрятан в сгоревших личных вещах царствующих особ. Уходя с Колчаком на Восток, мужчина прощался со своей молодой женой, Гертрудой Карловной Блад, взявшей к тому времени фамилию ирландского красавца офицера. С победой большевиков бабушка была вынуждена переехать из Омска в Ново-Николаевск. Оставаться в Омске или уезжать в Петроград она не решалась. Чтобы не вызывать подозрения своей звучной фамилией, она ее изменила на Блат. Хотя и эта фамилия могла вызвать много вопросов. Носителями её в царской России были иные знаменитые семейства. Позже Гертруда Карловна с ребенком переехала в Томск. Гораздо позже жизнь заманила ее в Северск.

Мама рассказывала сыну, что фамилия Блад в России появилась с воцарением на престол Екатерины Великой: “Твоя прабабушка говаривала твоей бабушке, что щедрость императрицы поистине не знала границ и в отношении приближённых ко двору, в том числе, и к иностранным аристократам”. Пока Майк слушал свою мать, та достала из шкатулки какие-то старые документы, перевязанные лентой, и передала их сыну. На руках у него оказался желто-коричневый потрепанный старый листок, в котором Майк разобрал только одно слово «Манифест». “В шестидесятых годах восемнадцатого столетия императрицей были изданы два манифеста: Первый, «о дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правах» ³